Петрович вопросительно посмотрел на Александра.
Уткин это, отвечая на немой вопрос напарника, сказал егерь. Из новых русских. Жил здесь когда-то. Теперь городской. Магазины, заправки ну и т. д. В общем, гусь еще тот. А с выстрелом он просчитался, обвысил. Вот только Белого оставил без красоты рог отбил, да еще, наверное, оглушил.
Между тем Белый, мотая головой с одним рогом, стоял в соседней разложине, не понимая, что с ним произошло. Еще сегодня утром, подчиняясь извечному инстинкту продолжения рода, он принял вызов от чужака, который заревел на его территории. Выскочив на скалистый карниз, он подтвердил ответным ревом готовность сразиться с соперником в честном бою. Но получил удар такой силы, что на несколько минут потерял сознание, так и не увидев противника.
Заканчивалась длинная, холодная зима. Все живое радовалось наступающему весеннему теплу. Только для Белого и его семьи наступили трудные дни. Снег под весенними лучами солнца напитывался влагой, а ночные морозы превращали ее в ледяную корку. Бродя по такому снегу в поисках корма, маралы в кровь резали ноги об острые, как бритва, кромки.
В это же время по одной из улиц районного центра на большой скорости несся «уазик». Взвизгнув тормозами, остановился у крайнего дома. Забежав в дом, Александр с ходу крикнул:
Петрович, собирайся! Есть информация: Уткин с компанией на трех снегоходах ушли под Скалистый! Я уже сообщил об этом начальнику милиции. Он оперативную группу направляет в тот район. А мы с тобой в качестве понятых.
Последние две недели Белый с семьей держался в пихтаче у подножия Скалистого. Здесь снегу было меньше, чем на чистинах, и он не был такой плотный лучи солнца не проникали под полог леса. Но за это время подъели весь мох, кустарники все то, что могло служить пищей. Подчиняясь инстинкту, марал решил перевалить Скалистый хребет и увести семью на старую гарь. На чистом месте горячее солнце быстро сгоняло снег. Там было много молодого, сочного подроста. Там за хребтом он чувствовал себя в безопасности.
В это утро он, как обычно, первым поднялся с лежки. Потом встала маралуха, последним сеголеток. Пробивая передними ногами, ломая грудью наст, Белый повел семью к перевалу. Маралуха следовала за ним. Сеголеток, устав, отставал все дальше. Мать, призывно мыча, старалась поторопить сына. Но, увидев, что он лег, повернула обратно. Из-за кромки пихтача пришел звук будто ожили и загудели оводы. Почувствовав опасность, бык рванулся к перевалу. Изрезанной в кровь грудью проламывал целые пласты наста. Из последних сил стараясь достичь скалистого прилавка.
Выскочив на снегоходе из пихтача, Уткин увидел всю картину сразу: корову и теленка на полпути к перевалу и быка в нескольких десятках метров от каменного карниза.
Марала отрезайте от перевала: уйдет за карниз, не возьмем, закричал он. Но, поняв, что не успевает, схватил стоящий на подножке снегохода карабин, начал поспешно стрелять. Рядом с Белым по каменистым плитам защелкали пули. Сделав последнее усилие, марал прыжком выскочил на карниз. Повернув голову в сторону пади, он увидел лежащих на окровавленном снегу маралуху и мараленка, возле которых копошились люди.
Белый уходил. Уходил трудно, оставляя на следу пятна крови, к синеющим вдали горным хребтам. Он уходил подальше от территории, на которой жил самый страшный зверь, имя которому человек.
НАЕДИНЕ С ТАЙГОЮ
Гимн профессии штатного охотника,
ныне канувшей в Лету
С легким скрежетом вспахав прибрежный песок, лодка носом ткнулась в пологий берег.
Ну, слава Богу, добрались! произнес Михалыч, выпуская из онемевших пальцев румпель мотора.
Собаки, выпрыгнув из лодки, исчезли за прибрежными зарослями тальника.
Человек, расстегнув карман курточки, достал пачку «Примы» и, не вставая с сиденья, долго и с наслаждением курил, оглядывая просветлевшим взором покрытые тайгою горные хребты и увалы, ниспадающие к реке. «Засентябрило-то уже по серьезному», отметил про себя, выхватывая взглядом среди зеленого хвойного моря разноцветные лоскуты рябинников и убегающие в высь по каменистым гребням багряные ленты осинников.
Докурив, продолжал сидеть неподвижно, будто перестраивался на другую волну. Да оно так и было. Ведь «прежняя» жизнь с ее суматошным ритмом, проблемами, цивилизацией осталась там, откуда он уплыл три дня назад. Впереди четыре месяца совершенно другой жизни наедине с тайгою. Где друзьями и помощниками будут только собаки, а из атрибутов цивилизации радиоприемник «Альпинист». Впереди встречи со зверями, трудностями, наступающей зимою и длинное одиночество.
