Серый, ну отдай, пожалуйста, лёжа и смотря на меня искоса молил он, что ты до меня докопался, что я тебе сделал-то?
Заткнись, червячок, проговорил я, придав голосу злобный оттенок, разъярённый тем невероятным фактом, что такое полное ничтожество посмело втюриться в мою лучшую подругу, как учил Бог, надо помогать равным себе. Я передам твою асмодейку ей сам и тем самым помогу ей тебя возненавидеть.
По коридору цокала толстобрюхая учитель биологии, которая пила из банок с заспиртованными органами животных. Я не верил в это, пока сам не узрел через щёлку стены. Она лакала оттуда длинным языком, как собака, а я не мог оторваться от такого диковинного зрелища. Особенно ей приходилась по вкусу банка с крохотным мозгом кролика. Она подливала туда из других тар, чтобы любимый сосуд был всегда полон. Неотрывно смотря в драматический момент потребления спирта на её безжизненное лицо с плотно закрытыми глазами, я заподозрил, что ей словно само́й не хватало ума, чтобы жить счастливо и беззаботно, а так она тщетно восполняла потери.
Я отскочил от поверженного Саши, чтобы она не подумала, будто я над ним измываюсь. В глазах людей, кто был выше меня по статусу я должен был быть всегда хорошим хлопчиком из ничем не примечательной и образцово-показательной семьи.
Жень, угадай, что у меня есть, прошептал я на уроке литературы, который вела немного помешанная после смерти сына женщина, практически полностью потерявшая контроль над классом.
На её уроках я очень любил рисковать и испытывать её безграничное терпение: взбирался и скакал по партам, писал на доске непотребные слова, во время пересказывания выученного стихотворения порол полнейшую белиберду. Она держалась с таким бесстрастным выражением лица, переполненного высокой чести и достоинства. Никогда не позволяла себе даже увеличить громкость голоса, не говоря о рукоприкладстве, которым баловались все остальные преподаватели. Порой я проявлял неслыханную жалость и великодушное милосердие, переходя на её сторону и подавляя особо обнаглевших хулиганов, рисующих у неё на лбу чернилами или крошащим мел на кудрявые волосы. Но это был короткий миг, когда я ложно полагал, что всем вокруг меня должно быть одинаково приятно и комфортно. Но жертва будто сама молчаливо просила наших экзекуций, позволяла всему этому происходить, может, надеясь на то, что мы в одно прекрасное время поумнеем и, наконец, будем со вниманием выслушивать занудные россказни о давно умерших писаках, которые начиркали столпы никому не нужных букв в далёком вчера.
Ну, так что там у тебя? с нетерпением осведомилась Женя, показывай, показывай. Она подскакивала на стуле, и грудки тряслись как желе.
Угадай, кто накатал? Хихикая, я достал большую и дорогую асмодейку Саши, покрытую золотинками и вручил ей. Женя бежала по тексту, зажав ладошками рот, вылупив юркие глаза и сдерживая вырывающийся смех.
Я бросил взгляд на Сашу, а тот смирно сидел, смотря перед собой, и даже не поворачивался. Он прекрасно знал, что происходило позади него. Женя встала из-за парты, стремительно подошла к нему, смяла и засунула его подарок ему в трусы, дав несильный подзатыльник. Я громко расхохотался и захлопал в ладоши, чтобы все слышали, особенно этот возомнивший о себе не пойми что жалкий ублюдок.
Большое спасибо за аплодисменты, поблагодарила вернувшаяся на место Женя. Будь я парнем, отметелила бы эту мразь прямо на уроке.
Поможешь мне написать одному мальчику? попросил я, выуживая свои асмодейки.
Одному? удивилась она.
Да, это всё для него, невозмутимо произнёс я, поглаживая бархатные сердечки.
Как его зовут? Она вопросительно захлопала ресницами.
Ну, Роман из параллельного, знаешь такого?
А, видела пару раз, пробубнила она и замялась.
У меня было всего три асмодейки. На первой мы написали «Ты мне очень нравишься», хотя я хотел «Я тебя люблю», но Женя категорически отвергла такой вариант. Видимо, она что-то знала, чего не знал я, секрет человеческих взаимоотношений, при котором ни в коем случае нельзя было употреблять слова, связанные с Любовью. На второй было написано «Думаю о тебе каждый день». Нам обоим приглянулся такой лаконичный, но мощный вариант. На третьей Женя написала своим витиеватым и узорчатым почерком «Поздравляю тебя с днём всех влюблённых, Роман, я буду ждать тебя после школы под грушей, там и поговорим».
А, видела пару раз, пробубнила она и замялась.
