Существование голодного, продрогшего малыша изменилось в один день и уже навсегда с появлением в обители тетушки Веснушки. Трудно передать словами, как я ей благодарен! Вспоминаю и воображение живо рисует образ маленькой светловолосой улыбчивой женщины с круглым лицом и милыми ямочками на пухлых щеках. Веснушка, я теперь это понимаю, спасла меня, научив следовать главной заповеди: не падай духом и трудись. Помню, накормив меня, тетушка Веснушка сказала: «Голодным ты не будешь, пока я здесь. Но может так случиться, что уже завтра я исчезну. Нужно научиться существовать, малыш, раз уж ты оказался здесь».
К счастью, Веснушка не исчезла «завтра». Я старался помогать ей, и она ценила любую мою помощь, хвалила и приговаривала: «Надо искать способы жить лучше. Ягоды и грибы хорошо, но не очень-то ими насытишься. А пирожки с тыквой славная еда, потому давай-ка выращивать пшеницу и тыквы? Надо работать согласованно, всем вместе. Знакомься с другими обитателями, не оставайся один».
Первое время, кроме меня да появившегося в те времена в обители Бормота, никто не помогал тетушке. Хотя обитателей, которые жили тогда, я не помню: однообразные лица слились для меня в одно. Но пока рядом находилась Веснушка, остальные меня мало волновали. Только Бормот стал моим другом; он, как и я, задержался в обители надолго.
Иногда я спрашивал Веснушку: «Почему все так устроено? Зачем я тут?» Тетушка попыталась мне, ребенку, объяснить устройство нашей жизни, однако ее туманные рассуждения заставляли задумываться еще больше.
Пожалуй, следует рассказать еще об одном обитателе, которого я запомнил. Старик так его звали. Он симпатизировал Веснушке и мне. Обычно наши со стариком беседы случались утром или вечером, когда я топил печь, вменив себе это в обязанность. Старик постоянно мерз и проводил возле печи все время. Мне нравилось выслушивать его философские рассуждения, хотя я понимал далеко не все. Старик говорил, что обитатели не видят смысла в улучшении жизни: сама жизнь в обители призрак.
Когда он исчез, я настойчиво спрашивал тетушку:
Куда уходят обитатели? Куда ушел старик?
Но тетушка лишь качала головой.
Именно Веснушка научила меня тем правилам, которым следовала сама. Я, как могу, до сих пор соблюдаю их, будучи уверенным только эти неписаные законы позволяют нам не голодать, не страдать поодиночке. Правил немного: «Трудись на благо обители», «Будь терпелив», «Помогай другим», «Создавай новое, улучшай уже созданное». Потом, годы спустя, я вывел еще одно: «Живи так, как будто никогда не исчезнешь».
Солнце светит, надоевшего гула моря почти не слышно. Картофель готов. Я достаю черные кругляшки, счищаю кожуру и ем горячую перламутрово-белую рассыпчатую мякоть.
Воспоминания не хотят отступать, а может, я не хочу отпускать их. Давно нет рядом доброй тетушки, нет Старика. Откуда пришли, куда пропали? Один из главных вопросов, на который у меня нет ответа.
Не хочу, не могу вспоминать страшный день, когда, проснувшись, я не нашел Веснушки ни на кухне, ни в огороде. Но я уж повзрослел и, главное, теперь моя жизнь в обители имела опору: я знал правила, научился терпеть и трудиться, а терпение и труд верные помощники в любом деле.
Как-то в обители появился Орех, пожилой угрюмый человек. Голова его, совершенно лишенная волос, бугристая, обтянутая сильно загоревшей кожей дала ему имя. Мрачный, молчаливый пессимист, первое время он не общался ни с кем, потом пришел в себя и принялся рассуждать. Со временем он вывел свою теорию, условно названную им теорией «сотворенного зла», суть которой состояла в следующем: там, где ты существовал ранее, ты совершил что-то ужасное, за это наказан обителью. Я все отыскивал в этой теории «нечто», стараясь разглядеть частичку общей картины, которую хотел создать. Вообще, обитель, по-моему, способствует склонности к философствованию. Я стараюсь бороться с этим, ведь пользы от философствований мало. Беседуя с Орехом, против своей воли оказываясь вовлеченным в споры, я пытался тоже объяснить сущность происходящего.
Возразить ему я мог легко:
А животные, а дети? Что такого ужасного могли они совершить?
Орех задумчиво отвечал:
Это слабое звено моей теории. Но согласись за что еще живые существа могут быть обречены на одиночество, холод, вечный туман, дождь, морской гул и самое главное, самое страшное неизвестность. Никогда не знаешь, кого не увидишь утром.
Орех задумчиво отвечал:
Это слабое звено моей теории. Но согласись за что еще живые существа могут быть обречены на одиночество, холод, вечный туман, дождь, морской гул и самое главное, самое страшное неизвестность. Никогда не знаешь, кого не увидишь утром.
За что? Неужели и правда за какие-то страшные преступления? Но доказать свою правоту не смог и Орех: исчез. Просто как-то дождливым утром не спустился к завтраку.
С тех пор, как я посчитал себя достаточно взрослым, чтобы взять на себя самую большую часть работы, я приобрел возможность влиять на течение жизни в обители. Я соблюдал и хранил законы, заставил их действовать, работая и получая результаты труда.
Когда я смог это сделать, доказывать правоту своих принципов на словах стало излишне, ведь самое убедительное доказательство личный пример.
Солнце по-прежнему сияет, гул моря не раздражает. Я смотрю на небо и не перестаю удивляться, какое оно сегодня синее. Перевожу взгляд вдаль и вижу две белые точки это козы, пасущиеся на опушке леса. Они на пикники не ходят: на морском галечном берегу для них нет ничего интересного. В лесу же полно еды, которую козы приносят в обитель: любимые яблочки Твердолоба, ягоды шиповника, дикую ежевику.
Вот козы бегом направились к оврагу, скрылись в нем, а потом очень быстро показались вновь. Энергии у них позавидуешь. Опять овраг козы исчезли, минута появились, наперегонки побежали к дому. Раз так резво бегут, значит, налегке. А я-то надеялся завтра соблазнить Твердолоба принесенным ими угощением!
Я перевернулся на спину, закрыл глаза, предоставив солнцу слепить меня сквозь сомкнутые веки, сколько ему угодно.
Козы отвлекли меня от высоких материй, чему я обрадовался. Достаточно посещений башни, где раздумья наваливались на меня все скопом, не чувствуя отпора. Теперь же целесообразнее, как говорит Бормот, просто отдохнуть, не мучая себя, набраться сил.
Лежишь?!
Твердолоб имел еще одно «достоинство» отсутствовать, когда нужен и появляться, когда в нем не нуждались.
Дремлешь?!
Я предпочел не реагировать, и моя наглость вызвала целый поток нелестных слов.
Прохлаждаешься?! Отдыхаешь?! Отлыниваешь?!
Я все еще лежал неподвижно, не открывая глаз. Но Твердолоб не собирался отступать и оставить меня в покое. Поскольку ответа Твердолоб не услышал, он решил, что я сплю.
Морда коня склонилась надо мной, запахло душистыми яблоками: конь, видимо, пообедал.
Ну и спи, лентяй! еще громче сказал Твердолоб.
«Лентяй» это слишком. Даже для Твердолоба, на слова которого я не обращал внимания. Не выдержав такой несправедливости, я открыл глаза и вздрогнул. Передо мной, так близко, что я бы отшатнулся, да земля не позволила огромные фиолетовые глаза и белые зубы. Я собрался ответить по поводу «лентяя», но Твердолоб уже отодвинулся, стал виден весь. Его фигура от ушей до хвоста излучала торжество, некую загадку.
Конь, как только я распахнул глаза, замолчал и глубокомысленно уставился в небо.
Что такое? спросил я охрипшим ото сна и попавшей золы голосом, приподнявшись на локтях.
Твердолоб словно проглотил язык. Надо же, только что слова били фонтаном, и вдруг онемел. Стоит себе не конь, а безнадежная тайна. Чтобы добиться от него толку, нужен особый подход.
Что ты хотел? Если ничего, оставь меня в покое, я еще отдохну, я демонстративно принял прежнюю позу.
Этого Твердолоб вынести не мог фонтан заработал вновь:
Лежи! Спи! Отдыхай!
По второму кругу выслушивать то же самое я не имел не малейшего желания, поэтому решительно натянул куртку на голову и повернулся к болтуну спиной. Ход оказался верным. Твердолоб, чувствуя свою правоту, впрочем, он ее всегда чувствовал, пылая праведным гневом, выпалил:
Прохлаждайся, а козы кое-кого притащили!
«Кое-кого» ты сказал? Я правильно понял? поворачиваясь к коню, спросил я.
Я верил и не верил его словам и с нетерпением и некоторой долей страха ждал ответа. Но Твердолоб обиделся его не поняли с первого раза! Он отвернулся, вновь принялся изучать небосвод, вращая возмущенными глазищами.
Твердоло-о-об! Кого притащили козы? теряя терпение, повысил я голос.
Пока конь размышлял, борясь между обидой и желанием сообщить новость, я встал, взял пустую корзинку и двинулся в путь. Сердце мое замирало если Твердолоб ничего не путает, то в обители новичок.