Докурив, продолжал сидеть неподвижно, будто перестраивался на другую волну. Да оно так и было. Ведь «прежняя» жизнь с ее суматошным ритмом, проблемами, цивилизацией осталась там, откуда он уплыл три дня назад. Впереди четыре месяца совершенно другой жизни наедине с тайгою. Где друзьями и помощниками будут только собаки, а из атрибутов цивилизации радиоприемник «Альпинист». Впереди встречи со зверями, трудностями, наступающей зимою и длинное одиночество.
В памяти непроизвольно всплыло лицо жены с грустными и усталыми глазами. Почти три десятка лет собирает и провожает она его в тайгу и за все это время ни разу не упрекнула, не пожаловалась, что, уходя на промысел, он перекладывает на ее плечи все тяготы и заботы по дому, хозяйству. Лишь изредка просит: «Бросил бы ты эту тайгу».
Вернулись собаки. Забредя в реку по грудь, кобель стал жадно лакать воду. Сука осталась на берегу и внимательно смотрела на хозяина, словно пытаясь понять, почему он не радуется свободе, не выходит на берег, а сидит в лодке, словно собирается плыть еще куда-то.
Все! Встряхнулись! Сантименты оставим на потом, громко, так, что кобель перестал лакать воду и уставился на хозяина, вслух произнес Михалыч. Ну что там в избушке? Порядок? обратился он к собакам. За многие годы, что он провел в тайге, у него выработалась привычка разговаривать со своими четвероногими напарниками.
Привязав лодку, накинул на плечи рюкзак и, захватив карабин и ружье, стал по тропинке подниматься на береговой откос, где в зарослях высокой травы, под раскидистыми кронами пихт виднелась избушка и баня под общей односкатной крышей. Между ними чернел пустотой просторный тамбур.
Присмотревшись к тропинке, увидел оставленные кем-то отпечатки резиновых сапог, не полностью замытые летними дождями. «Значит, были гости», заключил охотник.
Сам он был здесь в середине мая по большой воде, когда забрасывал основной груз продукты и снаряжение. Летом так и не выкроил время сбегать сюда, не пустили хозяйственные заботы, ремонт дома, внуки, которых привозили на все лето дети, живущие в городе.
Не доходя до избушки, увидел, что заготовленная весной на первое время поленница березовых дров основательно «усохла» осталась треть от того что было. Перед входом в тамбур наступил на что-то твердое в поднявшейся за лето траве, нагнувшись, увидел топор, которым всегда колол дрова, валявшийся на земле, с почерневшей от дождей и сырости ручкой.
Ну что за народ! Готовое сожгут! Нужное бросят! На косе полно сухого тальника возьми, заготовь, сложного-то ничего нет! в сердцах произнес он. Взял инструмент положи на место! чертыхнувшись, Михалыч с размаху всадил топор в чурку, стоящую под навесом. Повесил на спицы, вбитые в стену, рюкзак, оружие. Распахнув дверь, заглянул в избушку. Бросился в глаза белый листок бумаги, лежащий на столе. Перешагнув порог, подошел ближе. Рядом с листком в герметичной прозрачной упаковке лежали штук двадцать искусственных мушек и с десяток мормышек с блестящими медными головками.
Пробежался взглядом по бумаге:
Товарищ таежник!
Мы, туристы из Саяногорска, сплавляясь на лодке по реке, перевернулись в порогах. Нашли приют в Вашей избушке. Топили баню парились, чтобы не простыть. На лабазе взяли килограмма четыре сухарей, пару килограмм гречки, макароны, полкило сахара, немного соли, два коробка спичек и самый маленький из ваших котелков.
Премного Вам благодарны!
Взамен оставляем то, что у нас есть, больше дать нечего, все утопили в реке. Еще раз большое Вам С П А С И Б О!
Ну, коли так, тогда ладно, еще раз перечитав записку, вслух обронил Михалыч. А топор надо было все-таки прибрать, не сдержавшись буркнул охотник, находясь все еще под впечатлением от увиденного. Да и с котелком накладочка вышла: походный забрали. Ладно, что-нибудь придумаю, немного поразмыслив, добавил он.
Выйдя из избушки, снял висевшую на стропиле под крышей косу и принялся скашивать траву вокруг зимовья. Обкосил и обе стороны тропинки, ведущей к реке. Вокруг сразу стало просторней, светлее. Ветерок, тянущий вдоль реки, больше не путался в космах бурьяна, выдувал с открытого места назойливых вездесущих комаров и приносил с собою речную свежесть.
Затем Михалыч разгрузил лодку, рассортировал привезенный груз. Вещи, спальник и все то, что могло понадобиться в ближайшее время, занес в избушку. Лыжи, теплые вещи и большую часть продуктов поднял на лабаз. Потом прибрался в избушке, приготовил ужин. Поужинав, сидел у костра, курил, чувствуя приятную усталость во всем натруженном теле. Мысленно перебирал задачи, которые надо будет решить до начала пушного промысла, а их набиралось немало: