Фермеры у подножия горы Гугисберг оказались и в самом деле дальновидными людьми. Они производили молоко, из него по секретному рецепту делали твердый сыр, который потом продавался во Франкфурт, Страсбург и даже Шербур. Многие просили поделиться таинственной рецептурой, на что из поколения в поколение им давался один и тот же ответ: «Рецепт нашего сыра был и останется тайной». Кто бы мог подумать, что столетия спустя сыроделы Аппенцелля сделают себе из этой поговорки коммерческий лозунг, защищенный авторским правом? И кто бы мог подумать, что спор о том, кто имеет право пользоваться этой поговоркой, дойдет аж до самого Высокого Суда в Лозанне и что суд решит оставить все, как есть, ссылаясь на Бернскую конвенцию, возникшую куда позже самой поговорки, а там уж кто не успел тот опоздал? И вообще, кто бы мог подумать, что поговорки тоже стоит защищать специальным патентом?
В любом случае фермеры из региона у подножия горы Гугисберг решили однажды отказаться от посредников, создав, как сейчас пишут во всех учебниках по теории и практике маркетинга, свою единую производственно-сбытовую цепочку. Настойчивость и способность видеть не просто целое, но и каждую деталь, не просто панораму, но и то, из каких отдельных черт и фрагментов эта панорама складывается, Анна-Мари наверняка унаследовала именно от своих предков из региона у подножия горы Гугисберг. И кто знает, может быть, Анна-Мари своему двоюродному деду Оливье и своей родной бабке, его сестре Эмили, доверяет в большей степени, чем ему, Андреасу? И, может быть, Оливье знает, что сейчас происходит с Анной-Мари и где она находится? В любом случае имеет смысл поговорить с ним. У Оливье, конечно, был мобильный телефон, кнопочная «Нокия» возрастом в три десятка лет. Но он принадлежал к иному поколению, с такими, как он, лучше разговаривать лично!
* * *
Столики, стоявшие перед рестораном справа и слева на тротуаре, пока пустовали, зонты от солнца сложены, напоминая крылья огромных насекомых, над входом висела гирлянда красных флажков с белыми крестами. Андреас потянул тяжелую дверь из массивного дерева бордового цвета с витражами на растительные темы. Дверь заскрипела, колокольчик под потолком подал надтреснутый голос. Запахло холодным деревом и воском. Андреас закрыл и снова открыл глаза: им требовалось некоторое время, чтобы привыкнуть к сумраку ресторана. Находясь на одном конце помещения, похожего на школьный пенал, можно было видеть прохожих, беззвучно двигавшихся за окном, выходящим на параллельную улицу. Деревянные балки и потемневшие от времени доски потолка находились на расстоянии вытянутой вверх руки. На стене слева был устроен гардероб с медными крючками и гнездами для тростей и зонтов. Тремя метрами дальше начинались темные массивные столы, изрезанные за прошедшие десятилетия ножами бесчисленных посетителей.
Справа по центру находился бар, за ним вход на кухню, откуда уже доносился равномерный звон ножей и гулкий грохот передвигаемых из стороны в сторону кастрюль. Стены ресторана плотно увешаны старыми фотографиями в рамках. С них на Андреаса смотрят люди с пожелтевшими лицами, старые дома, выцветшие горные вершины, почтовый автобус, прибывавший на перевал Гримзель. На потолке в кажущемся беспорядке укреплены светильники. Вместо свечей в них вкручены слабые электрические лампочки, давно уже запрещенные современными экологическими стандартами. В самом дальнем углу, под лестницей, которая вела на первый этаж, стояли большие напольные часы. Грузный маятник с отчетливым стуком прилежно отмерял секунды, оставляя на поверхности тишины вмятины, похожие на следы ног невидимого гиганта.
Горячие блюда здесь можно заказать до часу дня и с пяти вечера. На двух или трех столах уже установлены массивные держатели из латуни в стиле «прекрасной эпохи»: обнаженная женская фигура поднимает вверх картонную карточку размером с визитку, на которой вычурными буквами выведено слово «Зарезервирован». С первого этажа послышались массивные шаги, потолок дрогнул, заскрипела лестница. Оливье спускался, держась левой рукой за перила. Правой рукой он прижимал к груди пачку газет. На последней ступеньке Оливье на несколько секунд остановился. Он был одет в белую рубашку, черные брюки и передник официанта. Слева на поясе укреплен кожаный кошелек для банкнот и монет. Немного придя в себя, он уверенным жестом пригласил Андреаса занять место за одним из свободных столов.
