В первом из очерков Юрия Ильича есть такое наблюдение: «А вскоре Юность напечатала рассказ Анастасии Ивановны Зимний старческий Коктебель путевой очерк об этой поездке На многих произвела впечатление ее смелость в таком возрасте отправиться в столь неблизкие края. Но еще больше читавших восхитила свежесть восприятия, внутренняя свобода, с которой эта вещь была написана. Теперь имя Анастасии Ивановны уже не замалчивалось. Литературная газета, например, посвятила целый подвал разбору художественных достоинств рассказа. У меня же он вызвал чувство, какое бывает, когда стоишь за спиной художника, преобразующего увиденное в пейзаж на полотне. Точность рисунка, мазок за мазком Небо и пространство, люди и деревья волшебным образом оживлены, и кажется, это всегда будет существовать, хотя уже темнеет, многие разошлись по домам и совсем по-другому легли тени деревьев»[7].
«В зимнем старческом Коктебеле» мы наблюдаем всё ту же материнскую заботу «лирической героини», от лица которой ведется повествование, обращенное к ее спутнику. Но она, эта забота, куда менее настойчива и отмечена, может быть, большим уважением. Не любовным, а дружеским чувством Тот же мотив, но намного слабее, выражен в очерке, посвященном путешествию с Юрием Ильичом в Голландию.
Оба очерка (это именно очерки, не рассказы) писались «синхронно событиям»; наверное, оттого особенно слышен тон исповедальной откровенности, свойственный Анастасии Ивановне со времен еще ее первых, основанных на дневниках книг. Писательница обращает пристальное душевное внимание на встреченных и в горести и в радости людей, на окружающий их интерьер или пейзаж. И тут же из ее памяти возникают стихи сестры Марины, Мандельштама, вспоминаются лица, события, даты глубочайшего прошлого реминисценции к раннему детству, юности. Анастасия Ивановна при полной свободе своего пера вспоминает, по ходу действия, множество имен. Для нее в жизни многое важно!.. На память приходит эпизод из ее «Воспоминаний»: старшая сестра Марина говорит о том, что нужно пригласить фотографа, чтобы он снял покончившего с собой студента Бориса Бобылева. При этом она произносит пронзительные слова: надо его запомнить, «не упустить туда». Так и Анастасия Ивановна свою жизнь, свои встречи «фотографировала» тонким пером, и жизнь оставалась в сетях ее строк живой. Совершенно по-другому, хотя и так же дневниково, написан очерк Анастасии Ивановны «Моя Эстония». Более двадцати лет Анастасия Ивановна, избегая жары летней Москвы, ездила в Эстонию, в Кясму. Там снимала скромное жилье комнату с террасой, ходила на прогулки через лес к морю, к берегу Финского залива. В этих поездках для нее особенно важно было посещение женского монастыря в Пюхтице, в котором она неизменно окуналась в холодный святой источник. Однажды Анастасия Ивановна приехала в монастырь не летом, а зимой на Рождество. Свое посещение позднее она описала в маленьком очерке, названном «Монастырский источник». В нем писательница приводит один характерный эпизод, изложенный ею несколько иначе, чем в «Моей Эстонии». Когда писались эти строки, Анастасии Ивановне было около ста лет
«После обеда я подошла к Игуменье, прося ее благословения.
Матушка, разрешите ли вы мне зимой окунуться? Мне идет восьмидесятый год.
С верой? Конечно! ответила Игуменья. Наши женщины каждый день купаются. Смотрите: седее вас, а такие розовые
Я обрадовалась и пошла в купальню с обеими спутницами хотя они окунаться не собирались. Стоя над черной водой, уже раздетая, я себя спросила:
Ведь ты простужена? И зимой окунаешься впервые и матушке об этом не сказала
И ответила себе:
Но ты веришь, что вода эта не простая?
И ответила: Верю
Тогда в чем же дело? Лезь
Я стала спускаться по лесенке. Нет, не холоднее была вода, чем летом!
Думаю, что показалась даже теплее из-за контраста, летом в жару большего. Но что весело мне, когда я вылезла из воды, три раза во имя Отца и Сына и Святого Духа окунувшись, это то, что не было и следа от простуды: точно вынули из меня занозу и все»[8].
Жизнь для Анастасии Ивановны всегда была открыта небольшим чудесам. Важно верить, и чудо придет к тебе, неслышно подступит к изголовью. Эту веру всю жизнь несла в себе Цветаева младшая, Цветаева последняя
Сохранилась подписанная Анастасией Ивановной машинописная копия ее письма «В редколлегию журнала Юность». Приведем полностью его текст: «Я давний автор вашего журнала в Юности выходили мои Невероятные были и мой Зимний старческий Коктебель. Мне 99 лет, и потому очевидна моя просьба: быстрее продвинуть в печать в ближайшие номера мой очерк, посвященный моему прошлогоднему путешествию в Голландию. Храни вас Бог! Анастасия Цветаева 30. VI 93 г. Переделкино».
