Первое печатное сообщение о «Книге Велеса» появилось в 1953 г. в США, куда Миролюбов перебрался жить из Бельгии. Сообщение дал мало кому известный эмигрантский журнал «Жар Птица», редактировавшийся бывшим белогвардейским генералом А. А. Куренковым. В этом журнале Куренков и Миролюбов с 1954 по 1959 г. публиковали копии и свои переводы некоторых мест из текста «Книги Велеса». Тогда же с публикациями познакомился С. Лесной, который вёл из Австралии активную борьбу с западными норманистами и потому интересовался всеми материалами по ранней истории Руси. Лесной не был профессиональным историком, но к истории относился вполне профессионально. Сознавая всю культурно историческую значимость «Книги Велеса», он как учёный8 понимал, что нужно быстрее исправить оплошность Изенбека, не пожелавшего в своё время отдать дощечки для изучения специалистам, и в 1959 г. отправил в Славянский комитет СССР две статьи, посвящённые «Книге Велеса». В них он представил «Книгу» подлинной древнерусской летописью и предложил советским учёным заняться её исследованием. Вместе со статьями Лесной прислал фотоснимок одной из дощечек «Книги Велеса», выполненный когда то Миролюбовым. Председатель Комитета академик В. В. Виноградов, подвергнув экспертизе изображённый на снимке текст из десяти строк, дал заключение, что это подделка. Заключение готовила палеограф Л. П. Жуковская. Встретившись с незнакомыми ей языком и орфографией и не найдя аналогов в церковно славянских рукописях, она сделала потрясающий вывод: раз нет аналогов, то нет и языка, как нет и самих дощечек, потому что на фотоснимке выделяются, мол, четыре тени, «образовавшиеся, по видимому, от сгибов материала, с которого производилось фотографирование», а так как доска сгибаться не может, значит, фотоснимок сделан с бумаги, то есть «Книга Велеса» подделка [45]. Через двадцать лет Жуковская для бόльшей убедительности отбросит употреблённое ею слово «по видимому», а из четырёх обнаруженных изгибов оставит только один. Развивая свой довод о поддельности «Книги Велеса», она вместе с лингвистом Ф. П. Филиным скажет, что «науке известен до письменный праславянский язык», с закономерностями которого язык подделки ничего общего не имеет [46], но, правда, не пояснит, как же сохранился этот до письменный язык, если не существовало средства для его передачи. Надо думать, что неудачная формулировка была порождена поспешностью Жуковской в её стремлении поскорее сбить поднявшуюся в прессе волну выступлений в защиту «Книги Велеса», и если судить по тому, что пишет Филин в своей книге «Происхождение русского, украинского и белорусского языков», то за до письменным праславянским языком скрывается некий гипотетический язык, призванный выступить предком для всех известных славянских языков. Только облик этого гипотетического языка удалось воссоздать лишь в основных чертах, и из за различия в диалектах многое в нём является спорным. По словам Филина, древнее диалектное членение общеславянского языка остаётся пока областью неизведанного, так как диалектные зоны, доступные современным методам исследования, относятся к позднему общеславянскому периоду.
Когда граф А. И. Мусин Пушкин нашёл рукопись «Слова о полку Игореве» и попытался самостоятельно перевести его текст, он потратил на эту работу несколько лет и не добился никакого успеха, столкнувшись с теми же трудностями, что и Миролюбов. Так же, как и в «Книге Велеса», текст «Слова» был написан сплошной строкой без вспомогательных надстрочных знаков, с множеством неизвестных и вышедших из употребления слов. Мусин Пушкин привлёк к себе в помощь двух лучших архивистов Москвы, которые пользовались безупречной научной репутацией, но и они, благоговейно относившиеся к каждой букве, еле справились с переводом, причём понаделали, как выяснилось позже, много ошибок. Все трудности перевода, по единодушному мнению филологов, были связаны с особенностями незнакомого диалекта, на котором разговаривали в той местности, где жил автор «Слова». Так почему, резонно спросить, на «Слово о полку Игореве», тоже считавшееся подделкой, может распространяться право иметь свой особый диалект, а на «Книгу Велеса», которая значительно древнее и к тому же написана многими людьми в течение пяти столетий9, не может? Её первые авторы жили на Дону, а последующие на Днепре, и среди них были переселенцы с Северного Кавказа, Крыма и Дуная. Именно особенностями древних, разбросанных во времени и пространстве, диалектов объясняются так возмутившие Жуковскую и Филина лингвистические и палеографические странности «Книги Велеса». Но её язык подлинный. Лесной даже выявил в нём старинные глагольные формы, уцелевшие только на Карпатах в говоре гуцулов. Однако Лесной для наших лингвистов и историков последний дилетант. В советское время Редакция «Трудов» Отдела древнерусской литературы Пушкинского дома АН СССР не считала, например, «возможным вступать в спор с С. Лесным по вопросам филологическим, историческим и прочим ввиду полной его некомпетентности в гуманитарных науках» [20]. Ничего не изменилось и в послесоветское время [138].