У меня было всего три асмодейки. На первой мы написали «Ты мне очень нравишься», хотя я хотел «Я тебя люблю», но Женя категорически отвергла такой вариант. Видимо, она что-то знала, чего не знал я, секрет человеческих взаимоотношений, при котором ни в коем случае нельзя было употреблять слова, связанные с Любовью. На второй было написано «Думаю о тебе каждый день». Нам обоим приглянулся такой лаконичный, но мощный вариант. На третьей Женя написала своим витиеватым и узорчатым почерком «Поздравляю тебя с днём всех влюблённых, Роман, я буду ждать тебя после школы под грушей, там и поговорим».
Преподаватель подвергалась кратковременным атакам смятыми бумажками и рассказывала о каком-то лирическом затасканном герое из очередной книжонки. Зачем было про это читать, если лучше быстро и не напрягая ум посмотреть то же самое по телевизору. Единственное, что можно было ещё почитать, кроме Книги Жизни, это жития святых великомучеников и почерпнуть действительно полезных знаний о том, как поднять денег и подняться над другими. Было с самого начала понятно, что героев не существует. Вероятно, многие стремились стать ими. Самые знаменитые герои были убийцами. Примечательно, что чем больше они отправляли к Богу людей, тем сильнее Любили свою жизнь.
Я уже заранее представлял, как Роман встретит меня, его приятное удивление и наша неспешная, насыщенная уютными беседами сентиментальная прогулка по округе. Завис на перемене в туалете, причёсываясь и выискивая прыщи. Каждое махонькое покраснение на коже вынуждало меня содрогаться и прощупывать ненавистное высыпание. В кабинке я изловчился и несколько раз сполоснул своё наиболее чувствительное и нежное место. Моё шелковистое тело было безупречным и готовым к самому неожиданному повороту нашей благословлённой Всевышним встречи, ибо как учил Он своих воришек и побирушек: «Истинно говорю вам, что нет Любви большей, чем между двумя мужами. Как Я Любил вас холодными ночами, сдабривая тёмные врата маслом оливы, так и вы Любите друг друга».
Роман стоял на нужном месте, привалившись всем своим широкоплечим телом к древу. Сверху срываемые студёным ветром падали листочки, застревая в его беспорядочных волосах. Коты ватагой ухлёстывали за текущей кошкой, которая яростно отбивалась от их брачных ухаживаний. Это был мой шанс увидеть вживую, как на самом деле происходит Любовное соединение. Периодически бросая взгляд на Романа, я следил за зверьками.
Тупая кошка, тупое животное, тупая баба, такая же неразумная тварь, как женщина человека, сказал я вслух, зачем ты сопротивляешься тому, что тебе понравится? Ну что ты ломаешься? На тебя тратят время столько котов, а они могли бы ловить мышей или отдыхать на хозяйских коленях.
Уроки закончились. Противный ветер усилился, предвещая что-то недоброе. Из обшарпанной школы высыпали мальчики и девочки с ранцами. Они хотели побыстрее отдалиться от ненавистного им места, чтобы вовсю обсуждать людей, универсальные магазины, пластмассовые игрушки, соревнуясь в искусстве сквернословия. Кошка так и не позволила сделать себе приятность, кто-то спугнул котов, а я выступил по направлению к объекту моего вожделения. Я ступал осторожно, будто подкрадываясь. Роман принялся зевать, а я заблаговременно начал припоминать занимательные темы для предстоящей романтической беседы.
Привет, ждёшь тут кого? спросил я, встав напротив него. В области груди томительно тащило. Поющее сердце учащённо трудилось.
А, да, тебя вроде Серёгой звать, в его руках покоились мои асмодейки. Да, девочку одну.
Ты ведь, Ромашка? с наигранным сомнением справился я. Может, прогуляемся?
А как же асмодейки? Он показал мне их содержимое, а я ещё раз внимательно перечитал, Я жду ту, кто назначил мне встречу.
Это был я с придыханием и с поэтическим чувством признался я, легонько тронув его лапку.
Да ну хватит ржать, отмахнулся он, почерк же бабский.
Ну и что, моё внутреннее напряжение начало увеличиваться. Я попросил свою одноклассницу.
А, та симпотная девчонка, с которой ты всегда контачишь?
Цветущее лицо его оживилось, а моё помертвело. Воздушные замки, выстраиваемые в ночных фантазиях с громыханием лопались, крошились и золотой песок из щелей засыпа́л мне глаза. В довесок ко всему Женя как раз вышла из дверей и, как бабочка, запорхала к нам. Она была моей последней надеждой на спасение, сопливая богоматерь в короткой изношенной юбке с застарелыми потёртостями на попке.