Там было тихо, печаль висела над нашими головами плотным душным облаком. Мама с папой обрадовались мне, но вместе с тем словно не заметили моего появления. Каждый был с головой погружен в свои горестные мысли и бесконечные воспоминания, на лицах застыло одинаковое скорбное, отрешенное, но в то же время недоумевающее выражение, как будто им никак не удавалось понять: спят они или бодрствуют? Происходит ли все на самом деле или только снится им?
Обычно я старалась отвлечь их, расшевелить, но только не в этот раз. Наверное, сама бродила по дому с таким же лицом, как у мамы с папой, ничего и никого вокруг не замечая.
Я выпила мамины успокоительные пилюли, но сон не шел. До полуночи сидела в гостиной и тупо, не вникая в происходящее, смотрела на экран телевизора. После поднялась к себе и легла в кровать, изо всех сил пытаясь заснуть. Но чем больше я старалась, чем крепче смыкала веки, тем меньше мне хотелось спать.
Было около трех ночи, когда я открыла глаза, собираясь прекратить эту пытку и спуститься в кухню, попить чаю с молоком, полистать журнал или книгу. Повернув голову, я увидела, что в ногах у меня кто-то сидит.
Мрак в комнате не был сплошным: уличное освещение рассеивало его, так что я видела своего визитера совершенно отчетливо.
Это была женщина. Ее облик, поза, идеально ровная осанка все было мне знакомо, только я пока не могла сообразить, кто это. На ней было надето что-то вроде балахона, и это одеяние тоже казалось узнаваемым. В первое мгновение подумала, что мама зачем-то зашла в мою комнату: наверное, ей тоже не спалось. Хотела окликнуть ее, но горло мое сжалось и я не сумела издать ни звука, потому что почти тут же поняла это не мама.
Неведомая гостья была выше ростом. Волосы, струившиеся по спине, были длинными, а ведь у мамы короткая стрижка. Женщина сидела неподвижно и прямо, кровать ни на сантиметр не прогибалась под нею, словно она была невесомой. Вид этой молчаливой, застывшей фигуры рождал во мне такой ужас, что, если бы могла, я завизжала бы что есть мочи и выскочила вон из комнаты.
Но я не могла ни двинуться, ни произнести ни слова. Заледенела под теплым одеялом, понимая, что это такое, когда кровь стынет в жилах.
Сознание мое раздваивалось я буквально физически ощущала этот разлом. Одна часть меня прекрасно понимала, кто моя ночная гостья, другая отказывалась осознать это. Никогда в жизни ни до этого, ни после я не была ближе к тому, чтобы сойти с ума.
Женщина медленно, словно бы через силу, начала поворачивать голову в мою сторону. Волосы извивались черными змеями. Призрачный заоконный свет не давал шанса не разглядеть ее лица.
«Не смотри!» вопил отчаянный голос в моей голове. Но я не могла отвести взгляда и продолжала смотреть, обреченно ожидая, что взгляд ее вот-вот коснется меня, мы посмотрим друг на друга и
И я увижу немыслимое.
Передо мной окажется лицо, которое я видела сотни, тысячи раз и бесконечно любила. Только теперь в нем не будет красоты, тепла и света лишь могильный холод и жгучая ненависть мертвецов к оставшимся жить.
Я взгляну в погасшие, стылые глаза и превращусь в камень, как от смертоносного взора Медузы горгоны.
Секунды тянулись, превращаясь в века.
Мы похоронили Жанну в этом платье. Тело, изуродованное падением на камни с огромной высоты, было невозможно облачить ни во что иное. Гроб был закрытым я никогда не видела сестру мертвой, понятия не имела, что осталось от ее лица. Мне предстояло сделать это сейчас.
Когда она, наконец, взглянула на меня, я подумала о милосердии. Облегчение вот что почувствовала в первый миг. Сила, которая привела покойницу в мою комнату спустя несколько недель после гибели, сжалилась надо мной.
Жанна была такой, какой я ее помнила. И на долю секунды мне захотелось, позабыв обо всем, броситься к ней, обнять, прижаться покрепче и никогда больше не отпускать. Мертвая или живая, это была моя сестра, и я тосковала по ней.
Лицо ее не было ни страшным, ни злобным. Она смотрела с такой тоской, какой мне никогда не доводилось видеть ни у нее, ни у кого-то другого. Смерть не даровала ей покоя, не примирила с тем, от чего она решилась уйти, шагнув в бездну с дочерью на руках.
Жанна, зачем? не то прошептала, не то подумала я, и поняла, что плачу.
«Не надо!» тут же с силой рванулось мне в сознание. Это было похоже не на крик, а на удар: голова тут же взорвалась болью.
