А скорее всего, этот Павел Анатольевич банальный «злоупотребляющий»: любят, любят у нас вояки выпить! Хотя он, может, и никакой не военный, просто сумел как-то в военный санаторий пролезть. На свете ведь всяких прохвостов хватает, уж это мне мамуля внушила накрепко. Ну, тогда тем более пьяница, скорей всего, раз вот так, на седьмом десятке не обзавелся крепкими корнями, собрался переезжать в чужой город Я по образованию экономист, хотя цифры, числа не слишком люблю, зато о некоторых вещах размышляю предельно четко. И мне абсолютно, абсолютно понятно, что эти наши случайные-неслучайные встречи под голыми весенними платанами ни к чему! Ну, просто так получается: он сидит в скверике на солнышке, читает газеты я себе спешу мимо в «Магнит» или из «Магнита», маму-то надолго одну не оставишь
А в первый раз, когда познакомились, я что-то набрала много картошки-морковки, присела на скамейку отдышаться с сумками. А он вдруг спросил, почему нет нигде поблизости книжного магазина. В его санатории, мол, библиотека не работает. Ну, у нас-то с мамой своя библиотека, книг немало я и принесла ему два исторических романа! И вот интересно мне с ним разговаривать хоть недолго, хоть полчасика. Просто так, по-человечески! Что, нельзя? С соседками перекинуться словом, с моими замечательными цветами на подоконниках пошептаться, мамуле что-то сказать по складам и полчаса вслушиваться в ее невнятицу и все?
А раньше что было-то? Больше тридцати лет оттрубила в женском коллективе, пока наше дышащее на ладан научно-исследовательское заведение не выпроводило на пенсию. А дома мама-командир Всего-то хватило пороха на два куцых романа. Но Бог ведь любит троицу, говорят! Очень все-таки интеллигентное простое, но безусловно интеллигентное, располагающее лицо у Павла Анатольевича, смотрит на меня и все улыбается так, чуть-чуть Господи, да что это я, о чем это я?! Ну, точно, как в песне: «и даже пень в весенний день березкой снова стать мечтает»! Березки эти, деревья, в общем ну еще квартирку нашу уютную вот и все, что мне положено любить. На роду, видать, написано! И маму, конечно, хотя она с этой своей вечной критикой да что теперь вспоминать. В общем, хватит уже, хватит строчить ерунду всякую, в самом-то деле!
Действительно, такую ерундовину написала в позапрошлом году, самой сейчас не верится! Да как же можно ЛЮБИТЬ шершавые неподвижные деревья? Елки-палки, пальмы, березки? А Павлуша мой такой огонь, даже со своей палочкой всегда буквально мчится, а не шествует эдак важно, вальяжно, хоть и подполковник. С мамулей как начнет шутить, у нее губы так и расползаются в улыбке, явно бодрей стала! Нет, нет, нет, я люблю Павлика, так люблю, что просто слов нет Какие еще там деревья?!
Шпион
Дом был сплошь одни девчонки. Не считая совсем мелюзги, мальчиков всего трое: хулиган-атаман, двоечник-прогульщик Лёха, его правая рука Жорка. Был ещё отличник Саша, вот уж никак не левая Лехина рука, а «хомут на шею». Вечно приходилось его «отмазывать». Потому что его мать, врачиха, никуда Сашу не пускала. Никуда значило на море. Его широкий галечный берег привечал всех, не одних только курортников в полосатых пижамах. Некоторые девочки даже притаскивали с собой на руках младших сестер и братьев, и, представьте, никто не утонул, ни разу даже не перегрелся на кавказском горячем солнышке!
В прочие походы девчонок обычно не брали, одну Таську, грубую большеглазую второгодницу. Некогда ей было уроки делать, некогда, бывало, и в школу ходить. Мать ломит в санаторной прачечной, отец инвалид войны, на Таське хозяйство и малолетний братишка Васька. Но две Наташи, две Светки, Таня, Ленка, Лариса в эти детали не вдавались. Таськина вхожесть в мужскую компания раздражала их чрезвычайно
Этот деревянный девчоночий дом был построен незадолго до войны вместе с очередным санаторным корпусом «конек-горбунок» рядом с роскошным рысаком. В его коммунальных квартирках-клетушках взрослое, работающее в санатории население тоже отличалось невеселым перекосом в пользу женского пола. Только у Таськи и еще двух девочек были отцы, у остальных детей они погибли, сгинули, сгорели в пекле войны, которая всего несколько лет как закончилась.
И это было счастье, говорили взрослые. Наверно, большее, чем теплое море, переливающееся серебряно-золотыми чешуйками под высоким небом; большее, чем сладостная горчинка дикой черешни, оборванной до последней ягодки в санаторском парке; чем печеная картошка в отгоревшем костре на субботнике либо воскреснике. Да уж, не очень сытой была эта ватага дочерна загорелой ребятни в линялых майках и сарафанах, зато горластой, настырной, любознательной ого-го!
