И я тоже! проявил «массовый героизм» рейхсминистр.
Фюрер собрал последние ресурсы мышечной энергии.
Хорошо, господа. Я учту Вашу партийную принципиальность при написании завещания.
Борман оперативно развернул блокнот.
Не сейчас, Борман! из последних сил поморщился фюрер. Чуть позже! Сами понимаете: служенье муз не терпит суеты
Борман и Геббельс изнывали от нетерпения целых три дня: ни писать завещания, ни стреляться фюрер не спешил.
Но двадцать восьмого апреля «лёд тронулся». Всё началось с того, что без четверти десять к Геббельсу прибежал Кемпка.
Господин рейхсминистр! Только что радио Би-Би-Си передало сообщение агентства Рейтер!
А кто Вам разрешил слушать вражеские голоса?! попытался выкатить от рождения впалую грудь Геббельс.
Вы, доктор! не испугался Кемпка. И не только потому, что он был личным шофёром Гитлера на протяжении многих лет. Имелась и другая, не менее веская, причина. И её Кемпка, разумеется, тут же выложил на голову рейхсминистра. И Вы не только разрешили, но и приказали слушать, объяснив это тем, что источников информации о событиях «во внешнем мире» у нас практически не осталось: ведь междугородная связь не работает. «А измену-то надо выкорчёвывать!» так Вы сказали.
Геббельс немедленно погасил вспышку личного патриотизма, как неуместную: сказанное шофёром соответствовало действительности.
Я слушаю Вас, штурмбанфюрер!
Гиммлер связался с Бернадоттом, чтобы вести переговоры с Западом о сепаратном мире.
Геббельс немедленно отвесил челюсть, наглядно проиллюстрировав собой верность теории Дарвина. Кемпка помедлил, кривя щекой.
Есть и другая информации, господин рейхсминистр
Геббельс оперативно подобрал челюсть.
Говорите!
Кемпка многозначительно замялся.
Говорите же, доннер веттер! не выдержал рейхсминистр.
По сообщению радио, Гиммлер заявил, что у Гитлера у фюрера кровоизлияние в мозг. Что он не может больше отвечать не только за судьбу Германии, но и за свои действия.
Геббельс испуганно огляделся по сторонам: «соучаствую!»
Кто ещё это слышал?
Кемпка спокойно пожал плечами.
Да все, кто был рядом: я, Аксман, Фегелейн, Гюнше Кстати, Вы, герр доктор, тоже можете послушать.
???
По радио передали, что эту новость будут повторять каждые полчаса.
Вы свободны!
Рейхсминистр «освобождал» шофёра уже на бегу. Ворвавшись в кабинет фюрера, он решительно взбодрил того, полулежащего в кресле после очередного «сеанса лечения» морфием.
Фюрер: измена!
Это было именно то, чего так не хватало Гитлеру для того, чтобы взбодриться.
Как: опять?! Кто на этот раз?
Гиммлер!
Фюрер неконтролируемо вернулся обратно в кресло: «перебор!» Кто угодно, но только не верный Генрих!
Доказательства!
Обязательный по форме восклицательный знак никак не монтировался с тональностью голоса. Фюрер не требовал и даже не просил: впадал в прострацию вместе с фразой.
Вы позволите?
Геббельс покосился на радиоприёмник уже в дороге.
Фюрер не успел ещё «дать санкцию», а голос из ящика уже информировал его о «подвижничестве» рейхсфюрера. И мало, что о «подвижничестве расширенного формата, не согласованного с фюрером», так ещё и с «интимными подробностями»! Фюрер страдал многими недугами, но только из сообщения радио он узнал о том, что у него кровоизлияние в мозг, и по этой причине он теперь полноценный в своей неполноценности «овощ», а не фюрер тысячелетнего рейха.
Не не
Негодяй! пришёл на помощь фюреру Геббельс, хотя не исключено, что фюрер всего лишь собирался выразить недоверие информации из ящика. Пришлось фюреру «подписаться под своими-чужими словами». Тем паче, что Геббельс не давал ему опомниться. А тут и Борман «вовремя подключился». Удивительно, но Геббельс был для Бормана, пожалуй, единственным человеком «наверху», с которым ему действительно нечего было делить: каждый «окучивал свою делянку».
Мой фюрер! в тандеме отработали Борман и Геббельс. У нас есть предложение.
«условно ожил» Гитлер.
Генерал-полковник фон Грейм дожидается Вашей аудиенции!
От волнения фюрер даже попытался вскочить на ноги.
Прорвался?! Зовите!
В кабинет под руки ввели фон Грейма, скачущего на костыле: прямо над Берлином ему «отсалютовали» русские зенитки.
Хайль Гитлер! переложив костыль из одной руки в другую, поздоровался генерал.
