Уедем завтра утром, сухо произнёс сеньор Раньери и положил кусок сочной утки в рот. И не вздумай выкинуть какую-то свою штучку вроде побега. Смело заверяю тебя ничего не получится.
Хуже всего было то, что Юлиан снова прогнулся под дедом. В который раз.
Конечно, спалось Юлиану очень плохо. Он даже не был уверен, сомкнул ли глаза хоть на минуту перед тем, как с первыми лучами солнца в его дверь раздался громкий стук и ворвался дед, уже полностью одетый и готовый к путешествию.
Юлиан очень надеялся на то, что это сон, но дед, одетый в длинное и строгое клетчатое пальто, дополненное шляпой, из-под которой виднелись седые кудри, и держащий в руке железную трость, всем своим взглядом показывал, что это не так.
Юлиан был готов отказаться от завтрака, потому что кусок в горло совершенно не лез. Однако, сдавшись перед уговорами матери, всё же нашёл силы запихать в себя пару бутербродов. На большее его не хватило. К сожалению или к радости, сказать однозначно он не мог.
К семи утра они уже выехали на такси к вокзалу Грунндебайтена, откуда в восемь часов отправлялся экспресс до Парижа и, заказав билеты бизнес-класса, отправились в добрый (или не очень) путь.
Рельсы зашумели, и со скоростью ветра поезд отправился в неизведанную и таинственную для Юлиана даль.
Пейзажи зимней Европы мелькали за окном, меняясь чуть ли не со скоростью света, и Юлиан готов был погрузиться в них полностью, совершенно игнорируя существование сидящего напротив него деда, который попеременно то ел, то читал газету, то пил бренди.
Неплохо было бы соорудить занавес, отделивший Юлиана от стреляющих раз за разом в него глаз сеньора Джампаоло Раньери, но, скорее всего, своим взглядом прозорливый дед просверлил бы в нём дырку и всё так же продолжал бы смотреть на своего непутёвого внука.
Поочерёдно миновав Прагу, Мюнхен, Штутгарт, Франкфурт и Люксембург, дед наконец-то не выдержал и начал разговор:
Ты так и будешь молчать? спросил он.
Юлиан ответил не сразу, потому что всматривался в обильно идущий за окном снегопад, который почти полностью поглотил юношу.
О чём мне говорить с тобой?
Деду явно не понравился ответ внука, потому что его лицо приобрело ещё более туманные краски.
Мы не виделись с лета, а ты так и нашёл, что сказать родному деду?
Только не надо играть со мной в силу родственных чувств. Что, к примеру, я должен тебе сказать?
Не придумал слов извинений за свой бестактный побег? Или хотя бы слов сожаления? дед нахмурил брови.
Мне не за что извиняться, сухо ответил Юлиан и снова уставился окошко.
И всё? Не за что? Ты так отчитываешься за предательство семьи?
Предательство? Я-то думал, что ты, напротив, будешь благодарен мне за то, что я освободил тебя от обузы в виде себя.
Семья это не обуза, сказал дед явно заготовленную заранее фразу. Семья это всё, что у нас есть. Я уже семнадцать лет пытаюсь донести тебя смысл того, что самое главное и, не побоюсь сказать, единственное, что имеет хоть какое-то значение это семья.
Юлиану казалось, что дед читает отрывок из какой-то книги, ибо очень складно и красиво он всё это говорил. Однако повернуться и проверить, так ли это, желания не было никакого.
Когда-то ты поймёшь, что это правда, Юлиан. Не сейчас, я знаю это но, не хотелось бы, чтобы это наступило слишком поздно. Не настолько поздно, как случилось у меня. Нас и так мало только я, ты и Франциска, и мы должны цепляться друг за друга. Ибо это всё, что у нас есть.
Юлиан стиснул зубы, ибо он не хотел слушать эти бессмысленные лекции.
Я всё это время хотел сказать тебе кое-что, осмелился Юлиан и повернулся к деду, чтобы был возможность смотреть в его глаза, произнося эти слова. Когда я жил в Свайзлаутерне, у меня наконец-то появилась настоящая семья. И ей была Ривальда Скуэйн.
Сеньор Раньери не сразу осознал смысл слов внука, однако Юлиан рассчитывал, что его реакция будет куда хуже.
Ты не понимаешь, что говоришь, Юлиан, отмахнулся дед. Чем таким она запудрила твои мозги? Почему ты поклоняешься ей, как иконе?
Она многому меня научила. Она показала мне дорогу в жизнь и изменила меня. Я стал взрослее. Я научился побеждать и научился с честью проигрывать. А что дал мне ты?
Я пытался научить тебя осознавать важность семьи!