Понять нелюбовь советской и пришедшей ей на смену российской исторической науки к Лесному можно: он открыто обвинил её в крайнем консерватизме, крохоборстве и неспособности решать крупные проблемы, но, хорошо усвоив большевистские методы ведения спора, эта наука остаётся бессильной в аргументированном опровержении его доводов в защиту «Книги Велеса». И, что интересно, если дилетант Лесной к выводу о подлинности «Книги Велеса» пришёл через многосторонний анализ возможных путей создания подделки [74], то недилетант из Пушкинского дома О. В. Творогов сумел выявить фальсификацию, руководствуясь всего лишь партийным принципом нерасторжимости науки и идеологии [120]. Нечего удивляться тому, что фальсификатором стал белоэмигрант Миролюбов. Полный, по Творогову, абсурдных националистических измышлений, заключающихся в том, что русы названы им древнейшим народом на Земле, пришедшим из Азии и заселившим уже в VIII в. до н. э. чуть ли не всю Европу, Миролюбов, оказывается, создал мистификацию с целью борьбы против материализма и большевиков на своей бывшей родине. Сам того не подозревая, Творогов продемонстрировал всему свету, насколько глубоко была политизирована советская историческая наука. Невольно складывается впечатление, что если бы «Книгу Велеса» нашёл не белогвардеец Изенбек, а нашли бы её коммунисты Жуковская и Творогов, на худой конец, какой нибудь пионер из исторического кружка, то моментально отыскались бы и убедительнейшие доказательства её подлинности.
Наши историки не хотят даже слышать о том, что славяне могли быть когда то кочевниками и придти в Европу из Азии. За разъяснением вопроса В. И. Буганов, например, советует защитникам «Книги Велеса» обратиться к Нестору, в «Повести временных лет» которого, написанной де на основе древнейших источников, нет ни слова о славянах скотоводах [19]. Если же мы последуем совету Буганова, то узнаем, что славянский род произошёл от Иафета, третьего сына библейского Ноя, что вместе с другими народами славяне пытались воздвигнуть Вавилонскую башню, но наказанные богом были высланы на Дунай, откуда и разошлись по Европе. Совет доктора исторических наук, члена корреспондента АН СССР Буганова сродни подсказке старика Хоттабыча на экзамене по географии в известном всем произведении. Мы хорошо бы поняли Буганова, живи он, как и Нестор, в XII в., но, представляя в своём лице советскую историческую науку, Буганов советом учиться отечественной истории, руководствуясь чуть ли не ветхозаветным знанием устройства мира, выставляет эту науку на всеобщее посмешище.
Можно думать, что Буганов отправил нас к Нестору сгоряча, так как сам же утверждает, что славяне были в Европе не пришельцами, а автохтонами, то есть жили здесь всегда. Для него это истина, доказанная открытой в конце XIX в. в районе Среднего Поднепровья трипольской культурой, возникновение которой археологи относят к IV тыс. до н. э. Но он снова погорячился, потому что выдаёт за истину никем не доказанную гипотезу, и если с этой гипотезой согласился академик Б. А. Рыбаков, поставив свою подпись рядом с подписями Буганова и Жуковской [20], то сделал он это скорее из солидарности против «Книги Велеса», разрушающей его собственную гипотезу о русах10, нежели по убеждению, потому что при исследовании им этногенеза славян трипольская культура в качестве славянской даже не рассматривалась [106]. Кроме того, антрополог Т. И. Алексеева на основании изученного ею большого краниологического материала ещё за четыре года до появления статьи Буганова, Жуковской и Рыбакова показала историкам, что «трипольцы» предками славян быть не могут [7].
Принятое за аксиому утверждение, что славяне всегда были земледельцами, основано на известиях древних историков, живших не ранее I в. н. э., а чем занимались славяне до нашей эры, где они обитали и каково их происхождение вообще, древние историки не знали, а современные об этом могут только догадываться, так как, несмотря на все успехи археологии, уровень знаний исторической наукой славянских корней не поднялся и сейчас выше отметки, установленной в начале XX в. известным знатоком славянских древностей Л. Нидерле [92].
Не допуская того, что славяне в начальный период своей истории могли быть кочевниками, противники «Книги Велеса» не соглашаются и с тем, как трактует она начальную историю готов. Согласно «Книге Велеса», готы обитали в Северном Причерноморье ещё до появления здесь славян в XV в. до н. э., а из античных источников, указывает Творогов, хорошо известно, что готы пришли в Причерноморье только в III в. н. э.