И это было счастье, говорили взрослые. Наверно, большее, чем теплое море, переливающееся серебряно-золотыми чешуйками под высоким небом; большее, чем сладостная горчинка дикой черешни, оборванной до последней ягодки в санаторском парке; чем печеная картошка в отгоревшем костре на субботнике либо воскреснике. Да уж, не очень сытой была эта ватага дочерна загорелой ребятни в линялых майках и сарафанах, зато горластой, настырной, любознательной ого-го!
Однажды осенью в пору, что и тогда именовалась «бархатным сезоном», атаман Леха, уже шестиклассник (перевели наконец!), посетил несколько уроков нового предмета химии. Очень даже впечатлился. А потом объявил, что тоже будет «ставить опыты». Секретные!! В овраге, в присутствии доверенных лиц, то есть Жорки, Саши и Таськи. Отличник Саша если и сомневался в чем, то молча, сам-то он пошел только в четвертый класс. Нахалка Таська заявила:
Я Ваську возьму. Куда его денешь, паразита?
Атаман мазнул брезгливым взглядом хорошенького красногубого Ваську, но не успел ничего сказать, как Таська заверещала-запричитала:
Ну, ты! Да он все соображает! Смотри, какой он здоровый, я еле-еле поднимаю уже! Ему уже пять будет! Вот, на Первомай! Ой, нет, на седьмое.. Да, седьмого ноября! Скоро-скоро!
Атаман Леха был строг, но умел учитывать обстоятельства, а, главное, с Таськой было связываться себе дороже.
Это самое Я там поджигать буду кое-что. Это тайна, сечете? Молчать надо будет до могилы всем! Мало ли что Понятно? Сечешь, Васька?
Васька вроде бы сек, бешено закивал головешкой, стуча подбородком по маломощной груди.
Ну, ты, башку оторвешь! прикрикнула Таська как ни в чем не бывало, и спасибо не сказала! Гордо тряхнула толстыми каштановыми косами, закидывая их за спину. Жорка и Саша насупились, в который раз бессильно, безмолвно вопрошая себя: да почему это командует какая-то девчонка, какая-то там Таська Ну, понятно, вопрос из разряда вечных.
Компания пошла за дом, за сараи, к границе с соседним санаторием. А ею-то и был овраг. Таська заходила туда с девочками каждую зиму, субтропическую, дождливую, с нечастым несерьёзным снегом. Уже в январе здесь появлялись крохотные, нежные цветы. Так чудесно было отыскивать на влажных склонах незаметные лиловые клювики: кустики фиалок А еще россыпи душистых примул («барашек» по-местному), ярко-розовые фонарики цикламенов! Особенно ценились подснежники такие хорошенькие белые колокольчики
Ребята спускались по тропке всё ниже, ниже. Ближе к немолчному клёкоту чистого ручейка под нависающими корнями деревьев и вековыми валунами в мягком панцире мха. Вот замечательное потаённое местечко такой каменистый узкий каньончик. А дальше по течению ручья нагромождение камней, серый песок вокруг озерца. И всегда здесь такая тишина! Только позвякивает вода, не задерживаясь в своей ямке, сбегая вниз к морю, да редко-редко доносится отдаленный шум, гудки. Что-то там наверху проехало по Курортному проспекту, паровоз пропыхтел внизу
А как называется наш ручей? вдруг спрашивает Таська.
В науке географии такие маленькие ручейки не имеют названия, поторопился с ответом Саша.
Не-а, я знаю как Черныш! Потому что море Чёрное, понял? самоуверенно объясняет Таська и тут же сама смеётся:
Вообще-то нет, не Черныш, вон он какой, точно стеклянный!
Ти-ха! Разговорчики! Лёха, развязав мешок, достаёт стопку старых газет, вынимает из кармана грязноватый свёрток. Что это в нём?!
Из кабинета химии спёр, загадочнонебрежно поясняет он, сверху накрутим ещё газет. Да вы сами давайте, крутите! Что я вам нанялся всё делать? Я пока курну.
Уступив ассистентам, Таське и Саше, поле действия, атаман так же небрежно закуривает длинный бычок, «беломорину», небрежно присаживается на валун. Щуплый Жорка мостится рядом, умильно поглядывая на папиросу. Наконец и ему достается пыхнуть раз, другой. Они уже здоровые пацаны, Леха с Жоркой, после семилетки сразу пойдут работать, матерям помогать. А там и в армию! Ждут не дождутся
Ну вот, неуклюжий газетный шар готов.
Всем отойти за каменюги! Спрятаться всем, я говорю! Лёха шумно затягивается беломориной, тычет её в шар и резко отскакивает Желтоватая бумага ещё больше желтеет, коричневеет, съеживается. Противный густой дым ест глаза, мешает увидеть что?! Вот он еще больше сгущается Какие-то необыкновенного цвета языки пламени вырываются из его недр, необыкновенный резкий запах лезет в ноздри. И все вроде. Таська первая поднимается с корточек во весь рост, моргает, морщится. Все, что ли? Чёрные хлопья чуть вздрагивают на песке. Всё.