Устинов. Покупатель, которого я подразумевал, работы Буйняковского тут недавно разглядывал.
Гурышев. Да какой Буйняковский сюрреалист!
Устинов. Буйняковского он отмел. Мои картины ему совсем не показались, а в буйняковские чего-то пялился не талант же в нем углядел.
Гурышев. Не может быть.
Устинов. По мере рассмотрения очевидное он увидел. О намерении недорогой талантливой живописью разжиться он не Буйняковскому мне сказал. Телефонный номер мне дал. Что, устроим ему просмотр?
Гурышев. Приглашай.
Устинов. Сюда?
Гурышев. А куда мне с картиной, за Чернавский мост на автобусе ехать?
Устинов. У тебя же не «Мадонна со змеей».
Гурышев. Караваджо?
Устинов. Два метра на три. Ты со своим богатырем в автобус вполне влезешь.
Гурышев. К нему приду, а он поглядит и за кошельком. Я подумаю, что он картину у меня приобретает, но оптимизм ты, художник, души. На обратный проезд мне сунет!
Устинов. Проезд подорожал.
Гурышев. И вафли вверх поперли! О вафлях я из-за Буйняковского
Устинов. Умирающий брат у него, да, на руководящем посту вафлями ведал.
С перевязанными картинами представительный Буйняковский.
Буйняковский. Голодающим Черноземья многие лета. Финскую одежду у нас открыли.
Устинов. Мы утеплились.
Буйняковский. А что-то единое нам не прикупить? Встали бы втроем в одинаковом!
Гурышев. Как городская уборочная служба?
Буйняковский. За три куртки скидку дают. Обещают десять процентов, но я бы и пятнадцать выторговать.
Гурышев. А за три разные скидку дадут?
Буйняковский. Скорее, да.
Гурышев. Меня дочка замучила верхнюю одежду выпрашивать. А тут и жене возможность.
Устинов. Третью отцу?
Гурышев. Себе.
Буйняковский. Все в обновах, а заслуженный дедушка в драном тулупчике выбегает порыдать на мороз
Гурышев. Наигранная истерика. Тулупчик-то накинул!
Устинов. Отец у тебя похитрее. Задумает отцовскую обиду изобразить в майке и тапочках под снег вынесется.
Гурышев. И помрет. Нет, у меня к себе бережно. У него женщина, остужаться ему, как мужчине, риск славное боевое настоящее. Об отце я без закипания не могу. Твой умирающий брат на выздоровление не пошел?
Буйняковский. Врачи ему месяц. Я бы им не верил, но видок у него, их неблагоприятные прогнозы подтверждающий. Скоро смерть важный рубеж. Он думает, что со смертью его существование не закончится.
Гурышев. В предсмертном ужасе и не то подумаешь. Чтобы, умирая, материалистом оставаться, дух нужен крутой.
Устинов. Святой дух. Умирать и ни за что не цепляться, любую человеческую смелость превышает. Если он настолько смел, это у него откуда-то свыше, извне ключи от ниссана уже у тебя?
Буйняковский. У меня. Словно от царства небесного для меня они. Я с грубой, очевидной для всех иронией.
Гурышев. Ты же путешествовать собирался.
Устинов. О путешествиях он мне воодушевленно вещал.
Буйняковский. Мысль взошла на солнце предвкушений, но в темени раздумий засохла она. На бензин тратится, ночевать где-то
Гурышев. В машине ночуй.
Буйняковский. А бриться где? Небритый, в нестираной одежде, кого, интересно, я приворожу? Можно взахлеб говорить, что меня влекут места, города, но женское общество составляющая незаменимая. Я качусь на ниссане, а на дороге девушка, я ее подбираю и у нас с ней возникает контакт она ко сядет, а от меня несвежестью веет.
Устинов. Байкеры и грязными девок находят.
Гурышев. Кожаная куртка у тебя есть.
Буйняковский. Оставил бы мне брат мотоцикл, выглядеть цивильно я бы не старался, но мужчине, в машине едущему, ему для привлечения женщины менее свински смотреться надо. Произвести впечатление. В машину заманить и до придорожной гостиницы довезти. На номер я бы наскреб, но заплатив, расстроился.
Устинов. А если женщина того стоит?
Буйняковский. Красотку, что в моей машине проехаться согласится, я за женщину с дурными намерениями сочту. Обокрасть меня планирующую.
Гурышев. Ниссан у тебя отобрать.
Буйняковский. Меня усыпит, а сама на нем в известный ей пункт продажи краденых авто.
Гурышев. В пункт металлолома.
Буйняковский. Мой ниссан не
Гурышев. Шоколад! Ты его любишь.
Буйняковский. Да.
Гурышев. Ума от шоколада прибавляется только у некоторых людей. Вообразить, что на его развалюху позариться кто-то способен дьявол, как холодно!
Устинов. Я кальсоны поддел.