Чего «не надо»? Спрашивать? Напоминать? Я не успела понять.
«Не надо!» тут же с силой рванулось мне в сознание. Это было похоже не на крик, а на удар: голова тут же взорвалась болью.
Чего «не надо»? Спрашивать? Напоминать? Я не успела понять.
Рот Жанны раскрылся в безмолвном крике. Родные черты исказились, потекли, и вся фигура тоже стала оплывать, таять, как восковая свечка. Все произошло невероятно быстро: каких-то пара мгновений и видение исчезло. А я сразу же отключилась. Не могу описать этого иначе: меня просто не стало, совершенно не помню, что было дальше.
Когда открыла глаза, на часах было без четверти девять.
Если бы я попыталась рассказать кому-то о случившемся ночью, меня стали бы уверять, что это был сон. Как же иначе ведь призраков не существует. Покойники не разгуливают по ночам это выдумки. Никому еще не удавалось вернуться с того света.
Мне объяснили бы, что я незаметно для себя задремала под действием лекарства, и в этом состоянии, на границе сна и яви, память воскресила образ погибшей сестры. Учитывая мое состояние и то, что рассказал Илья, это абсолютно естественно! Объяснение было бы как раз таким логичным, правильным и гладким, какой обычно и бывает ложь.
Выспалась? спросила мама, когда я спустилась позавтракать.
Мне хотелось узнать, приходила ли Жанна к ней или к отцу, но бывают вопросы, которые невозможно задать.
Спустя примерно месяц после нашего разговора Илья уехал из поселка. Нашлись покупатели, дом был продан, и Илюша зашел попрощаться. Я тоже была в Ягодном: это произошло воскресным днем.
Осень полностью вступила в свои права. Листья облетели, лишь кое-где виднелись багряные или желтые мазки, словно кто-то плеснул краской. Лишенные листвы, голые ветви отбрасывали тонкие, узкие тени: казалось, кто-то скребет по земле хищными костистыми пальцами.
С утра зарядил холодный снег с дождем, с неба сыпались мокрые хлопья, под ногами хлюпала водянистая каша. Родители пытались позвать Илью в дом, но он отказался. Так мы все вчетвером и стояли, как на перроне, под большими зонтами, похожими на грибы. Мамина рука дрожала, и полосатый зонт в ее руке подпрыгивал. Казалось, что он хочет подняться в небо и забрать маму с собой, ввысь, а она старается удержаться на земле.
Илья вел себя сдержанно, но всё же не так отчужденно и холодно, как все эти недели после похорон. Сказал, что будет жить в Казани, и хотя не оставил адреса, пообещал не менять телефон. Они обнялись, и мама, конечно, не выдержала и заплакала, а Илья стал успокаивать ее и поцеловал в щеку, совсем как раньше.
Глядя на плачущую маму, такую маленькую и беззащитную в его объятиях, на отца, который изо всех сил старался вести себя твердо и по-мужски, я вдруг ясно осознала, насколько сильно сдали родители. Дело даже не в седине и новых морщинах. Илья был сломлен, но я знала, что он оправится пусть не сразу, а через несколько лет. А вот у мамы с папой этих лет могло и не быть. У Ильи была устремленность в будущее, они же могли жить только прошлым.
Прости, что рассказал тебе, сказал он, когда мы остались одни. Лучше было промолчать.
Я принялась уверять его, что в любом случае лучше знать, чем оставаться в неведении и терзаться догадками, хотя сама уже сомневалась в истинности этого утверждения.
Родители не знают, так ведь? Вроде бы и вопрос, но вопросительной интонации в голосе не было.
Я покачала головой, и он сказал:
Яша, послушай меня. Постарайся просто жить. И все. Не ломай голову, ты все равно никогда не поймешь, почему она это сделала. Он старался говорить спокойно, но я видела, как побелели костяшки его пальцев. Ручка зонтика грозила сломаться.
Интересно, он видит Жанну только во сне или жена является ему, как явилась однажды мне? Одна она приходит или с Дашей? Сама я с той ночи не видела покойной сестры. Но всегда ложилась спать только при свете ночника, частенько еще и наглотавшись самых сильных снотворных препаратов, которые сумела отыскать в аптеке.
Ко мне вернулся детский страх перед ночной тьмой, тенями в углу и неведомыми звуками, которыми начинает дышать дом, стоит выключить свет. Для того чтобы открыть глаза, проснувшись среди ночи, или войти в темную комнату, мне требовалось призвать все свое мужество, и иногда его не хватало.
Только недавно я сумела отодвинуть страх перед новым визитом Жанны в дальний угол сознания и запереть за ним дверь. Стоит ли говорить, что замок был слишком хлипок.
Хочешь сказать, у тебя получается просто жить?