Педагогические метаморфозы
Книга первая
Василий Варга
© Василий Варга, 2021
Василий Варга
1
Пятнадцатый поезд прибывал на Киевский вокзал столицы в десять утра. Я еще раз пересчитал свои авоськи, наполненные добром, оглядел чемоданы, перевязанные ремнями и веревками, и убедившись, что все на месте, прилип к окну, дабы увидеть на перроне тестя и супругу, которые должны были меня встречать.
Поезд начал сбавлять скорость задолго до остановки, мое сердце уже стало колотиться от страха. Авось никто не приедет, что я буду делать с этим богатством? я даже силился не моргать, дабы не пропустить тестя и супругу, стоявших на перроне. Встречающие замелькали перед окнами, а своих я просто не заметил. Основательно расстроенный, последним вышел из вагона, сгрузив свой солидный багаж на перрон.
Вскоре показался тесть Алексей Григорьевич с сигаретойсамокруткой во рту. Он хитро улыбался, протягивая руку, пренебрежительно поглядывая на мой солидный багаж.
А где Женя?
В роддоме, где же ей быть. Хитрец ты, как я вижу: побыл у нас недельку в прошлом годе, обрюхатил ее за это время, затем женился ради московской прописки, а теперь и сам приковылял. Две комнатушки, слишком тесно на четверых, а с рождением ребенка, пятеро получится. Общага выходит. Но ничего: в тесноте, да не в обиде, как говорил Ильич.
Я проглотил горькую пилюлю и от мелькнувший обиды ухватился за самый тяжелый чемодан, набитый салом, домашней колбасой и самогоном. Тесть взял другой чемодан и тут же опустил его на пол.
У тебя там что кирпичи в этих чумайданах? Небось там барахло, а в карманах пусто. Привез бы лучше денег, а то, небось, тащишь всякую муть. В Москве ведь все есть, были бы деньги, тут купить можно все, кроме дедушки и бабушки. Мы твой сушеный овощной груз не потащим на метро. От твоих чумайданов и мешков несет черти чем. Нас не пропустят. Надо брать такси. Сколько у тебя тышш с собой?
У меня пять рублей, или, кажись, семь, но никак не больше, произнес я гордо, как настоящий советский голяк, у которого в голове идей полно, а кошелек всегда пуст, и схватил тот чемодан, который тесть только что опустил на пол.
Да ты что?! шутишь, что ли? На такси не хватит. У меня денег нет, произнес он сквозь сморщенные губы от злости и про себя добавил: ну и зятек голяк чертов.
Пятерку найдете, сказал я, как ни в чем не бывало, все так же улыбаясь. Вы пятерку, я пятерку и этого должно хватить.
Тесть тяжело вздохнул, почесал за ухом, потом уставился на меня, как на щенка, и хитро прищурив левый глаз, сказал:
Знаешь, не ври мне, прохвост. Такого быть не может. Ишь, хитрец, сразу пытаешься сесть мне на шею. Ну да черт с тобой. Сколько лет ты учился в юнирситете?
Пять.
И сколько же тебе платили в месяц, как школьному учителю? Ты ведь проработал почти год в школе?
Вообщето ставка шестьдесят рублей в месяц, а после всех вычетов, налогов оставалось, когда сорок шесть, когда сорок три рубля с копейками, выдал я чистосердечное признание, от которого тесть только икнул. А то, что платил еще и алименты, сообразил промолчать. Это было не меньшей тайной, чем если бы я отбухал годика два за драку в общественном месте; только Жене был известен тот тягучий длиною в десять лет за мной шлейф. Она, скрипя сердце, простила мне мой петушиный подвиг, надо же было ей в тридцать лет выйти замуж, даже за такого искривленного и бесперспективного жениха, каким был я. Правда, ей в этом возрасте выбирать особо не приходилось.
О, Боже! Ну и дура же моя единственная дочурка. Засиделась в девках, малость, все выбирала, как баба платье в магазине; но все равно можно было еще годикдва подождать. Да ей всегото тридцать годков. Что это? рази это возраст? Поспешила, дуреха: за голяком погналась! Да я столько за неделю зарабатываю, сколько ты за весь месяц. К тому же, никаких юнирситетов не кончал, так походил немного в седьмой класс, потом бросил, как это сделал великий Сталин. И правильно поступил. Дочь работает инженером на девяносто рублей в месяц, а я в три раза больше получаю на заводе Микояна. А работато не бей лежачего: топорище в кувадлу вставлю, табуретку отремонтирую, да нужную дощечку отстрогаю. С ума сошла эта молодежь: ей институт, да юнисиртет подавай. Все хотят грамотными быть, а толкуто: кот наплакал. Ладно, я сам оплачу такси. А ты держи свою пятерку на подгузник свому ребенку, хоть этой сумы на подгузник никак не хватит.
