Ты так-то уж не заворачивай, Максим Петрович, укоризненно посмотрел на него Виталий. Лиса есть, это точно. Иначе откуда продукты её жизнедеятельности? Это ж как про суслика, которого ты не видишь, а он есть.
Суслик был виртуальный, возразил Добровольский. А дерьмо вполне реальное. Пациент у тебя на столе знаешь кто? В курсе, кому ты наркоз сегодня давал?
Клушин твой? Наркоман со стажем. Гопник. Кто ещё? Сиделец, судя по татуировкам.
Если бы всё так просто было Я к тому, что мы жутких тварей лечим за бешеные бабки. Лет десять назад Клушин мать убил. Она медсестрой работала в районной больнице. От неё сложно оказалось скрыть, что наркотики принимаешь. Вены, шприцы, неадекватное поведение. Мне полицейский рассказал, который сюда приезжал из деревни к нему на беседу. Чего мать только не делала с ним и дома запирала, и дружков в полицию сдавать ходила, а это у них не приветствуется. В общем, изрядно она им надоела. И дружки в итоге ультиматум поставили. Такую «черную метку» на мать. Мол, или или. Он и убил. В колодец столкнул во дворе вечером и крышкой сверху прикрыл, чтобы не слышно было. Надеялся, как потом сказал следователю, утром маму в колодце найти. Но на его беду мимо двора коровы шли с выпаса, да не сами по себе, а с маленьким пастушонком. Мальчишка на каникулах летом подрабатывал. Он этого урода у колодца разглядел, закричал и на помощь стал звать. И успели бы, наверное, но мама, когда падала, шею себе сломала и утонула моментально.
А сынка сразу взяли? наконец-то отпустил свой край истории болезни Балашов.
Конечно, кивнул Добровольский. Он так возле колодца и стоял. В наркотическом угаре. Трезвый вряд ли смог. Дали ему двенадцать лет. Нашли в этом предварительный сговор группы лиц. Когда его к нам привезли, он в приёмном так и представлялся: «Клушин Пётр Николаевич, сто пятая, часть вторая, двенадцать лет». А полицейский приезжал, потому что он вышел по УДО через восемь с половиной и сейчас у них «на карандаше», отмечаться ходит.
Максим на мгновение замолчал, а потом вдруг с ещё большим энтузиазмом продолжил:
Понимаешь, его квота на лечение стоит полтора миллиона! Я думаю, если бы он узнал, сколько, то сказал: «Выписывайте домой, я деньгами возьму!» Гуманное, понимаешь, общество.
Это ж не нам решать, кому жить, а кому умирать, осторожно парировал Виталий, зачем-то оглядываясь назад. Ты потише, а то он уже проснуться может.
Да и хрен бы с ним, взмахнул историей, зажатой в кулаке, Добровольский. Я на операцию шёл с какими-то странными мыслями. Что-то вроде: «Как такое может быть???» К нам порой узбеки детей приносят а полисом обзавестись у них ума и желания не хватило. Я понимаю, они сами виноваты, регистрацию не получают, гражданство побоку, налогов не платят; полисов, соответственно, тоже нет. Но там ребёнок двухлетний, на него по глупости кастрюлю перевернули, и за лечение тысяч сто или двести платить надо, а если с реконструкциями, то и больше, потому что иностранным гражданам платно, иначе никак. А этому полтора миллиона. Понимаешь, Виталий? Он же ничего полезного не сделал и делать не будет. Мать убил а мы его спасаем. И тут я вдруг про поход вспомнил и оно сложилось всё. Работа у нас очень своеобразная. Будто ждём чего-то, золото ищем а в итоге палочкой блевотину разгребаем. И нет никакой лисы! Нет и такое ощущение, что и не было. Сразу дерьмо получилось. И таких у нас, он показал рукой на операционный стол, процентов восемьдесят. Бомжи, алкоголики, наркоманы, идиоты хронические откуда их столько?!
Он закинул свободную от истории болезни руку за голову, жёстко проводя ладонью по шее, волосам, будто хотел стряхнуть с себя всё то, о чём говорил. Балашов словно почувствовал это и отступил на полшага назад, но вдруг спросил:
Восемьдесят же не сто? Значит, есть где-то в твоём зоопарке и олени, добрые и красивые, которых можно шоколадками покормить. Ты что-то совсем расклеился, Максим Петрович. Отдыхать надо больше, гулять, спортом заниматься. Или жениться, например. Не пробовал?
Жениться?
Спортом заниматься, усмехнулся Балашов.
Виталий Александрович, позвала Варя. Давайте его в палату. Он руками машет.
