Помпей
Филипп Кезону. Из Александрии.
Привет, я слышал ты сейчас в Эфесе?
Опять нашёл себя в кулинарии
и знаешь толк в любом деликатесе?
Отрадно мне, что после Митридата
и в тех краях настало время Рима
Но это время требует расплаты
и с нас за всё берёт неумолимо.
Пока ты там отращиваешь брюхо,
великий ужас пал на государство:
с войною спелись голод и разруха,
венчает же всё это святотатство.
Убит Помпей. Бесславно и жестоко
окончен путь достойнейшего мужа,
что волею богов и злого рока
в последний час стал родине не нужен.
Я был с ним рядом с самого начала
и до конца, нисколько не жалея.
Мы вместе шли от Рима до Фарсала
и от Фарсала к землям Птолемея.
Всё дело в том, что после пораженья
Помпей и думать не желал про сдачу.
Он верил, что ещё одно сраженье
вернёт нам всем ушедшую удачу.
А кто не верил? