Курт старый. Он еще даже старше, чем я! Правление общины он возглавил Когда? Уже даже не упомнишь, но кажется, это было еще даже до скандала с карточками. Да, скорее всего еще до него. Был и остается убежденным сторонником Партии бюргеров, ремесленников и крестьян, той еще, не нынешней! Теперь такие сохранились только в горах высоко, от нас далеко! Оливье горько усмехнулся, разлил остатки. Что будет с общиной, когда он совсем уже отойдет от дел? Никто ведь его место занять не хочет! И то понятно, работать надо много за бесплатно. И что тогда? Останется только одно, выходить на кантон с ходатайством о слиянии с соседней общиной.
Но только все последние опросы показывали, что народ и слияния тоже не хочет, мол, пусть они и находятся по соседству, но все равно, люди тут и там живут разные, говорят по-разному, делами занимаются разными: у нас коров разводят и сыр делают, у них испокон веков в армии служат, да на фабрику ходят работать, да еще говорят «отрежьте мне колясочку колбасы». Вот что это за язык? И как из таких разных людей сделать одну с нами общину? Колокольчик в прихожей подал голос, ноги затопали по полу, вздрогнувшему, словно от небольшого землетрясения. Маятник отмерял час шестой, гости стояли на пороге. Зайди обязательно в гости к Эмили. Разговора про Анну-Мари так и не получилось, и может быть, это и к лучшему. В восемь вечера Андреас договорился показывать квартиру.
* * *
Солнце зашло за крыши. Площадь с липой и мерно плещущим фонтаном погрузилась в тень. Тяжелый воздух, нагретый брусчаткой и каменными стенами, был плотным, словно вата. Дорога к вокзалу заняла немного времени. Путь обратно почему-то всегда кажется короче. У эскалатора, ведущего вниз, к поездам, человек в радужной вязаной шапочке, сбитой на затылок, играл на ханге. Прямоугольный коврик с пестрыми птичьими узорами он расстелил прямо на асфальте, перед собой поставил раскрытый футляр от инструмента, на синем бархатном дне которого тускло блестели несколько монет разного диаметра. Вокруг толпились прохожие. Кто-то стоял неподвижно, кто-то покачивался в такт прихотливой мелодии, кто-то снимал музыканта на камеру мобильного телефона.
Вечером в пятницу вокзал был как всегда полон: школьники в наушниках, военнослужащие, едущие на выходные с вещевыми мешками в руках и со штурмовыми винтовками, закинутыми за плечи, чиновники с портфелями и, несмотря на жару, в черных костюмах, туристы в тяжелых горных ботинках и с рюкзаками у ног в ожидании своих поездов, очереди к кассам в неизбежных супермаркетах «Мигро» и «Кооп», медленно двигались еще разморенные теплом и влагой прибывшие с моря отпускники (их можно было узнать по регистрационным биркам авиакомпаний, болтающимся на ручках чемоданов), звучали объявления по громкой связи о прибытии и отбытии поездов! Иногда все-таки бывает очень полезно поменять стерильный аквариум офиса на реальную жизнь!
Задержавшись у центрального информационного табло (межрегиональный экспресс должен был отправиться вовремя, без задержек), Андреас зашел в кафетерий и купил себе двойной эспрессо. Голова кружилась, наверное, не стоило в такую жару пить много вина. Отойдя вглубь кафетерия и заняв стоячее место у самого дальнего столика, Андреас отхлебнул нестерпимо горячий кофе. Затем он несколько минут просто, ни о чем не думая, наблюдал за баристой и за его помощником, который вел расчеты у кассы. Покупатели подходили к стойке, перекидывались, вытянув шею и даже иногда приподнимаясь на цыпочки, несколькими словами с продавцами, потом оплачивали желаемое, как правило, при помощи кредитной карты, и, получив заказ, снова исчезали в толпе. Среди людей он заметил много женщин и девушек, красивых и не очень, одетых по-летнему, очень привлекательно, хотя, конечно, не обходилось и без редких представительниц иных культур, плотно закутанных в черные длинные одеяния.
Продавцов за прилавком это особенного не интересовало. У одного была пастушья серьга в ухе, второй, на майке которого был виден профиль Боба Марли, был с гладко выбритым загорелым черепом. Их основная задача состояла в том, чтобы не ошибиться при расчетах. Андреас еще раз отпил уже немного остывший горький эспрессо и спросил себя, когда у него с Анной-Мари в последний раз был секс. Такие вопросы обычно задает врач во время медицинского осмотра. Или следователь. Почти в любом детективном романе автор так намекает читателю, что, на самом-то деле ничего обыкновенного в данной ситуации нет и что простые вопросы очень скоро превратятся в сложные, а потом и вовсе в такие, ответить на которые будет невозможно. Андреас вздохнул, допил остаток кофе, взглянул на часы. Лавируя в толпе, он шел дорогой, которой ходил уже миллион раз. Так когда у них был секс последний раз? А в первый? Андреас дошел до пути номер семь и начал подниматься по пологому пандусу на платформу.