Вы настоящий герой, дорогой фон Грейм! потёк слезой фюрер, медленно побираясь к лётчику. Подобравшись, он ободряюще похлопал того по раненой ноге. За Ваш подвиг я произвожу Вас в генерал-фельдмаршалы, и поручаю ответственнейшее задание: найти и арестовать подлеца Гиммлера!
Разрешите взять с собой Ганну, мой фюрер?
Как, Ганна Райч с Вами?! блеснул «морфинистыми» глазами фюрер.
За неимением возможности щёлкнуть каблуками фон Грейм пристукнул костылём.
Да, мой фюрер: она за дверью!
Линге! простонал фюрер.
Камердинер немедленно распахнул двери и тут же вернулся в бункер вместе с привлекательной женщиной в форме офицера люфтваффе.
Хайль Гитлер! просияла лицом женщина. Я счастлива видеть Вас, мой фюрер!
Вот!
Свежеиспечённый фельдмаршал распростёр руку в сторону лётчицы.
Вот наглядный пример верности фюреру и доказательство моих намерений!
Восхищение в глазах Райч сменилось вопросом.
Фельдмаршал просит меня разрешить Вам сопровождать его для выполнения особо важного задания, пояснил фюрер.
Я готова выполнить любой Ваш приказ, мой фюрер! Я на всё готова!
Лётчица так умело выкатила аппетитную грудь, что у Геббельса маслянисто заблестели глаза. Уж, он нашёл бы Ганне применение здесь, и куда лучше командировки к рейхсфюреру! Дух Бабельсберга, казалось, давно уже выветрившийся из груди и прочих, более интимных мест, ещё раз взыграл в отсутствующей душе рейхсминистра. Да и то: по части внешних данных Райч не уступала иным кинодивам, а по части любви наверняка вычёркивала их из списка конкурентов. Зная её пылкость и полагаясь на своё умение перевести эту пылкость в иное русло, Геббельс нисколько не сомневался в талантах лётчицы «вне кабины самолёта».
Хорошо, моя верная Ганна!
В отличие от Геббельса, фюрер как-то не усматривал в капитане ВВС никаких иных достоинств, кроме достоинств капитана ВВС.
Разрешите вылететь немедленно? художественно опёрся на костыль фон Грейм.
Только после бокала шампанского! посоветовавшись глазами с фюрером, объявил «коллективную волю» рейхсминистр. И не слишком там церемоньтесь с этим негодяем, фельдмаршал!
Да! оперативно взвился фюрер. Найти, арестовать и расстрелять эту каналью, как последнюю свинью! Ну, не с кем стало работать: кругом одни негодяи!
Фюрер «условно заскакал» посредством волочения ноги по бункеру.
Вы меня слышите, фон Грейм: арестовать эту каналью только для того, чтобы расстрелять его! Я даю Вам такие полномочия! Нечего вести в Берлин дерьмо: тут и своего хватает! Вы поняли: расстрелять на месте!
Я понял Вас, мой фюрер! ещё раз пристукнул костылём фельдмаршал. Незаметно для фюрера Борман скептически покривил щекой: «гладко было на бумаге». Нет, лично он обеими руками «за»! Но идея выглядела фантастической: Гиммлер не турист-одиночка. Его повсюду сопровождает вооружённая до зубов охрана из отъявленных головорезов. А ещё местные СС. Они не признают никого, кроме Гиммлера. Так что фон Грейма не допустят до рейхсфюрера и для невинного интервью. А, если и допустят, то исключительно соло и неглиже.
Мы немедленно вылетаем для выполнения Вашего приказа, мой фюрер! ещё раз выкатила «серьёзную» грудь Райч. Это выглядело куда более эффектно, нежели щёлканье каблуками сапог.
Да, кстати!
Гитлер хлопнул себя по лбу и болезненно поморщился: то ли не рассчитал удар, то ли укорял себя за склероз.
Фельдмаршал, не забудьте по дороге завернуть в Рехлин, и все оставшиеся самолёты отправить на защиту Берлина!
Слушаюсь, мой фюрер!
Желаю успеха.
Гитлер вяло махнул рукой, и безжизненно опустился в кресло. «Завод» кончился, и ему требовалась очередная процедура «от доктора морфия». А в былые времена он не преминул бы хлопнуть «героя» по плечу, и снабдить его в дорогу установкой-призывом формата «Германия ждёт от Вас подвига!» или что-нибудь типа «С такими молодцами и отступать?!». (Вопрос плагиата никогда не стоял перед фюрером, и не только в качестве проблемы, но и в качестве вопроса). Но сейчас «давать себя в зеркало» не хотелось, не моглось, да и незачем было: «неча на зеркало пенять».
Благодарю, мой фюрер! дрогнул голосом и костылём новоиспечённый фельдмаршал. Вскоре звуки шагов и стук дерева затихли и фюрер смог, наконец, всецело отдаться прострации