Врешь ты, братец, врешь и ничего за это не берешь, ну да ладно. Как хочешь. Это «старка», не водка, а старка сплошная прелесть. Что касаемо нашего дилехтора, то он из Главка, канцелярская крыса, тебе не чета, между прочем. Он нам басни не поет и потому мы его терпим. А ты ежели будешь много выступать и по рылу схватишь, сказал незнакомый мне рабочий.
А я добавлю, произнес второй, сдвинув брови, катиська ты колбасой отселева, хорек. Ешшо нам указывать будет. Сами с усами. Где хотим, там и распиваем.
Мне ничего не оставалось делать, как кисло улыбнуться и покинуть тройку любителей старки. Я зашел в кабинет металловедения. Там тоже распивали бутылку, но уже молодые ребята. Они вдобавок еще и курили. Один из них сидел на груде металлолома, и нещадно дымил, дым валил из его рта, как из трубы.
А вы кто будете?! спросил я с не меньшим интересом.
Мы ученики вечерней школы. Партия выбросила лозунг: всем среднее образование, вот нас и мучают, но мы все равно не учим уроки, пусть учителя за нас сдают экзамены, они за это деньги получают. Петька, наливай! Нам, знаешь, до лампочки это образование.
Три учебных заведения в одном ПТУ! Разве тут может быть порядок, подумал я и холодный пот пробежал вдоль спины. Зря Клавдия Петровна думает, что я могу чтото тут исправить, навести элементарный порядок. В том, что это бордель, а не учебное заведение, виноват не только директор Наумочкин или Безумочкин, как его называют промеж себя сотрудники, но и московские власти, райком партии Главк в первую очередь. Если в один горшок бросить мясо, груду масла и бухнуть туда еще банку варенья, то получится все что угодно, только не блюдо для подачи на стол.
Во многих открытых кабинетах горел свет, освещая груды металлолома, в качестве наглядных пособий, разбитые стулья и порезанные ученические столы. На четвертом этаже в углу под разбитым светильником, парочка мусолила друг друга, а, заметив меня, девушка накрыла голову шарфом и от безумной любви к своему бойфренду, впилась ему в губы с еще большей яростью.
В одном из кабинетов, на четвертом этаже, за обшарпанной дверью, запертой на ключ, чтото происходило, чтото громыхало, раздавались истерические голоса и дикие вопли. То ли свадьба, то ли драка, то ли выяснение отношений. Но я прошел мимо, обошел другие открытые классы и, к моему неописуемому удивлению, в них ничего не было, кроме ободранных, исписанных, изрезанных ножом столов и стульев, чаще с поломанными ножками. Только в одном из кабинетов красовалась такая же, как и на пятом этаже, груда металлолома в качестве наглядного пособия.
А вот кабинет гражданской обороны, тоже закрытый изнутри, гудел как пчелиный улей. За дверью звенела нецензурная брань, скрип ученических парт, пение сквозь плач, переходивший в рыдание. Я немного задержался, чтоб набраться воздуха и храбрости, и довольно громко постучал кулаком в запертую дверь.
Ты без штанов? послышался незнакомый голос через дверь. Если без штанов, откроем, если нет, катись к е матери. Или, на худой конец, бутылку неси, у нас бормотуха кончается. Слышь, дилехтор фигов?
Откройте, пожалуйста, потребовал я.
А, х. с ним, пусть вваливается: штаны ему спустим, фаллос отрежем и съедим за месть колбаски, а то закуси не хватает, громко произнес военрук Блинков под всеобщий лошадиный хохот.
Замок щелкнул, преподаватель выдавил дверь плечом в колидор, зашатался и грохнулся на пол. Должно быть свежий воздух отнял у него последние силы, и он предпочел расположиться на полу. На это никто не обратил внимания, но тут подошел к раскрытой двери другой человек, он более уверенно держался на ногах.
Те чо надо, хорек? спросил он. Я преподаватель ГО (гражданская оборона) Нот Васильевич Портных, слыхал про такого? Так вот знай: Нот Васильевич в окопах в тридцатиградусный мороз цепенел, Родину и тебя, хорька, защищал. Нот Васильевич это человек во! Я воевал, награды имею, а ты кто такой, зачем пришел? Смиирно!!! Кругом, шагом арш!
Я пришел проведать, сказал я, моргая глазами и не делая поворота на сто восемьдесят.
Да на х. ты нам нужен! Ты кто такой есть? Бутылку принес? Иди за бутылкой. Пусть будет это твоей визитной карточкой, тогда разговоры разговаривать будем.
Я ваш новый директор, выпалил я вдруг, совершенно не подумав.
Я ваш новый директор, выпалил я вдруг, совершенно не подумав.