Продавцов за прилавком это особенного не интересовало. У одного была пастушья серьга в ухе, второй, на майке которого был виден профиль Боба Марли, был с гладко выбритым загорелым черепом. Их основная задача состояла в том, чтобы не ошибиться при расчетах. Андреас еще раз отпил уже немного остывший горький эспрессо и спросил себя, когда у него с Анной-Мари в последний раз был секс. Такие вопросы обычно задает врач во время медицинского осмотра. Или следователь. Почти в любом детективном романе автор так намекает читателю, что, на самом-то деле ничего обыкновенного в данной ситуации нет и что простые вопросы очень скоро превратятся в сложные, а потом и вовсе в такие, ответить на которые будет невозможно. Андреас вздохнул, допил остаток кофе, взглянул на часы. Лавируя в толпе, он шел дорогой, которой ходил уже миллион раз. Так когда у них был секс последний раз? А в первый? Андреас дошел до пути номер семь и начал подниматься по пологому пандусу на платформу.
Это произошло у нее на квартире. Из всех учащихся колледжа только Анна-Мари уже имела свою собственную квартиру и то только потому, что родители у нее, как она тогда заявила с видимой гордостью, работали архитекторами, а дом, в котором она живет, был спроектирован и построен лично ими. И вообще, она могла бы жить в замке, если бы захотела. Андреас улыбнулся. Принцесса Рапунцель! Почему-то этот разговор исчез у него из памяти и возник опять только сейчас! Она могла бы жить в замке! Сегодня ничего такого она бы уже не сказала, и если он, Андреас, напомнил бы ей о ее собственных словах, то она, скорее всего, обиделась. Подошел поезд, массивная квадратная дверь отъехала в сторону, внизу, под ноги пассажирам, выдвинулась яркая оранжевая подножка. Приехавшие начали выходить из вагона, из которого тянуло приятной прохладой, ждущие очереди на посадку выстроились в две колонны, образовав живой коридор.
В любом случае это произошло у нее в квартире в сумерках. Андреас на мгновение прикрыл лицо ладонью левой руки, потом прижался разгоряченным лбом к холодному стеклу вагонного окна. За окном пролетали корпуса промышленных компаний, жилые поселки, ровные нитки дорог, мосты, окрашенные зеленым цветом поля. Перед ним в кресле напротив спала, уронив голову набок и прижав к груди рюкзак с корейским флагом, сломленная джетлагом туристка. Что потом? Потом они зажгли свет. Поезд нырнул в туннель, туристка вздрогнула и раскрыла на несколько секунд глаза. Потом Андреас выпрямился, бархат сиденья под ним неприятно нагрелся.
Поезд был полон, некоторые пассажиры стояли в проходе и даже сидели на ступеньках лестницы, ведущей на нижний ярус вагона. Почему-то в памяти у него остались только разрозненные пятна, похожие на отсветы автомобильных фар: машина проезжает, на стене появляется световое пятно, которое передвигается с пола на потолок по совершенно непредсказуемой траектории, и потом исчезает, оставляя на сетчатке глаза неприятную россыпь искр. И еще он помнит, что в то лето тоже было жарко, и что после захода солнца из леса с той стороны автобана тянуло прохладой, и что Анна-Мари встала с постели, которая тоже была неприятно горячей и липкой от пота, и что она стояла голой в проеме двери, ведущей на балкон, и что с улицы доносился шум автомобильного потока, и желтые световые пятна ложились ей на плечи, соскальзывали по спине и ногам, делая ее тело на несколько секунд отчетливым и ясным. Поезд вылетел из тоннеля, вагон снова погрузился в резкий солнечный свет, от которого не спасала даже опущенная шторка.
* * *
Выйдя из вагона, Андреас специально на несколько секунд остановился. Дождавшись, пока основная масса пассажиров схлынет в подземный переход, по которому можно пройти на соседние пути или же выйти в город к автобусному вокзалу, он сел на станционную скамейку, сплетенную из металлических нитей, поставил рюкзак себе под ноги. Скамейка была горячей. Андреас протер ладонями глаза, сердце стучало слишком быстро, наверное, из-за кофе. Что-то пошло не так! Катастрофически не так и не туда, не в нужном направлении, а куда-то Мысли путались, складных умозаключений не выходило. Перед его глазами с грохотом пронесся грузовой состав: несколько открытых платформ с рулонами холодного проката.
Почему грузовые поезда носятся с таким шумом, а пассажирские экспрессы двигаются мягко, почти неслышно? Андреас решил не идти пешком и сесть на автобус. До его отбытия, как было указано на электронном табло, оставалось три минуты, еще семь минут автобус находится в пути до нужной остановки, плюс на последние три сотни метров до подъезда потребуются еще минут пять. Итого у него в резерве остаются десять минут. И это хорошо. Андреасу не хотелось бы заставлять гостей ждать под запертой дверью. Автобусом оказался длинный «Вольво», состоящий из двух соединенных «гармошкой» секций. На его бортах красовалась реклама музыкального радио («Больше музыки, больше разнообразия»), по салону была развешена реклама нового внедорожника от «Мерседес»: Роджер Федерер на фоне гор и сияющего солнца выгружает из салона лыжи, рекламный лозунг гласит: «Мы превратим ваш маршрут в рутину».