Место Карантина
Вадим Бабенко
© Вадим Бабенко, 2021
Вступление и благодарности
Книга является художественной прозой. Описанные в ней изыскания главного героя не претендуют на научную легитимность. При этом я предпринял огромные усилия, пытаясь приблизить изложенное в романе к реальным теориям, развиваемым серьезными учеными. Также я старался избежать всего, что принципиально невозможно с точки зрения современной науки.
Выражаю искреннюю благодарность всем, кто помогал мне в работе. Особо отмечу Джузеппе Витиелло, чьи статьи, советы и консультации сыграли большую роль в формировании важнейших концепций книги. Главная из них применение квантовой теории поля к описанию механизмов памяти и мышления во многом перекликается с работами Витиелло, в том числе в соавторстве с Уолтером Фриманом и другими.
Большое спасибо Андрею Парначеву за беседу о суперструнах и бранах.
Наконец, отдельная благодарность Александру Бобкову, согласившемуся прочесть большую часть рукописи и высказавшему ряд ценных замечаний.
For self is the lord of self, self is the refuge of self.1
Gautama Buddha
Неумирание разума ничуть не более фантастично, чем его наличие.
Тео
Пробуждение
Глава 1
Сначала рождается звук словно медная струна дрожит где-то рядом. Он отзывается чутким эхом в дальней точке сознания, у самой черты. Затем приходит мысль: там, за чертой, была моя колыбель. Я покинул ее по чьей-то воле, к ней не вернуться.
Звук становится громче, явственней, резче. В нем угадываются мириады гармоник, живущих каждая сама по себе. Их разноголосие невыносимо, оно нарастает, сводит с ума и вдруг обрывается на предельной ноте. Настает тишина; в ней память о колыбели, ее последний, едва различимый след. Ее почти неуловимый образ, тень нездешней, очень чужой тоски. Будто восклицание «Как жаль!» и все: след теряется среди многих прочих. Вновь слышится медный звук, но теперь он негромок и вполне терпим. В серой мути, как на фотобумаге, проступают контуры и штрихи. Понемногу они связываются в одно, образуя осмысленную картину.
Я вижу свои руки, сложенные на коленях, лестничный пролет, перила и стены. Подо мной ступеньки; я сижу, сгорбившись и глядя в пол. В памяти пусто, я лишь знаю, что я здесь впервые на этой лестнице, в этом подъезде. Чувствую, что могу вспомнить, кто я, но на это у меня нет сил. Мне очень нравится сидеть вот так ничего не делая, не меняя позы. Глядеть в бетон ступенек и ни о чем не думать.
Проходит время, и, внезапно, я понимаю, что бездействую слишком долго. Что-то будто подталкивает изнутри; «Тео», произношу я вслух; это мое имя. Звук не умолкает, в поисках его источника я оглядываюсь вокруг. Потом смотрю вверх, и становится ясно, что это вовсе не тугая струна. Все куда обыденнее и проще: тусклая лампа дневного света гудит, потрескивая, у меня над головой. Скоро перегорит, отмечаю я машинально и вздрагиваю где-то внизу хлопает дверь.
Тут же начинает казаться, что звуки со всех сторон. Я будто слышу шаги, смех, раздраженные голоса, плач младенца. Слышу клаксоны автомобилей, вопли сирен, городские шумы. Рокот волн и завывание вихрей, шелест травы, листвы, бумаги
Мне тревожно; недавняя безмятежность улетучивается без следа. Дверь хлопает снова и снова; я встаю и перегибаюсь через перила. Ничего не разглядеть внизу лишь сумрак и пролеты лестниц, уходящие в никуда. «Mierda», шепчу я, отшатываясь; у меня кружится голова. Уже ясно, здесь нельзя оставаться и нельзя медлить. Я оглядываю себя, вижу серую куртку, коричневые брюки, ботинки с тупыми носами. Мой вид мне не нравится, но выбора нет. Я поднимаю воротник, застегиваю молнию до подбородка и делаю шаг по лестнице вверх.
Вновь все стихает, как по команде, слышен лишь скрип моих подошв. Я прохожу несколько этажей, неотличимых друг от друга. На каждом по одной двери без номеров и табличек, за ними ни шороха, мертвая тишина. Стучаться я не решаюсь, да и не горю желанием кого-то видеть. Я вообще не имею желаний, но у меня есть цель, пока еще не ясная мне самому. Пролет за пролетом, я поднимаюсь дальше. Пахнет чем-то казенным, на светло-серых стенах нет изъянов ни трещин, ни граффити. «В этом доме нет жизни», шепчу я себе и тут, оказавшись на очередном этаже, вдруг вижу, что дверь на нем приоткрыта.
