Непреходящее - Артур Лазарев 2 стр.

Всё удалить и всюду удалиться,
воспеть в стихах извечные неврозы
и от тайги до Северной столицы
бежать сквозь годы, вытирая слёзы.

Вставать и падать, снова подниматься,
писать кому-то грустные записки.
Всё как тогда, когда тебе пятнадцать,
но скоро тридцать это возраст риска.

И если раньше было темновато,
то здесь, сейчас значительно темнее.
Твой грустный ангел (копия Пилата)
уходит прочь, поправив шарф на шее.

Не провожай, оставь его, он вырос,
остыл, устал, сроднился с тишиною.
В нём тоже созревал когда-то вирус,
и вот, созрев, он стал его душою.

Придёт другой, а там второй и третий.
Как верное лекарство от рутины
к тебе спешат из глубины столетий
обрывки снов безумной Мессалины.

Глотай как воздух каждое мгновенье,
играй людьми, не вглядываясь в завтра.
Освободи своё воображенье
на фоне равнодушного ландшафта.

Я всё ещё ношу твой медальон
и все картины бережно храню.
Как будто я по-прежнему влюблён,
но это чувство предано огню.

Предательство сжигает всё дотла,
а вкупе с равнодушием вдвойне.
И лучше бы ты просто умерла,
оставив только светлое во мне.

Но маски сняты, вот твоё лицо.
Моральный спор, я думаю, решён 
ты носишь обручальное кольцо,
я всё ещё ношу твой медальон.

Как тот Одиссей я возьму с собой лишь весло.
Где ты, мой мальчик, куда тебя занесло?
Спросит негромко она, подойдя к воде.
Всюду,  отвечу я,  Значит уже нигде.

И рябью покроется тут же морская гладь.
Как мне теперь просыпаться и засыпать?!
Крикнет она, на колени упав без сил.
Я лишь твой сон и всегда только им и был.

Совсем немного слов,
один короткий взгляд 
и вот всё снесено
почти до основанья,
а значит мне уже
нельзя смотреть назад
под страхом оживить
свои воспоминанья.

Но музыка звучит,
и кто-то ещё ждёт,
что всё же оглянусь
и поспешу обратно.
И борются во мне
глупец Орфей и Лот,
усиливая боль
от прошлого стократно.

А в нём нет никого,
лишь тени от теней,
лишь соляных столпов
царит столпотворенье.
Но музыка звучит,
и я пойду за ней,
чтоб оживить тебя
хотя бы на мгновенье.

Помнишь ли наши счастливые дни?
Я не забыл их, поверь.
Если нетрудно, то просто шепни:
где ты теперь?

Где ты, когда я вхожу в пустоту,
словно в открытую дверь?
Где ты, когда обнимаю не ту?
С кем ты теперь?

С кем ты, когда я, сошедши с ума
от невозвратных потерь,
жду от тебя да хотя бы письма?
Кто ты теперь?

Кто ты теперь для меня? Подскажи.
Я словно загнанный зверь
Знаешь, я правда тобой одержим.
Как ты теперь?

Ты вновь один. Запутывая след,
идёшь навстречу вечеру и ночи,
а за спиной уже так много лет,
что даже вечность сделалась
короче.

Вокруг не те и в памяти не те.
Да и в грядущем та же панорама.
Ты вновь один в безликой пустоте,
шагаешь не пойми куда упрямо

среди деревьев, пластика, стекла,
вдоль переулков без конца и края
Здесь жизнь твоя куда-то утекла,
как вдоль бордюра речка дождевая.

Её ли ищешь, с ней ли говоришь,
который год считая километры?
Ведь не ответит, разве только лишь
напомнит о себе порывом ветра.

И ты замрёшь, и всё вокруг замрёт
лишь на одно короткое мгновенье,
но после мир продолжит свой полёт,
а ты уйдёшь во тьму. Без сожаленья.

О, мой оракул, ключ моей судьбы
Ты за меня по-прежнему в ответе.
Там, за окном всё множатся гробы,
но я живу, ещё живу на свете.

Пока ты есть, пока взаимосвязь
моя с тобою не истлела прахом
Я слов твоих изысканную вязь
перевожу с волнением и страхом.

Ты знаешь всё о людях и богах,
о времени ушедшем и грядущем,
о боли, пламенеющей в сердцах,
и о надежде, всё ещё живущей.

Так и сегодня, жизнью удручён,
спешу тебя спросить, как очевидца,
спешу узнать виновен ли я в чём,
и если да, когда же мне простится?

