Бухалк разочарованно опустил голову и погрозил кулаком в сторону кушетки, И что, сука, прикажешь с тобой делать? А, Белоснежка?
Он снова крепко задумался, и через пару секунд в его глазах зажёгся коммерческий огонёк:
Слушай, а тебе не нужен? Он как конструктор будет. Всякие там эксперименты проводить можно, как вы это любите. Отдам за половину долга.
Антон, растиравший спиртом мертвенно-бледную кожу живого товара, прикинул в уме. Даже один процент от денег, о которых шла речь, был довольно внушительной суммой. Но что-то внутри подсказывало: здесь торг действительно не уместен.
Или ты, может, по мальчикам? не унимался предприниматель, скорее, констатируя, чем спрашивая, Так посмотри, какая статуэточка.
Я его забираю! Будь добр, пошёл вон!
Дверь за его спиной хлопнула.
***
Склоняясь над толстой стопкой тетрадей и книг, Отто целый час ёрзал и переминался с боку на бок за неудобным письменным столом. Он поминутно отрывался от бумаг, часто моргал и прикрывал лицо руками. Опомнившись, адвокат делал несколько энергичных ударов по клавишам старенького калькулятора, но, когда ошибки в вычислениях начали учащаться и достигли критического значения, энтузиазм окончательно покинул его. Облокотясь на кулак, он начал барабанить пальцами по столу:
Честно, Тох, я уже fix und fertig («устал как собака»). Дай хоть на пять минут прилягу? взмолился он, обращаясь к другу.
Антон уже в двадцатый раз медленно обходил комнату. Он сам буквально спал на ходу и, переваливаясь с ноги на ногу, пару раз спотыкался о ковёр. Адвокат ухмыльнулся, отметив про себя, что его друг и в правду редкостный слабак.
Глэдис, сидевшая у постели мальчика и поминутно реагировшая на каждый его стон лёгким поглаживанием и успокаивающим нашёптыванием, ухмыльнулась, отметив про себя, что её друзья и в правду редкостные слабаки.
Четыре часа назад, когда врач выдернул Отто с чертовски важного совещания, а Глэдис прервал её единственный выходной за последние два месяца, было уже довольно поздно. Сейчас же все трое чувствовали безбожную усталость.
Дело было в том, что после поспешного ухода Бухалка, Врач остался один на один с потерявшим сознание мальчиком. Он многое повидал, но с таким не сталкивался никогда. Ошарашенный, Антон мелкими шажочками вернулся к кушетке, на всякий случай задержал дыхание и наклонился к мальчику. Прислушиваясь к прерывистому дыханию, он вдруг осознал, что дальнейшего плана действий у него нет. Всё, о чём он думал последние пять минут способ отбить невинное создание у Бухалка. Но вот теперь перед ним, растянувшись на холодной и неудобной койке, лежал беспомощный маленький комочек. А дальше что?
Из многочисленных порезов и ссадин сочилась кровь, опухшая рука свисала с края кушетки. Антон не успел даже прикоснуться к ней, как мальчик снова заскулил и попытался вырваться. Врач нагнулся над ним, обнял голову и прижал её к себе: «Он ушёл. Не бойся, всё будет хорошо».
Шульц не имел ни малейшего представления об обращении с детьми и даже в теории не мог предположить, как функционирует их организм. Но дело было ещё и в том, что мальчик был не вполне человеком. Хотя в его глазах все дети являлись не до конца полноценными людьми, случай был особым. Антон коснулся его прижатых к голове пушистых ушей они едва заметно дрогнули.
О зверодлюдах Шульц знал только по рассказам отца о рассказах деда. Информация, которой он владел, едва ли могла считаться исчерпывающей. Он имел представление о том, что существует вид людей, который и видом-то официально не считается, но зато их органы, о чудо, идеально совместимы с человеческими. Являлся ли этот факт причиной проволочек с законом, неизвестно, но что дед, что отец отзывались о зверолюдах весьма нелестно, если не сказать правдивее. Сам Антон сочувствовал им. Примерно в той же степени, что и коровам, хотя искренне надеялся, что и у них на земле где-то есть своя Индия.
Мысли в голове мешались. Не отпуская мальчика, Антон, дотянулся до сотового и набрал единственный номер, который знал наизусть. Как только на том конце послышался знакомы голос, у врача отлегло от сердца. Если адвокат ответил, то точно не откажет в помощи.
Еду, отрезал Отто ещё до того, как Шульц смог что-либо объяснить. Он был уже готов положить трубку, но его перебили.
Стой! Стой, пожалуйста, дрожащим голосом взмолился врач, Можешь позвонить Глэдис? Скажи, что дело жизни и смерти. Пожалуйста.
Шульц, Ты пьяный? Антон? Шульц, не молчи! Ты не ранен? Антон? адвокат вдруг перешёл на крик.
Пожалуйста, позвони ей, это очень важно, Шульц не стал дожидаться ответа и сбросил.
Мальчик открыл глаза и вскрикнул, увидев перед собой незнакомого человека, Не нужно, пожалуйста. Я всё понял. Я больше не убегу. Обещаю.
Эй, котёночек, ну не надо, Антон взял ребёнка на руки и начал укачивать. В рекламах это обычно помогает, Ну не плачь, пожалуйста. Всё теперь будет хорошо, но лучше не стало: глаза мальчика намокли, а рот искривился, Ну что ты, солнышко? Ч-ч-ччччч, Ручка болит? Сейчас мы всё поправим, да? он несколько раз поцеловал его в лицо и вытер пот со лба, Вот так, молодец, поспи, и всё пройдёт.
Мальчик дрожал и пытался вырваться, но он был слишком голоден и болен, чтобы сопротивляться. Через несколько минут он затих, то ли уснув, то ли потеряв сознание. Антон аккуратно уложил его на кушетку, измерил температуру, послушал сердце и на всякий случай ощупал голову. Он ничего не нашёл и немного успокоился. Нужно было подготовить к операции всё необходимое.
Врач ничего не знал ни о препаратах, используемых в педиатрии, ни об их дозировках. Он успел только на всякий случай промыть желудок мальчика и вставить катетер в здоровую, когда услышал спасительный дверной звонок. Отто обычно стучал, поэтому он ожидал увидеть на пороге именно Глэдис Юхандоттер. Она изучающе осмотрела его, стиснула зубы и отвесила хлёсткую пощёчину.
Глэд, умоляю, выслушай, он взял её за руку и втащил в дом. Она расцарапала ему скулу, он порвал ей колготки, но через силу довёл до кушетки, на которой стонал и корчился раненый мальчик.
Шульц, это ребёнок? Чей он? Что он здесь делает?
Я не знаю. Бухалк притащил, хотел продать на органы.
И ты для этого меня позвал? она присела на колени, холодными руками разлепила веки ребёнка, затем надавила на скулы и осмотрела горло, О господи