Балашов ободряюще коснулся плеча Добровольского и вернулся в операционную. Через несколько секунд они с Варей вывезли каталку с Клушиным в коридор, передав её постовой сестре и санитарке. Максим постоял несколько секунд, глядя куда-то перед собой, дождался в итоге, что Елена Владимировна прогнала его от раковины, и вышел следом.
В коридоре он услышал, как орёт Клушин, требуя промедол. Проходя мимо его палаты, хирург даже не повернул головы.
3
Ты в реанимации работаешь, у вас своя кухня, а я тебе с позиции хирурга скажу. У нас резать дольше, чем зашивать. Причём временами намного дольше. Я сейчас не беру в расчёт всякие аппараты для резекции, где щелкаешь термоножом с кассетой и всё, сразу и отрезал, и зашил. Это хирургическое читерство, на мой взгляд, хотя и на пользу больному идёт. Качественно сокращаем травматизм и время операций. У Золтана в книге красиво написано: «Операция есть последовательное и правильное разъединение и соединение тканей». А меня это от хирургии в какой-то момент едва не отвратило. Но я, как видишь, удержался. Можно сказать заставил себя, как «дядя самых честных правил». Чисто технически, как я сейчас вижу с высоты своих лет, в хирургии ничего сложного нет. Наливай да пей.
Они с Балашовым сегодня дежурили вместе, что было необычайной редкостью раз в три месяца, не чаще. Иногда у Добровольского складывалось впечатление, что Виталий чуть ли не специально берет у заведующего хирургией график дежурств, ищет в нём Максима и выбирает несовпадающие дни.
Балашов сидел за компьютером и методично изучал сайт AliExpress на предмет спортивной экипировки. Был он заядлым фанатом бадминтона и постоянно искал в Сети ракетки, воланчики, сумки, кроссовки, футболки и прочие спортивные мелочи, без которых жизнь его была серой и скучной. Разговор внезапно зашёл о том, что они могли бы делать, если бы в своё время не отдали мозги, здоровье и благосостояние на откуп профессии врача. Виталий внезапно увидел себя в спорте и пожалел, что не занимался им раньше, в юности возможно, успехи на сегодняшний день были бы довольно серьёзными.
Я сейчас, в сорок шесть лет, очень неплохо играю, говорил немногим ранее Виталий. На уровне края вообще красавец дома грамоты и кубки складывать некуда. И ещё в волейбол успеваю немножко но, правда, без особых успехов, так, на подстраховке, больше в запасе сижу. А представь, если бы я вместо реанимации по линии спорта двинул?
Он пощёлкал мышкой, разглядывая на экране что-то невидимое Добровольскому, потом добавил:
Но поздно уже жалеть. Дело сделано. И хотя порой на дежурства как на каторгу иду, проклиная те дни, когда за заведующего остаюсь, но в чем-то другом себя уже не вижу. Когда с ракеткой по площадке бегаю, в голове всё какие-то больные, зонды-капельницы, дозы нитратов, клинитроны эти ваши, будь они неладны. Максимально только в отпуске три последних дня разгружаюсь, а до этого работа снится. Вот бадминтон не снится, между прочим. И ни разу не снился. А кровати в зале чуть ли не через день.
Потом он немного пожаловался на работу анестезиолога, непонимание большого начальства и сложность общения с администрацией. После чего Добровольского тоже понесло.
Все трудности в медицине в ментальной сфере, пояснил он. В голове, если уж упрощать ассоциации, и он постучал шариковой ручкой себе в лоб, потом бросил её на стол. Она, прокатившись немного, упала на пол. Максим вздохнул и полез поднимать.
«От многой мудрости много печали», донеслось до Балашова из-под стола. Чем больше знаешь тем сложнее ставить диагноз. Добровольский выбрался назад и попытался отряхнуть штаны от пыли, которой под столом было столько же, сколько в мешке пылесоса. Стоило признать, что дежурные санитарки мыли пол исключительно в пределах видимости.
Так вот, посмотрел в окно Максим, вспоминая нить разговора. О диагнозе. Искусством в хирургии постепенно становится не операция, а умение от неё отказаться. Это как в соцсетях чтобы тобой манипулировать, нужен огромный объем данных о тебе. Чем он больше тем манипуляция точнее, но и тем больше времени уходит на подготовку.
Отказаться? приподнял брови Виталий. Ты ж хирург. Любое сомнение в пользу операции этот канон никто не отменял, да и вряд ли когда отменит.
Могу поспорить. Чем больше диагностических возможностей тем больше мы можем отсеять проблем, маскирующих основное заболевание.
Но на это нужно время, возразил Балашов. А время не самый полезный фактор для хирургических болячек.
Тут и надо находить баланс. Баланс между длительностью и качеством диагностики и темпами развития предполагаемой катастрофы. Например, я из агрессивного оперирующего хирурга стал постепенно активно-выжидательным.