За дверью стоит женщина лет тридцати в синем ситцевом платье и летних туфлях. У нее красивые ноги, открытая, приветливая улыбка. Я застываю в ошеломлении: ее присутствие нежданно, едва возможно. Я почти уже свыкся с мыслью, что я один в этом доме и во всем этом странном мире. Однако же незнакомка вполне реальна. «Добро пожаловать», говорит она, распахивая дверь пошире. Потом представляется: «Я Эльза», а я лишь смотрю на нее, сбитый с толку. Ее голос резонирует в пустоте лестниц. Мне кажется, он, как и жужжание лампы, отзывается внутри меня быстрым эхом.
Потом я понимаю, что медлить глупо, и вхожу, протискиваясь мимо Эльзы. От нее исходят тепло и запах свежести, можжевельника и ванили. Я думаю мельком, что ее мускус, наверное, сладок, как заморский плод и прохожу в гостиную, осматриваясь кругом. Эльза закрывает дверь, набрасывает цепочку и входит за мной следом.
«Это общая комната, говорит она. Мебели немного, но больше и не нужно. По крайней мере, на мой вкус».
Действительно, в гостиной лишь стол со стульями и большой диван, неудобный на вид. Нет ни одной лампы, но от потолка и стен струится мягкий, нейтральный свет. В дальнем углу подобие кухни с хромированной раковиной и электроплитой. Справа окно; я подхожу к нему и смотрю наружу. Там горный пейзаж, сосны, снег. Что-то смутно знакомое и тревожащее память.
«Не верь, усмехается Эльза у меня за спиной. Это лишь картинка, их много разных. И, пожалуйста, представься же наконец!»
Я оборачиваюсь она стоит все с той же приветливой улыбкой. «Иногда меня называют Тео», произношу я осторожно, прислушиваясь к своему голосу. Он звучит знакомо. «Да, Тео», повторяю я и пытаюсь ухмыльнуться в ответ.
«Мне очень приятно! говорит Эльза, подходя ближе. Я так истосковалась одна»
Я замечаю, что когда она произносит слова, ее губы превращаются в расплывчатое пятно. Почему-то меня это не удивляет.
«Я здесь уже три дня без соседа, добавляет она. Многовато, как ты считаешь?»
Я лишь пожимаю плечами и вновь смотрю в окно. По ветвям ближней из сосен прыгает белка, мягкий снег искрится на солнце. Мне кажется, ничего более реального нельзя себе представить.
«Эльза, прошу я, глядя на белку, объясни мне, что происходит. Где я, что я и кто ты? Я ничего не помню я был болен? Нас похитили и мы в плену?»
Эльза становится рядом, проводит пальцем по стеклу. Я отмечаю, что у нее очень ухоженные руки.
«Мой ответ тебе не понравится, говорит она, помедлив. И едва ли поможет но я и вправду не знаю, как все сказать. Я сначала думала, что надо мной смеются»
Она замолкает, потом поворачивается ко мне: «Ну, например Сейчас твоя голова пуста, но, может, ты помнишь, что такое гостевой дом?»
«Дом для гостей. Дом Мы гости повторяю я за ней. И что с того?»
Эльза морщится: «Или, может, ты помнишь, что такое госпиталь, санаторий? Или давай попробуем лепрозорий, чумной барак, карантин»
Говоря все это, она загибает пальцы на одной руке, потом на другой.
«Госпиталь Значит, все же болезнь? я пытаюсь заглянуть ей в глаза. Или какой-то несчастный случай? Потом меня передергивает: Чумной барак Что это, пандемия? Страшный вирус?»
«О, fuck» говорит Эльза и смотрит мне в лицо. Затем всплескивает руками: «Нет, лучше уж так!» идет к кухонному шкафу, открывает дверцу и протягивает мне табличку, запаянную в пластик.
«Это лежало на столе, когда я вошла сюда три дня назад, произносит она сердито. Можешь себе представить, каково мне было? Вообще, тебе знакомо вот это слово: смерть?»
Да, почему-то мне знакомо это слово. В нем удушье, лязг железа, дурная кровь. То, что стирает смыслы, будто влажной губкой с доски. Место, где теряется звук струны.
«Дальняя точка, проносится в голове. Колыбель за чертой»
«Tantibus2, извечный страх», бормочу я, но Эльза отрицательно качает головой.
На табличке написано заглавными буквами, без знаков препинания:
ПРИВЕТСТВУЕМ ВАС
ВЫ ПЕРЕНЕСЛИ ПЕРВУЮ СМЕРТЬ ТЕЛА
«Чушь!» думаю я со злостью и читаю вслух следующие две строчки:
СМЕРТЬ ТЕЛА ЗНАЧИТ
НЕ ТАК МНОГО КАК ВАМ КАЗАЛОСЬ
И дальше:
БОЯТЬСЯ НЕЧЕГО
ВЫ НА КАРАНТИНЕ
«Бояться нечего, повторяет Эльза с нервным смешком. За три дня я привыкла, что это так. Правда, я вроде не боялась и раньше».