Затем Михалыч разгрузил лодку, рассортировал привезенный груз. Вещи, спальник и все то, что могло понадобиться в ближайшее время, занес в избушку. Лыжи, теплые вещи и большую часть продуктов поднял на лабаз. Потом прибрался в избушке, приготовил ужин. Поужинав, сидел у костра, курил, чувствуя приятную усталость во всем натруженном теле. Мысленно перебирал задачи, которые надо будет решить до начала пушного промысла, а их набиралось немало:
Заготовить достаточно дров, чтобы хватило на весь охотничий сезон. Потом дровами заниматься будет некогда, да и дни станут совсем короткими, уходить и приходить на избушку придется в темноте.
Поймать рыбы себе на еду, собакам на приварок на одном комбикорме враз отощают, на прикорм для соболей.
Добыть зверя на мясо привезенной тушенки хватит на месяц-полтора и то если чередовать ее с макаронами и кашами, а на макаронах много не набегаешь, тем более, когда придется встать на лыжи.
Пробежаться по путикам*, почистить тропы, подладить шалашики, просмотреть плашник не порушил ли зверь.
Ладно, Бог даст, все успеем, все сделаем. Не первый раз, да и времени в запасе еще месяц. Вслух произнес Михалыч, поднимаясь. Подняв голову, осмотрел потемневший небосвод, на котором зажглись уже первые звезды, и зашел в избушку. Не зажигая света, разделся и, накрывшись одеялом, сразу погрузился в глубокий и в тоже время чуткий сон, которым спал только в тайге.
Утром, позавтракав и покормив собак, с пилой на плече направился к куртине ельника, где еще по весне заприметил несколько сухостойных деревьев. Свалив четыре толстенных ствола, принялся распиливать их на чурки. У комлей шины бензопилы не хватало, чтобы сделать полный рез, из-под цепи к ногам летели белые, пахнущие смолой, опилки. До обеда распустил на чурки пару стволов и только к вечеру полностью закончил распиловку. Затем еще четыре дня колол и складывал в поленницы сухие, пряно пахнущие поленья. Потом в пойме реки свалил пару сырых берез, чурки расколол на четвертинки, планируя в морозы подбрасывать их на жар.
Всю неделю, пока занимался дровами, по вечерам выставлял в затоне выше избушки сеть «тридцатку»*. Утром при проверке в ней оказывалось пять-семь хариусов, иногда к ним добавлялась парочка ленков. Сеть служила как бы индикатором такое количество «хвостов» за одну ночь говорило о том, что основная масса рыбы держится еще в боковых притоках и ключах и не скатилась в основное русло.
В охотку Михалыч полностью перешел на рыбную диету: варил уху, готовил на закуску сагудай, присолив свежую рыбу и обваляв ее в муке, жарил на сковороде до хрустящей корочки.
Закончив эпопею с дровами, решил устроить себе выходной. С утра натаскал в баню воды, затопил печь. Когда вода согрелась, постирал белье, а затем, прополоскав его в реке, разбросил для просушки на береговые тальники.
Наломав пихтовых лапок, сделал веник. Долго с наслаждением парился, размякнув душой и телом, смывая пот и накопившуюся усталость. Потом, сидя на нарах в избушке, не спеша пил свежезаваренный чай, слушая концерт по заявкам радиослушателей.
На следующее утро, проверив сеть, в которой оказался стандартный набор ленок и пять харюзков, занялся хозяйственными делами: напек лепешек взятый из дома хлеб закончился, а есть сухари как-то не хотелось, сварил большой котелок щей, нажарил рыбы.
*Путик охотничья тропа, вдоль которой расставляются самоловы (капканы, плашник).
**Плашник самолов, изготовленный из двух плах с давком и насторожкой (авт.).
*Сеть «тридцатка» сеть рыболовная с ячеей 30/30 мм (авт.).
В четыре часа вечера решил подняться на боковой отрог и «покричать»** марала. Привязав собак, уложил в рюкзак фонарик, «трубу»***, кусок лепешки и, сняв со стены карабин, зашагал вверх по тропе.
Собаки, видя, что хозяин уходит с оружием, а их оставляет, устроили душераздирающий концерт. Поднимаясь в горы, Михалыч еще долго слышал их жалобные возмущенные голоса.
Вывершив половину хребта, присел на поваленный ствол пихты, закурил. Солнце уже опустилось за зубчатый гребень перевала. Поймы глубоких ключей, лежащие внизу, провалы в скалах стали заполнять тени. Вокруг разлилась прохлада.
Выждав еще немного, Михалыч достал трубу, откашлявшись в кулак, набрал в грудь воздух и поднес мундштук к губам. В вечернем посвежевшем воздухе зазвучала песня, отражаясь эхом от скал, она поплыла над засыпающей тайгою. Опустив трубу, охотник замер слушая. Спустя какое-то время из-за реки донеслась ответная песня, а еще через пару минут, совсем недалеко на вершине хребта проревел еще один бык. Направив трубу к земле, чтобы приглушить звук, Михалыч несколько раз «сердито» рявкнул, а затем быстро пошел вверх по косогору навстречу маралу. Пройдя метров тридцать, остановился у небольшой березки, растущей на краю прогалины и «забузил»: начал трясти деревце, ломая при этом сучья. Затем укрылся за стволом пихты, поднял карабин к плечу и замер. Прошло совсем немного времени, как со стороны хребта донесся топот, и слух уловил хриплое разгоряченное дыхание зверя. А еще через минуту на прогалину выскочил марал, он резко затормозил, засадив все четыре копыта глубоко в дерн, потряс головою, увенчанной короной рогов и, раздувая шею, грозно проревел.
Выцелив за ухо, Михалыч плавно нажал на спусковой крючок бык рухнул как подкошенный. Прислонив карабин к дереву, охотник достал сигареты. Покурив, подошел к добыче и остановился, решая, что делать. Свежевать зверя не стал не хотелось возиться в темноте. Вскрыв брюшину, вынул внутренности, чтобы зверь не «сгорел». Скинув с плеч курточку, снял с себя рубашку и накинул на стоящий рядом куст жимолости, на тушу положил стреляную гильзу.
Так оно понадежней будет, а то много желающих на свеженину найдется, вслух произнес Михалыч и, поеживаясь от холода начал спускаться с перевала.
Собаки учуяли хозяина задолго до того, как он ступил на тропу, ведущую к избушке, и подняли истошный лай. Потом долго обнюхивали его, изучая запахи, оставшиеся на одежде.
Рассвет еще только начал просачиваться между гранитными останцами на гребне перевала, когда охотник подошел к добытому маралу.
Освежевав зверя, разделил тушу на части, подъемные для переноски.
Чтобы все забрать, придется сходить раз шесть, произнес Михалыч, оглядывая добычу. За день не управлюсь, как бы подытоживая сказанное, добавил он.
Четвертую ношу принес на избушку уже в темноте. Сняв с плеч понягу, тяжело опустился на чурку, стоящую в тамбуре мелко дрожали от усталости ноги, ныли натруженные плечи и спина.
На следующий день к обеду перетаскал оставшееся на хребте мясо, прихватил даже сбой приварок для собак, забрал голову и рога.
После того, как перекусил, сразу принялся прибирать добычу. Боялся проквасить. Хотя по ночам температура уже опускалась ниже нуля и утром вся трава у избушки серебрилась от инея, днем было еще тепло.
Всю мякоть порезал на ремни, крепко присолив, уложил в плотный деревянный ящик и придавил гнетом. Порубив оставшееся мясо и кости, пересыпал их солью и сложил во фляги, которые поставил в родник, бьющий за избушкой.
К вечеру, управившись с делами, приготовил из свеженины шурпу. Поужинав, сидел у догорающего костра, дымил сигаретой и слушал, как осторожно, неслышно подкрадывается ночь.
**«Покричать» марала подманить самца марала, имитируя голос соперника (авт.).
***«Труба» охотничий рог, изготовленный из бересты, дерева, фотопленки и т. д. (авт.).
Считай, половину задач решили, подводя итог размышлениям, произнес Михалыч, обращаясь к собакам.
Утром над костром установил железный противень, в котором весной отваривал панты, наполнил его водой и принялся нанизывать на деревянные спицы, сделанные из тальника, ремни, нарезанные из мякоти, протыкая их с одного конца. Когда вода в противне забурлила, стал опускать в нее на несколько минут спицы с полосками мяса, а затем укладывать их рядами на перекладины в коптильне. Часа через два все мясо было на вешалах.
Спустя сутки, на следующее утро, когда мясные ремни обтекли и слегка подсохли, затопил печь в коптильне. Потом сплавал, проверил сеть. Выпотрошил и посолил пойманную рыбу, которой в этот раз набралось около ведра. Видимо, первые заморозки осадили уровень воды в ключах, и хариус начал скатываться в основное русло. «Подошло время рыбалки», решил про себя Михалыч.
Весь день занимался делами, которых в тайге всегда находится множество. Перетаскал из ельника и сложил в тамбуре две поленницы дров. Вытесал из сухой березовой заготовки топорище, слегка обжег его на углях и заменил подгнившее. Сменил на столбах лабаза старые проржавевшие листы жести, обив их новыми, которые приплавил последним рейсом. Вспомнив, что туристы забрали походный котелок, пересмотрел имевшуюся в хозяйстве утварь и из трехлитрового алюминиевого бидончика смастерил новый, предварительно отрубив топором от бидона две трети его объема. Выровнял помятые края и обработал их напильником. Просверлил с двух сторон в стенках отверстия и сделал дужку из толстой вязальной проволоки.
Занимаясь делами, не забывал через каждые два часа подкладывать в печь коптильни дрова, заготовленные из старой сухой талины. Вечером, посмотрев и попробовав мясо, решил, что коптить хватит. Снял ремни со спиц и, связав их пучками, повесил в лабазе.
«Ну вот, теперь тушенки хватит на весь сезон, да если и останется не беда», удовлетворенно отметил про себя Михалыч. Такое мясо могло храниться и год, и два, не теряя своих свойств, со временем только приобретая каменную твердость.
Порезав на кусочки парочку полосок подкопченной мякоти, решил сварить суп, который очень любил за своеобразный привкус с запахом дыма. А еще любил зимой в морозы насыпать в карман этих мясных сухариков и жевать их, бегая на лыжах по путикам, проверяя капканы и плашник.