Сохранилась подписанная Анастасией Ивановной машинописная копия ее письма «В редколлегию журнала Юность». Приведем полностью его текст: «Я давний автор вашего журнала в Юности выходили мои Невероятные были и мой Зимний старческий Коктебель. Мне 99 лет, и потому очевидна моя просьба: быстрее продвинуть в печать в ближайшие номера мой очерк, посвященный моему прошлогоднему путешествию в Голландию. Храни вас Бог! Анастасия Цветаева 30. VI 93 г. Переделкино».
Несмотря на высоко стоявшее имя Анастасии Ивановны, на то, что ее нередко показывали по телевидению, несмотря на огромную популярность в последние советские годы как поэтического, так и прозаического наследия ее сестры Марины Цветаевой, ей годами приходилось ждать выпуска своих художественных произведений больших и малых. В итоге очерк «Моя Голландия» был опубликован в сокращении в журнале «Юность» посмертно, в 1993 году в 9. В настоящем издании текст приводится в авторской редакции. Очерк «Моя Эстония» появился при жизни писательницы в таллинском журнале «Радуга» в 1991 году в 1, 2, 3.
В 192030-е годы ее не печатали, очень редко могли выходить только ее переводы. А в новое время настали иные проблемы, среди которых большие очереди на публикацию, да к тому же у каждого журнала был, как сегодня, свой постоянный круг авторов. Когда близился к выходу ее роман «Amor», редакция журнала «Москва» тоже длила и перекладывала сроки выпуска романа, написанного в сталинском лагере на папиросной бумаге и переданного через вольнонаемных работников на волю. Сохранилось трагичное, горестное письмо А. И. Цветаевой главному редактору журнала эпистолярный документ неподражаемого человеческого накала. Он никогда не публиковался, и мы можем сегодня привести его целиком. Он по тональности напоминает письмо Анастасии Ивановны в «Юность» о выпуске «Моей Голландии». Читатель впервые получает возможность их сравнить:
М. Н. Алексееву5. Х.1989Многоуважаемый Михаил Николаевич!
Благодарю Вас за поздравление Ваше, моего главредактора, с моим 95-летием, за добрые, звучащие искренно Ваши слова. Я, ведь, не в 1-й, а в 3-й раз отдаю через Ваши руки плод моих рук в печать. Но в 1-й раз, в 1977 году мне было 83 года, во 2-й раз, в 1981 г. 87 лет. Ныне мне пошел 96-ой вряд ли есть в «Москве» автор меня старше.
Не задумывались ли Вы, все отсрочивая и откладывая начало моего «Amor», Вами похваленного, над моим небессмертием?
Не будет ли Вам человечески жаль, если не сойдутся даты конца романа и моего исчезновения с Земли?
Это письмо обращено не к деловой части Вашей деятельности, в которой Вам виднее чем всем, кого раньше, кого позже печатать. Я обращаюсь к сердцу Вашему, к образу и подобию Божьему, без сомнения греющему Вас каждый день: 50 лет ждал роман своего часа; был переработан для возможности прозвучать, наконец, и неужели попал не в те руки, в более хладные, чем роману хотелось бы?
Напоминаю: и в 1-ю и во 2-ю нашу встречу Вам не пришлось пожалеть, что печатали данного автора. Чем я заслужила небрежение Вашего пера, меня поздравившего и похвалившего, но без даты хотя бы начала публикации романа? Знай вы ее, Вы бы мне ее сообщили! Вы даты не знаете? Но, однако, не к одному сердцу Вашему обращаюсь. По-деловому имею Вам сообщить, Михаил Николаевич, что издательство «Современник» затребовало от меня копию моего романа, так как все сроки, Вами им обещанные для выпуска у них «Amora» книгой, прошли, и, вчера это от них узнав, долгом считаю Вам сообщить это: не откладывайте более начало романа, прошу Вас по-деловому. Есть пословица, что «Москва слезам не верит», и м.б., мое обращение к Вашему сердцу, с сообщением, что стала очень болеть в последний месяц, что все ближе подходит смерть не прозвучит Вам?
Складываю оружие.Жму Ваши хладные руки последним теплом моих.Да хранит Вас Бог!АНАСТАСИЯ ЦВЕТАЕВА на 96-м году.На это письмо М. Н. Алексеев, главный редактор «Москвы», ответил телеграммой. И роман увидел свет в 1990 году в 2, 3, 4, 5. В 1991-м роман был опубликован и отдельной книгой в издательстве «Современник». Основным и более редакторски обработанным остался именно тот текст, который был выпущен «Москвой». Синяя книга «Современника» с ярким красным названием, куда вошла также повесть «Моя Сибирь», была очень быстро раскуплена, несмотря на большой тираж в 100 000 экземпляров