Я бы понял это, но только если бы ты мне не внушал это раз за разом! Меня начинает тошнить от слова "семья". От какого-то невидимого долга друг другу Рад теперь, что её с нами не стало? Снова можешь держать меня в клетке и при себе
Я бы понял это, но только если бы ты мне не внушал это раз за разом! Меня начинает тошнить от слова "семья". От какого-то невидимого долга друг другу Рад теперь, что её с нами не стало? Снова можешь держать меня в клетке и при себе
Сеньор Раньери опрокинул бокал бренди залпом. Юлиан не знал, какие чувства сейчас испытывает дед, но сейчас наблюдал один из тех редких случаев, когда в его глаза прокралась грусть.
Юлиан понимал, чем эта грусть была вызвана, но извиняться не собирался, ибо своей неправоты и близко не осознавал.
О какой клетке ты говоришь? спросил сеньор Раньери.
О той, в которой я находился до осени. И той, в которой нахожусь сейчас.
Свободы захотелось, дорогой внук? Хочешь ступить по намеченной дорожке своего отца? Того, который в поисках свободы бежал из дома, делал, что хотел и погиб в двадцать три года?
Не смей так говорить о моём отце! воскликнул Юлиан. Ты не знал его и не знал, что он сделал!
Поверь мне, я знал его куда лучше, чем ты, несмотря на то, что и впрямь ненавидел его и старался избегать с ним встреч. Худшее, что я мог пожелать своей дочери и, надо сказать, ожидания он оправдал. Полез на рожон, чтобы преставиться, когда тебе и трёх лет не было. Оставить Франциску и тебя одних! Это называется настоящим предательством семьи!
Внутри Юлиана проснулся долгое время дремавший демон, которого он боялся больше всего. Сейчас у него было только два пожелания либо выпрыгнуть в окно самому, либо, что было более предпочтительно, выкинуть туда деда и раз и навсегда избавиться от той проблемы.
В "Алой Завесе" моего отца почитают за героя и не напрасно!
Ты пропитан духом бунтарства не меньше, чем он, и закончишь так же, если я не помогу тебе
Мне не нужна твоя помощь! Я со всем справлюсь сам! И я буду рад пойти по стопам своего отца и ещё раз, пусть и ценой своей жизни, спасти Союз от террористической группировки Молтембера
Мы бы справились с ними и без него! скорчил презрительное лицо дед. У нас было больше людей, больше финансов и атакующего потенциала. Не говоря уже о харизматичности их лидеров и наших
Ты сам-то в той войне участие принимал? Сидел в своём поместье и попивал вино, пока другие умирают за тебя! Так ведь всё было, да? Мой отец сорвался, чтобы не оставаться в стороне от всего этого кошмара, чтобы не узнавать все новости только из газет и светских приёмов, чтобы иметь возможность самому повлиять на ход войны
Я помогал Союзу финансированием, пока кто-то исполнял роль пушечного мяса.
Никому не нужны твои деньги! Победы приносят не деньги, а настоящие герои, которым чистое небо над головой важнее кейса с бумагами
Как заговорил Создается ощущение, что хоть что-то понимаешь в этой жизни. По факту же не понимаешь совершенно ничего. Такие, как ты, как правило, умирают первыми. Неудачники, которых ты гордо именуешь героями, не выигрывают войны. Прямо говоря, неудачники никогда не побеждают вообще.
Ты прикрываешь этими словами свою трусость! не унимался Юлиан. Пока люди, а в том числе и мой отец, умирали на войне, ты отсиживался в Италии, на юге, докуда война не дошла
Ты смеешь обвинять меня в трусости? понизил тон сеньор Раньери. Я обладаю банками во Флоренции, Генуе и Палермо. И то, что война те места не затронула в том числе и моя заслуга, ибо финансирование
Ты снова говоришь про деньги! Трус
Юлиан не смог договорить, потому что неожиданно начал задыхаться. Чем сильнее дед сжимал стакан с бренди, тем больнее сдавливалось несчастное горло Юлиана. Пока он не понял, что дышать уже нечем.
Дед редко пускал в ход невербальное колдовство, но тех редких случаев Юлиан боялся ещё с самого раннего детства, и сейчас кошмар вернулся.
Не дав внуку умереть, сеньор Раньери отпустил стакан и позволил Юлиану жадно вдохнуть снова появившийся драгоценный воздух.
Не смей обвинять меня в трусости, тихо и сурово произнёс дед, словно намекая, что это последняя фраза от него на сегодня.
Продышавшись, Юлиан снова не нашел, что ответить. Тело его переполняла жажда к бунтарству и стремлению идти наперекор всему. На какое-то время ему даже показалось, что столь затянувшаяся депрессия отошла на второй план.
Ты никогда не ценил заботы в свой адрес, нарушил молчание сеньор Джампаоло. Юнец с подростковым максимализмом, разбавленным комплексом бога. Сразу после возвращения в Грунндебайтен я подключу все свои связи, чтобы определить тебя в такое место, где из тебя смогут сделать человека.