В Валдае они зашли в бакалейную лавку и загрузили подводу кульками с крупой, макаронами, мукой. В магазине «Сыр и колониальные товары» накупили и сыра и разнообразных продуктов. Овощи, молоко, яйца они намеревался закупать у деревенских в находившейся не вдалеке деревне Подгорье. Отоварившись продуктами для первых потребностей, они устремился к новому дому, до которого оставалось ещё четыре версты.
Дом располагался среди редких, высоких елей. Он был совершенно необычен своей простотой. Ни колонн, ни балконов, мезонинов, ни фризов, карнизов, ни флигелей. Это был двухэтажный параллелепипед накрытый двухскатной черепичной крышей. Первый этаж кирпичный, второй, сложенный из еловых брёвен. Фасад разнообразило просторное крыльцо. С противоположной стороны дом имел застеклённую веранду с видом на озеро.
Первым делом хозяин растопил лежанку. На одну конфорку он поставил чугунок с макаронами (посуду он завёз раньше, когда рассчитывался с артелью) на вторую сковороду, на которую бросил пару ломтей ветчины. Не дожидаясь готовности макарон, он разложил на столе хлеб, соль, масло, сыр, колбасу. Выставил бутылку смирновской. Положил на тарелки скворчащую ветчину. После чего наполнил два стакана водкой. Художники сели за стол, перекрестились: «С новосельем вас, Семён Миронович!»
Через две недели товарищ уехал в Петербург и постепенно навалилась на Устюгова тоска. Ему нынче было скучно и плохо в одиночестве. Его тянуло в горд, к друзьям. Деревенские прелести действовали угнетающе. Ели под ветром мрачно шумели, каркали вороны, тучи уныло висели над горизонтом, ночные шорохи и вскрики вызывали тревогу.
Художник не с проста захандрил. Не зря ему наскучили сельские прелести, от которых он ещё недавно приходил в восторг. Причина для тоски была: ему остро захотелось встретится с Верой. Семён Миронович начал подумывать о возвращении в Петербург.
Как-то под вечер на дорожке показалась лошадь, запряжённая в бричку, а в бричке Семён Миронович увидел Одинцова. Всё лето Одинцовы отсутствовали. По весне Лидия Ивановна, жена Одинцова. простудилась и пошло: бронхит, плеврит, воспаление легких. Еле оклемалась.
Врачи разрешили выехать в деревню, рассказывал Одинцов, вот мы и собрались. На грибы, на зелень, на парное молоко. В Крым-то ехать не рискнули: и дорога, и смена климата.
Как сейчас себя чувствует Лидия?
О! по всему поместью носится. Работников нанимает. У нас же там всё запущенно. А сад вообще в джунгли превратился. Рододендроны разрослись метра в три в высоту. Это у нас особая гордость. Их ещё дед тонкими прутиками вывез из Голландии.
Когда я жил у вас, они просто поразили меня своей роскошной красотой. Я всё хотел их на холст перенести, но что-то не получилось.
Ну и теперь не получится. Отцвели ухе. Но в саду и без них полно красот. Я ж приехал тебя в гости звать. На недельку, другую, а то живёшь здесь бирюком.
Устюгов обрадовался приглашению. Действительно, нужно немного развеяться, а то от хандры спасу не стало. Всё-таки одному жить не очень-то уютно. «Жениться, что ли?», совсем без иронии подумал Семён Миронович.
Одинцов обошёл все помещения дома. Планировка ему понравилась.
Ай! махнул рукой Устюгов, здесь ещё работы через край. И меблировка, и украшения, и кое-что переделать нужно. А сада вообще никакого нет. Стоят отдельные ёлки и всё.
Ну, Семён, не всё ж сразу. Усадьбы создаются десятилетиями. Со временем и у тебя зацветут рододендроны.
Теперь это стало моей мечтой. Только я удивляюсь, как они у тебя не вымерзают?
Это особый зимостойкий сорт. Я поделюсь с тобой отростками.
Слегка перекусив на дорогу, художники залезли в бричку и через Подгорье поехали в усадьбу Одинцовых
Одно настроение жить отшельником в этих барских палатах, как Устюгов два года тому назад, и совсем другое сейчас: струйки парфюма в воздухе, звуки фортепиано в гостиной, на кухне готовится что-то аппетитно пахнущее, и красивая женщина навстречу, правда бледноватая немного, но это ей шло. Вальс замолк и в фойе из гостиной выпорхнула сама свежесть и очарование Наденька, пятнадцатилетняя дочь Одинцовых.
«Ну, природа, что выделывает! подумал Семён Миронович. Только что была нескладной девочкой, и на тебе бутон изумления. И всё на месте и всё упруго цветёт.» Устюгов тут же выразил желание написать портрет Наденьки. На что Лидия Ивановна заметила: «Непоседа. Позировать не любит.»