Я не обиделся, понимая, что упреки справедливы, но поезд ушел, как говорится. Делать нечего. Режьте, вздергивайте на крюк, а я все равно голяком останусь и не я виноват в этом. То, что я жестоко ошибся, выбрав никому ненужную стезю учителя, я знал давно, но постоянно раскаиваться надоело и, главное, раскаяние было коту под хвост. Поезд ушел, как уходит жизнь.
Мы взяли такси старую, затрёпанную «Волгу», погрузили вещи в багажник так что машина просела, и сами уселись на заднее сиденье. От тестя несло дешевым табаком и еще какимто перегаром, а вот как он воспринимал меня, я не думал. Машина под грузом трудно выруливала, но водитель ничего не сказал по этому поводу, только спросил, куда ехать.
К метро «Сокол», а затем разворот, далее направо, к Тимирязевской Академии, улица Большая Академическая, дом, 18., сказал тесть водителю, как давно знакомому человеку. И что ты там везешь, расскажи поподробнее. Я дюже любопытный, уж ты не серчай на мине, просил тесть, хитро сощурив глаза. Небось, картошку, горох, корчагу с кислым вином, козе под хвост, и какие-нибудь солдатские ботфорты.
Да всякую всячину. К примеру, сушеные яблоки, сливы, копченое сало, кажись прошлогоднее, самогона целую корчагу, две банки сметаны по три литра каждая, две копченые свиные ножки, сто яиц первой свежести и дорогостоящий музыкальный ящик, да кучу грампластинок. Чайковский, Бах, Гендель, Моцарт.
Сдурел совсем. Ни Бахи, ни Гендели мне в фатире не нужны, рази что на улице будешь громыхать своей муз'ыкой. Самогон это хорошо, а остальное мог бы и не везти. Это придется выбросить в мусорный бак, вона их полно прямо вдоль шоссе. Хошь, прикажу остановиться?
Никак невозможно. Не для того тащил две тысячи километров, чтобы выбрасывать, обиделся я.
Как хошь. Но знай, в твоих сушеных яблоках тысячи маленьких букашек, возьми любую сушку, увидишь, сколько в ней крохотных отверстий, как от укола иголки. Я уж хорошо знаю, поверь мне.
Я промолчал. А может действительно в этих сушках, которые мне мать от себя оторвала, чтото завелось такое, хотя едва ли это возможно.
Когда нас высадили у пятиэтажного дома на улице «Большая Академическая», тесть сказал:
Вытащи свое барахло из багажника сам, а я поднимусь на пятый этаж, возьму деньги, чтоб рассчитаться с водителем. Но тащить этот ненужный груз наверх не стану. Потащишь сам. Наш дом без лифта. Если бы было шесть этажей был бы лифт, а в пятиэтажках лифт не полагается. Вон и штампуют эти пятиэтажки, чтоб с лифтами не связываться, поскольку лифты все время выходят из строя.
Он быстро вернулся с десяткой в руке и сунул ее водителю.
Ну, хоть один саквояж возьмите, взмолился я.
Ни за что! я постою тут, посторожу, а ты драпай туда и обратно. Фатира, 38, пятый этаж, нажми два раза, моя старуха тебе откроет. Потом спустишься еще несколько раз. Что забыл что ли фатиру? ты же уже был у нас.
Наскоком, сказал я и ухватился за самую увесистую сумку.
Я покрылся потом, пока взобрался по бетонным ступенькам на пятый этаж. Входную дверь открывала теща, необычно полная и как все полные, приветливая женщина. Моей супруги Жени не было дома: перед моим приездом, ее увезла «скорая» производить на свет новую жизнь.
Ну, давай, зятек, развязывай свои чумайданы, потребовала теща, хитро улыбаясь. Я понял, что Алексей Григорьевич уже успел ей подморгнуть, и в этом жесте она прочитала, что в моих чемоданах одно барахло, кроме самогонки.
Мне эта пренебрежительная катавасия немного надоела. Но я держался изо всех сил, и стал доставать узелок за узелком из чемодана. Она расшнуровала один мешочек, извлекла несколько сушек, понюхала и стала внимательно рассматривать, а потом расхохоталась.
Отнеси все свое добро в мусорный бак на улицу: твои сухофрукты просверлены и поедены не то молью, не то жучками, даже пахнут дурно. И сало тоже, оно у тебя желтое, как воск, позапрошлогоднее, наверно. И сметану выкинь, прокисла вся. Вот только яйца, побитые, правда, хотя не все, могли бы пригодиться. И тут пятнадцать бутылок самогона. Бутылки литровые. Ты что алкаш, что ли? Лексей Григорьевич, поди, посмотри, что зять привез, да он алкаш, должно быть. А тут чего? какойто музыкальный ящик, что это за оказия такая?
Это проигрыватель, дефицитная вещь, я вам скажу, произнес я в ожидании, что хоть это понравится теще.