Буйняковский. А я под брюки зеленые тренировочные. От спортивного костюма, что Елизавета подарила.
Гурышев. Жена твоя?
Буйняковский. Она самая.
Гурышев. Да ты пятнадцать лет в разводе. Что, до сих пор не изорвались?
Буйняковский. Штаны на пробежку уже не наденешь. До дыр на мягком месте протерлись. А курточка вполне сохранилась. Я ее в комплекте с черными джинсами летом ношу. Джинсы леви-страусс. Курточка от фирменного костюма пума. Вид достаточно стильный.
Гурышев. Когда к нему прибавится ниссан, девушки все глаза проглядят. С Елизаветой вы сколько прожили?
Буйняковский. Полгода.
Гурышев (Устинову) А ты со своей?
Устинов. Мы не в разводе. Мы в разъезде. Она от меня съехала, но я к ней, бываю, езжу. О восстановлении супружеских отношений потолковать. Не так давно в давку попал.
Буйняковский. В автобусе?
Устинов. В час-пик от нее поехал и помяли меня основательно. И овсяное печенье раскрошили! У нее в магазине попить чаю себе купил. Домой принес пакет, в котором одни крошки.
Гурышев. Птичкам скормил?
Устинов. У наших воронежских птичек от дорогих овсяных крошек животы заболят. Из чашки глоток и горсть крошек в рот я убогие чаи гоняю, а над ней чернокожий мальчик красный зонт держит. Над маркизой Еленой Гримальди, супругой маркиза Николо Каттанео.
Гурышев. (Буйняковский) У него дома репродукция Ван Дейка висит.
Буйняковский. Ван Дейком я не восхищаюсь. Его на деревенском кладбище прикопали?
Гурышев. Он торжественно захоронен в лондонском соборе святого Павла.
Буйняковский. Умел, вижу, дела обделывать. Творчески он мне безразличен, но его хватку я бы на вооружение взял. С моим продвижением к успеху нерешенных вопросов у меня тьма картины мне сегодня распаковывать?
Гурышев. Но ты их притащил. Думал, что в мороз косяком покупатель попрет?
Буйняковский. Мне бы и тоненький ручеек ничего. Но совсем ведь никого нет.
Гурышев. Мы картины расставили. Кто появится, наши рассмотреть сможет.
Буйняковский. Твоя по мне любопытная
Гурышев. Услышанная от тебя похвала во мне, честно, значительный трепет будит.
Буйняковский. Богатыря ты, кажется, переделывал
Гурышев. Вчера последними мозгами дооформил.
Буйняковский. У меня вчера поработать не вышло. Уже приготовился, но не кистью, а нитью работал. Между передними зубами что-то застряло, и я нитью извлечь пытался. Навязчиво мне мешало! Мне бы дальний план чем-нибудь заполнить, а глаза моей мысли не вдаль, а как бы к передним зубам скосились уставились и не двигаются. Пока застрявшее не вытащу, никакой возможности вдумчиво кистью водить. Начал вслепую, после к зеркалу подошел, губы рукой опустил и узрелось мне, что практически у всех моих зубов основания черные. Ошарашило мне это, должен сказать, до неподвижности. Раззявившимся изваянием у зеркала вечер провел. Мозги действовали. Вспоминал, что Елена Пичужина ногти в синий цвет красит. Что за девушка! Каждый раз сюда заявляется и говорит, что ее Еленой Пичужиной зовут.
Гурышев. Зимой она в варежках. Какой под ним лак, не увидишь. Девушка она не в себе, но проявления минимальны.
Устинов. Людей на картинах целует.
Гурышев. Иконы целуют и нормально. Сложностей у меня из-за нее не возникает.
Буйняковский. Но не когда ты с женой здесь стоить. Здесь твоя супруга не выступает, но дома от ее ревности тебе, наверно, не спрятаться.
Гурышев. Ревность она придумала, чтобы зависть укрыть. Кто из художников здесь, у нас, выставляющихся, наименее у Елены в почете?
Буйняковский. Твоя жена.
Гурышев. А в противоположную сторону кто для нее первый?
Буйняковский. Я.
Гурышев. Не ты, а я! С чего ты, не понимаю, себя назвал?
Буйняковский. Серия моих кедров Елену покорила. Она мне сказала, что кедры у меня просто сказочные.
Гурышев. Потому что на настоящие не похожи.
Буйняковский. Реалистично я не пытался, у меня
Гурышев. У тебя всегда сплошной реализм. Тираническое чувство реализма! Тебе от него не освободиться. С кедрами похожести достичь не удалось и теперь ты нам рассказываешь, что замысле дальше шел. Скрупулезный подход к шишкам и стволам отбросил, а неведомый тебе образный мир занырнул, воспринимайте меня, господа. творцом собственного измерения что до меня и меня моей жены, то ревновать к Елене она меня в принципе может. Елена девушка симпатичная.