Женя дружил как с мальчиками, так и с девочками. Но с седьмого класса все изменилось.
Тогда в школу пришел работать Женин отец, Игорь Валерьевич. Он преподавал историю, и с первого же дня его возненавидела добрая сотня учеников. Отец Жени был из тех учителей, чье лицо в классном альбоме прожигают сигаретой сразу после вручения.
Первый урок у нас он начал без приветствия зато сразу принялся по очереди выгонять нас к доске. Он спрашивал старый материал и издевался абсолютно над всеми. От него досталось не только тем, кто не мог связать двух слов, но даже зубрилкам, цитировавшим учебник и отвечавшим на все вопросы. Он заявлял, что ему не нужны пустые пересказы, а нужно, чтобы мы научились думать и анализировать факты.
Я крайне разочарован уровнем вашей подготовки, протянул он в конце урока. Ни один ответ не вытягивает даже на твердую тройку. Сплошной мусор. А ведь Ирина Андреевна прекрасный педагог, не верю, что она не вложила в ваши головы хотя бы малую толику ценного. Ну ничего. Я вами займусь. С этого дня история будет для каждого из вас самым важным предметом в жизни.
И он поставил нам всем двойки.
Слово он сдержал. Если в других классах ученики обычно ненавидят физику и химию, то у нас все шли на историю, как на казнь. История действительно стала для нас особенным предметом предметом всеобщей ненависти. Мы ненавидели дни, в которые проходила история, а она была аж дважды в неделю. Ненавидели Игоря Валерьевича. Ненавидели учебники и тетради. Мы ненавидели колонии в Северной Америке и Великую французскую революцию, ненавидели Наполеона, Тюдоров и Стюартов, Пруссию, викторианскую эпоху, Кутузова, «Союз спасения», Табель о рангах, Пестеля и Муравьева.
Но самое страшное класс возненавидел и Женьку. Ополчились против него не сразу, способствовало этому несколько событий.
Как-то Игорь Валерьевич так достал класс, что все сговорились бойкотнуть его урок: дать, наконец, понять, что подобные методы работы дерьмо. Но полноценного бойкота не получилось; историю прогуляли все, кроме Жени. С урока Женя ушел с тремя пятерками, а у всех остальных вместо энок стояли двойки. Да и вообще, у Жени особых проблем не было. Все зубоскалили: «Ну конечно, тянет сынка». Но я знала, что это не так. Просто отец по части истории Женю здорово вымуштровал, дома над учебником Женя сидел побольше других, так что его оценки были заслуженными. Только вот кроме меня в это никто не верил. Все считали, что Женя получает пятерки по блату, и ужасно бесились.
Игоря Валерьевича боялись, никто не мог даже слова пикнуть на уроке. Зато многие отрывались на Жене.
В восьмом классе к нам пришла сразу целая группа новеньких обидчивых и озлобленных, из любителей травить слабых. Историк почуял новых жертв и вылил на них ушат позора. Вскоре они узнали, что этот демон из преисподней Женькин отец, и Женька стал уже их жертвой. Они окончательно определили его судьбу: стали открыто издеваться над ним, подначивая других. Тех парней было человек пять, и все они, слава богу, ушли из школы после девятого класса. Но остальные вели себя не лучше. В основном они просто наблюдали: что будет? Как Женя отреагирует?
Чай Жени в столовой солили, учебники рвали, в рюкзак бросали окурки, на стул разливали клей. Когда я стала защищать Женьку? Сразу, как только поняла, к чему все идет. Больше всего на свете я ненавижу конфликты. Почему люди не могут жить в мире? Неужели им больше нечего делать, кроме как выяснять отношения?
Я пыталась убедить класс в том, что Женя получает пятерки заслуженно и не виноват в том, что для остальных история похожа на ад. А то, что он защищает отца и встает на его сторону, абсолютно нормально, они же семья, и жить Женьке с ним, а не с одноклассниками. Но меня никто не слушал. Нам было всего по четырнадцать-пятнадцать лет, мы плохо умели решать проблемы и не видели полутонов.
Настроение Жени тоже менялось кардинально. Общение с ним напоминало бесконечные киндер-сюрпризы никогда не знаешь, чем все обернется. Может, день пройдет хорошо, и мы будем гулять, смеяться и дурачиться, а в ночи слать друг другу забавные мемы. А может, поссоримся из-за ерунды, он в очередной раз заявит, что я ему не нужна, и прогонит меня, и вечером я буду реветь в подушку. Вот вчера все казалось нормальным: мы были зашибись какими друзьями, он плел мне косу и, так как не было заколочек, держал несколько отделенных прядей в зубах. А сегодня все изменилось: я хочу к нему подсесть, а он молча, демонстративно отсаживается. И все это при одноклассниках. Они смотрят на меня и то ли осуждают, то ли жалеют. В глазах вопрос: «Чего она с ним нянчится?» В такие моменты я чувствовала ужасный стыд. Женя знал, как уколоть и унизить меня даже без слов. Было стыдно и за него, и за себя.