Потом, разложив газеты на стойке бара, он сказал что-то громким голосом в сторону кухни. Андреас заметил, что среди газет преобладали солидные толстые издания из Цюриха, Базеля, Санкт-Галена, Фрибура и даже Женевы вдруг среди гостей окажутся представители города Кальвина? Не дождавшись ответа, Оливье еще раз что-то сказал, немного повысив голос, и на этот раз его призыв не остался без ответа. Из кухни выглянул небольшого роста повар с белом колпаке: черные глаза, подбородок покрыт трехдневной щетиной. Сказав пару слов, повар исчез на кухне, но тут же снова появился с бутылкой белого вина в руках и двумя бокалами. Поставив бутылку и бокалы на стойку бара, повар нагнулся, извлек откуда-то снизу небольшой поднос, в ответ на что Оливье махнул рукой, мол, дальше я сам, потом, расставив бокалы и вино, он взял поднос двумя руками и медленно направился к столу, за которым сидел Андреас.
Оливье очень сильно сдал за последнее время. Раньше у него его отличало круглое лицо успешного владельца ресторана со столетней историей. А теперь щеки опали, волосы выглядели не слишком-то опрятно, старческие пятна на руках отчетливо проступали на фоне вздувшихся вен. Оливье ставит поднос на стол. Бокалы и бутылка с вином легко касаются друг друга с вибрирующим звуком, словно несколько колокольчиков сразу зазвонили в попытке воспроизвести забытую мелодию. Сев напротив Андреаса, спиной к входной двери, Оливье неожиданно быстрыми и точными движениями разлил вино по бокалам. «Фандан» долгое время считался низкосортным вином. Взяв вспотевший, со стекающими вниз каплями прозрачной влаги бокал, Андреас ощутил приятную прохладу. В последние годы качество этой марки выросло значительно.
Даже зарубежные поставщики обратили внимание на этот, как сейчас говорят, бренд. Но валезанцы, ты и сам прекрасно знаешь, такой народ, себе на уме, производят вина ровно столько, сколько надо только им! На экспорт они практически ничего не делают. Но у меня хорошие поставщики! Как у тебя вообще дела? Оливье смотрит на Андреаса не очень уверенно, так, будто он не знает, что произойдет в следующие секунды, словно он боится сделать что-то не так. Как дела? Возраст. И люди меняются. Раньше по вечерам собирались гости, перекидывались старыми добрыми «французскими картами» в «ясс» и дискутировали о мире и боге. Теперь все ушли вот в телефоны. Не разговаривают, а переписываются. Шлют друг другу кривые рожи! Оливье делает еще глоток. Андреас следует его примеру, ощущая цветочную, пощипывающую язык прохладу. Это хороший год. Оливье показывает рукой на бутылку, потом берет ее и несколько секунд внимательно, словно впервые, изучает этикетку. И подвал этот тоже хороший. Его владелец мой знакомый. У него есть несколько плантаций. Он очень обижается, когда его вино называют на французский манер «шассла». Никаких, говорит, компромиссов не потерплю, только «фандан»!
Он ничего не знает! Андреас осознает это неожиданно ясно. Он предпочитает не вмешиваться и не усложнять ситуацию без особой необходимости. А это значит, что почти наверняка Анна-Мари и ему тоже не звонила. Как дела у Эмили? Сейчас жарко и она, наверное, сидит у себя в саду? Ты бы заглянул к ней. Она всегда относилась к тебе с симпатией. Намекает ли тем самым Оливье, что Эмили может что-то знать о судьбе Анны-Мари? Но он не такой человек. Он вежлив, прямолинеен и простодушен, иногда даже слишком, и годы за плечами ничего в его характере кардинальным образом не изменили. Андреаса впервые посещает подозрение, что мудрость, приходящая якобы в старости, является ничем иным, как иллюзией.
Где ты будешь Первого августа? Андреас пожимает плечами. С утра, как обычно, поедем на Блюмлиальп. Говорят, что это не обычное место в горах, не просто луг или фермерское угодье, а таинственное «место силы». Недаром туда постоянно бьют молнии, а вода, которая ручьями стекает в долину, считается целебной. В середине XIX века эту местность открыли для себя англичане, а после визита Королевы Виктории на гору Риги, что над Люцерном, окрестности вплоть до нашего Блюмлиальпа стали как магнитом притягивать туристов со всей Европы от Португалии до Китая. Кто будет речь держать? Курт, кто же еще! Оливье прижал на мгновение ладони к лицу, словно глаза у него были уже не в состоянии выносить даже минимальный сумрачный свет.
Курт старый. Он еще даже старше, чем я! Правление общины он возглавил Когда? Уже даже не упомнишь, но кажется, это было еще даже до скандала с карточками. Да, скорее всего еще до него. Был и остается убежденным сторонником Партии бюргеров, ремесленников и крестьян, той еще, не нынешней! Теперь такие сохранились только в горах высоко, от нас далеко! Оливье горько усмехнулся, разлил остатки. Что будет с общиной, когда он совсем уже отойдет от дел? Никто ведь его место занять не хочет! И то понятно, работать надо много за бесплатно. И что тогда? Останется только одно, выходить на кантон с ходатайством о слиянии с соседней общиной.