Дилехтор?! Ты есть сам дилехтор? Не могет такого быть! Да ты что говоришь, милок? Рехнулся ты, должно быть. Не могет этого быть! Эй ты, Блин, вояка паршивый, ты слышишь, какую ахинею несет этот жлоб? Да ты знаешь, иди ты к е матери. Мы тебя не знаем, и знать не хочем. Блин, давай подымайся, а то этот жлоб хочет осударственный переворот совершить.
Блинков, не поднимаясь с пола открыл один глаз и произнес:
Я видел этого хорька, он у нас уже был. Ты, Нотик, не впускай его в кабинет, хучь могет он действительно того
Не хочем знать
Не не «хочем», а не хотим, грамотей. У вас какое образование начальное? спросил я, и протиснулся в кабинет, осмелев от злости.
Я не какойнибудь там забулдыга, или темный человек, я советский охвицер, ранение имею. Я воевал, Родину зачичал, понятно? Я никого не боюсь. Мне все по х
Нотик, дорогой! не кипятись. А может человек и вправду дилехтором к нам призначен, как ты ему завтра в глаза смотреть будешь, когда протрезвишься, а? Ну, ответь мне, Нотик, прелесть моя одноногая, лепетал Блинков, преподаватель начальной военной подготовки (НВП), вставший наконец на обе ноги.
Мне, как человеку военному, имеющему ранения, все прощается. И если этот тип действительно назначен нашим дилехтором, он простит меня, ибо ежели бы не я, вернее не такие, как я, он сейчас, не расхаживал бы по этажам этого прекрасного заведения, в котором преподавание ведется на уровне юниверситета, а пребывал бы в немецком рабстве. Ну, ладно, давайте заключим мировую. Ты, Блин! налей и ему. Да полную, и покрепче, чтоб он вылакал и еле на ногах стоял, тогда мы будем на равных, как наш Безумочкин. Кстати, где он, Безумочкин или Наумочкин. Тебято как зовут, хорек? на выпей сперва. Ты, конечно, звиняй нас, бывших охвицеров, мы люди прямые и щедрые, ты убедишься в этом, а пока помянем погибших.
Я не употребляю, сказал я. И вам советую делать то же самое, особенно в учебном заведении. Это же не пивная, не так ли?
Чего, чего? Видали таких! Да мы пили, пьем, и будем пить. Это единственная радость в нашей жизни, сказал Нот Васильевич и прослезился. Я вон ногу потерял на хронте, а что имею взамен? Вот что я имею, выпалил он, скручивая комбинацию из трех пальцев. Ордена, что мне эти ордена?! А пензия крохи, зарплата за чижелый труд нищенская. Мы победили немцев, но у них, побежденных, пензия в пятьшесть раз выше, чем у нас, победивших.
Нотик, не откровенничай, а может этот жлоб агент КГБ и завтра нас упекут, черти куда.
Я уже ничего не боюсь. Упекут, и пусть. Там хоть кормят бесплатно. А тут деньги надо платить за баланду.
Но выпить не дают, добавил я.
Гм, и, правда. А ты, парень, рассуждаешь трезво. Иди, посиди с нами. Наш дилехтор всегда с нами, правда, он пьет за наш счет, не стесняясь.
Спасибо. Надо вам понять, что вы дурной пример показываете своим ученикам. Не следует думать не только о себе, но и о своих воспитанниках. Какой пример вы им подаете? Или они тоже, глядя на вас, попивают? Это ведь учебное заведение, а не пивная, повторил я.
А то как же! Только они дураки. Напьются, потом устраивают драки и даже совершают преступления, попадают на скамью подсудимых, признался наставник молодежи Нот Васильевич.
Он расхаживал по кабинету, как Сталин во время заседания Политбюро: руки за спину.
Ну, хорошо, мне все ясно. Спасибо за прием. А где я могу увидеть вашего директора?
Безумочкина?
Наумочкина.
Э, какая разница? Он у себя в кабинете на третьем этаже водочку потягивает, кайф ловит. Они большие друзья со старшим мастером Сизовым. Оба киряют. Мы подумали: это он, сняв штаны, в дверь стучится. Звиняй, браток. Он обычно пропьет все до копейки, затем к нам стучится и говорит: ребята, выручайте, я уж последние штаны пропил, сука буду. И что ты думаешь, приходится наполнять ему стакан. Ладно бы, если бы это происходило один раз в неделю, но он кожен вечер к нам стучится, быдло.
До завтра, сказал я.
Лучше до следующего тысячелетия. Безумочкин нас устраивает, ктото из двоих бросил мне в спину.
4
Постороннему человеку можно было пройти к директору через секретарскую. Обязанность секретаря состояла в том, чтобы спросить посетителя, предварительно поздоровавшись, по какому вопросу посетитель я вился, пройти и доложить директору, кто и зачем просится на прием. И если дрректор свободен и дал согласие на прием, вернуться в секретарскую, чтоб сообщить посетителю, что он может пройти. Я надеялся, что меня встретят так же.