«Ну, природа, что выделывает! подумал Семён Миронович. Только что была нескладной девочкой, и на тебе бутон изумления. И всё на месте и всё упруго цветёт.» Устюгов тут же выразил желание написать портрет Наденьки. На что Лидия Ивановна заметила: «Непоседа. Позировать не любит.»
Банальная поездка к соседу в гости обернулась чуть ли не в трагедию со слезами, ревностью, страданиями, ядом. Мама и дочь, обе сразу влюбились в Семёна Мироновича. Когда это стало явным, а явным оно стало очень скоро, обескураженный Устюгов покинул дом Одинцовых.
Через несколько дней перед домом Устюгова вновь появилась знакомая бричка, Одинцов, бледный, осунувшийся, поведал товарищу о своей беде. Сразу после отъезда Устюгова между мамой и дочерью произошла крупная размолвка со слезами и истерикой. После чего Наденька ушла в свою комнату и употребила большую дозу снотворного. Когда Одинцов привёз доктора из Валдая, она уже была на грани смерти. Но откачали. Сейчас она слабая и бледная лежала вся в слезах в своей постели и жаждала увидеть Семёна Мироновича.
Поехали, брат, а то девочка с ума сойдёт, взмолился Одинцов.
Ты уверен, что моё присутствие пойдёт ей на пользу?
Во всяком случае отсутствие тебя её убивает.
А как Лидия?
Она хлопочет, пытается помочь, но Надя её игнорирует.
Устюгов с трепетом вошел в девичью комнату. Увидев его Наденька приподнялась на локте, болезненно вскрикнула и рухнула головой на подушку. Семён Миронович в смущении положил руку ей на голову и поправил распавшиеся волосы. Девушка буквально прилипнув к его руке, жарко, с тревогой вопросила:
Вы больше не уедите?
Нет, Наденька, не уеду. Ты успокойся. Всё будет хорошо.
Не уезжайте. Я сразу умру!
Она немного помолчала, а затем, крепко сжав его руку, с отчаянием вымолвила
:
Я вас люблю.
От такого признания душа Семёна Мироновича вздрогнула, а грудь стеснили слёзы. Он поцеловал её в губы:
Я тебя тоже люблю.
На ужин к столу вышла Наденька. Её поддерживал папа. Уже робкий румянец появился не её щеках. Взгляды её взволнованно метались но лицу Устюгова. Разговоры за столом как-то не клеились. Мужчины налегали на спиртное. После ужина Устюгов затворился в своей комнате.
Он сидел у раскрытого окна и думу думал: «Однако попал я в историю! Как из неё выбираться? Подожду немного. Пусть девушка успокоится. Вот тогда я и уеду в Петербург.» Но девушка и не думала успокаиваться. Она неотступной тенью следовала за ним повсюду, стараясь ненавязчива предупредить каждое его желание.
Как-то на прогулке она спросила художника:
Семён Миронович, вы намеревались изобразить меня на холсте. Ещё не передумали?
Нет, не передумал. Просто мне показалось, что позирование будет для тебя утомительным.
Нет-нет! Я чувствую себя очень уверенно.
Тогда я всё подготовлю, а завтра с утра и начнём.
Положение Устюгова в доме Одинцовых было каким-то неопределённым. Он чувствовал себя не просто не в своей тарелке. Он постоянно был угнетён мыслью, что от него чего-то ждут, что он должен что-то предпринять.
Портрет получался интересным. На зрителя, раздвинув ветви цветущего рододендрона, смотрела, как бы с опаской, нимфа ни нимфа, но очень не ординарная девушка. Красота девушки проста поражала своей обворожительностью. Но особо обвораживали цветы. Это были не рододендроны, те давно отцвели и художник заполнил полотно фантастическими фиолетовыми шпаками, которые очень отдалённо напоминали цветы рододендронов. Играя всеми оттенками фиолетового, добавляя пурпур и алость, художник добился ощущения таинственности. Цветы у него сверкали как самоцветы, бросая отсветы на лицо девушки, от чего картина казалась таинственной и загадочной. Одинцов, рассматривая картину, восторженно произнёс:
Старик, ты волшебник! Полотно немедленно отправляй на выставку. Купят мгновенно.
Это я писал для Нади. Ей и подарю. А работа действительно ничего себе. До выставки ещё есть время. Я успею сделать повторение на большом холсте.
Для Нади картина была ошеломлением. Такого она не ожидала. После этого личность Семёна Мироновича стала для неё священной. И мироощущение Устюгова изменилось. Его многодневные общения с Надей сделали своё дело: он увлёкся девушкой. Теперь его стали посещать мысли такого порядка: «Пора жениться. Наденька всем хороша. Где ещё такую девушку сыщешь. И красива, и воспитана, и образована. Мне предана и крепко любит. Что тебе ещё нужно.?