Задам вопрос и получу ответ,
а вместе с ним простое осознанье,
что невиновных не было и нет
И в этом вся проблема мирозданья.

Я поклонюсь тебе и выйду прочь,
всё повторяя эту мысль простую.
Мне отзовётся еле слышно ночь:
«Не принимаю, но не протестую».

Иванов Он и Бога, и чёрта
признаёт. Иванов не дурак.
Он у храма толчётся по чётным,
по нечётным стремится в кабак.

Мы тут все иногда Ивановы,
жизнь даётся единственный раз
Почему же от Божьего слова
мне так холодно стало сейчас?

То ли осень готовит мне ложе,
то ли просто лишился я сил
И молюсь:  Упаси меня, Боже.
От меня самого упаси.

Усталый взгляд из глубины стекла
едва мерцает в полумраке ванной.
«Я убегу от этой жизни странной.
Меня запомнят только зеркала».

Усмешку выдаёт в стекле двойник,
но тут же хмуро опускает брови.
Он помнит бритву и потоки крови.
И шрам на шее, что тогда возник.

Ещё не время. Пьеса всё идёт.
Чьи мне сегодня выпадают роли?
Последняя приелась мне до боли 
князь Мышкин, а вернее, идиот.

Любовь сидела во втором ряду,
а в первом роковая увлечённость.
Пропали обе. Вот такая новость.
«Эй, постановщик, да и я пойду

Я убегу от этой жизни странной.
Меня запомнят только зеркала».
И мой двойник из глубины стекла
слегка кивает в полумраке ванной.

Это всего лишь стихи? Конечно.
Это всего лишь игра в слова.
Пусть и не так уж она нова,
но она будет с тобою вечно.

Это всего лишь стихи, всего лишь
эхо от залпов душевных битв.
Строки, которые ты запомнишь
лучше, чем строки своих молитв.

Это всего лишь стихи, но всё же
именно им и дано спасти
тех, кто не может сойти с пути,
но и идти никуда не может.

В чёрной вселенной горячий свет,
летящий тебе вослед

Уснуть бы 
и снова в дошкольники,
в совсем позабытые годы,
где ждут подмосковные дворики,
где запах листвы и свободы.

Где всё поразительно искренне,
есть место надежде и чуду
Где не рассуждаешь об истине,
её обретая повсюду.

Где суп и украдкою сладости
с домашним компотом на третье.
Не думая вовсе о старости,
ты там ощущаешь бессмертье.

Но годы проходят, взросление
всё больше тебе интересно,
а в юном своём поколении
тебе уже душно и тесно.

И думаешь трепетно: «Вырасти
скорей бы, скажите мне средство!»
Небесной не чувствуя милости
в коротких мгновениях детства.

Тени являются, тени сгущаются, тени плывут
прямо в сердечко, надеясь найти там приют.
Множество лет воскресают они по ночам,
пищу давая коротким и грустным стихам.

Тени являются, тени сгущаются, тени кричат,
словно весь мир уже ими навечно объят.
Ноги поджав и за голову взявшись, притих,
чтобы случайно не сделать реальными их.

Тени являются, тени сгущаются, тени во мне 
пьют мою душу неспешно при полной луне.
Только рассвет их разгонит по разным углам,
делая то, что не сделал ни разу я сам

Годы проносятся, словно почтовый экспресс.
Где ты, мой ангел, куда ты бесследно исчез?
Разве не видишь? Я в прошлом увяз с головой.
И только тени останутся рядом со мной.

Мы повторяем чью-то жизнь и чью-то смерть,
мы повторяем, не задумываясь даже
В итоге нового никто уже не скажет,
хотя бы старое произнести успеть.

Как ни крути ничто не ново под луной.
И потому все зарифмованные чувства
(как и любое современное искусство)
перескажи двумя словами: "Я живой".

Ночные окна и балконы,
безмолвно падающий снег
и ты всего лишь человек 
отбившийся от легиона

прохожих, толп, очередей, 
на небо смотришь отстранённо
и видишь, как она огромна,
та жизнь, что сделалась твоей.

В ней перекручены узлами
работа, скорость, боль обид,
обед с какими-то козлами,
семья, дежурный суицид

по воскресеньям, тяжесть быта,
ловушка мнимых перспектив
Но жизнь другая не забыта,
и слышен вновь её мотив

над этим городом и снегом,
над этим суетным мирком.
Ты возвращаешься в свой дом
каким-то новым человеком

и начинаешь всё сначала,
с минувшим обрывая связь,
как будто стряхивая грязь,
что эти годы прилипала.