Я ругала себя на чем свет стоит. Повторяла, что нормальные люди в такие ситуации не попадают. Хотелось оставить его: пусть живет, как хочет, и со своими проблемами разбирается сам. Но что-то мешало наверное, воспоминания, ведь хороших часов у нас было больше, чем плохих. И вафли с нутеллой, которые он профессионально готовил, и косы, и странные слова, сказанные на эмоциях: «Ты мое все, Сашка. Весь мой мир. Я полноценно живу только рядом с тобой. А в остальное время я как кот Шредингера, понимаешь? И жив, и мертв одновременно». Но бывало, я слышала и совсем другие слова. «Чего ты возишься со мной? Оставь. Иди к своим. Мне не нужны твои помощь и жалость. Тебе меня не исправить, я такой, какой есть. Меня все ненавидят, и тебе это не изменить». Бывали и дикие дни, когда он просто впадал в бешенство. «Пошла прочь, надоела. Ненавижу, бесишь! Ты дрянь, ты мне отвратительна». И так по несколько раз на неделе. Сегодня он один, а завтра уже другой, но ты готова простить ему все ради вот этого «Я без тебя как кот Шредингера, считаю минуты, когда снова тебя увижу». Женька был для меня уравнением, которое я мечтала решить. Но это оказалось невозможно слишком много переменных.
Женя ушел в девятом классе после жуткой трагедии. Я думала, что он не вернется. Но ошибалась.
* * *Проблему с окном решали несколько дней: вызывали родителей вандалов и пытались стрясти с них деньги. И вот я увидела, как Марк ходит по школе со свеженьким фингалом побочный эффект похудения семейного бюджета. Марк всегда стеснялся семьи не самой благополучной. Едва придя к нам, он, наоборот, понтовался так, что все считали его мажором. В гости он никого не звал, только в гараж. А потом правда вскрылась. Никакой Марк не мажор, его мама уборщица! Новость быстро разлетелась. На Черепанова обрушился шквал насмешек. Потом, конечно, все поутихли, но как он пережил такой удар по репутации, не представляю. А еще как-то перед родительским собранием я видела у школьных ворот Марка и его отца. Последний был сильно навеселе, небритый и помятый, шатался. Марк его не пускал, обратно разворачивал. На собрание Черепанов-старший в итоге не пришел: видимо, Марку удалось отправить того домой.
Жизнь тем временем продолжалась. Вскоре у нас состоялось знакомство с новой училкой русского и литературы классной руководительницей бэшек. На ней была очередная юбка-карандаш, на губах неизменная винная помада. Валерия Антоновна написала на доске свои инициалы, затем попросила каждого по очереди встать, сказать свое имя и название последней прочитанной книги. Сначала мы вставали неохотно, но затем втянулись.
Наступила очередь Малика. Он встал, представился и сказал, что последняя его книга инструкция, как открывать пивной бочонок. Класс взорвался хохотом. Удивительно, но Валерия Антоновна тоже засмеялась. А вот от старой русички за такое можно было и двойку схлопотать. Я поняла, что Валерия Антоновна адекватная и особых проблем с ней быть не должно. Это радовало: русский и литература мои слабые звенья.
После уроков я столкнулась с Женей он ждал меня у школьных ворот.
Ты домой? Можем пойти вместе, предложил он.
Я растерялась. Нужно было срочно что-то придумать и сбежать.
Ой, нет, мне еще на почту. Увидимся завтра! И я поспешила в противоположную сторону, планируя вернуться домой другим путем.
Я старательно избегала Женю; мне совсем не хотелось с ним общаться. Я боялась, что он снова что-нибудь выкинет а еще не доверяла самой себе. Женя странно на меня действовал: я будто выпадала из реальности. Видела все как-то по-своему, искаженно.
Вдобавок я не понимала, как он теперь ко мне относится. Перед тем как в девятом классе Женя ушел, кое-что произошло. Я поступила с ним жестоко; предала его, когда он нуждался во мне сильнее всего. Я боялась, что он возненавидел меня, но зачем тогда он сейчас сам идет на контакт? Он действительно больше не злится? Или задумал что-то, хочет втереться в доверие, чтобы Чтобы что? Ох, я совсем запуталась!
Очнувшись, я заметила Ваню. Он стоял посреди дороги, спиной ко мне. Я подошла и увидела у него в руках какой-то клочок бумаги.
Вань! позвала я, но он не отреагировал. Вообще, он чем-то напоминал статую. Я осторожно тронула его за плечо. Эй, у тебя все нормально?
Минаев повернулся ко мне. Я отпрянула: его лицо было белее мела, губы дрожали.
Что случилось? Догадка была ужасной. Что-то с мамой?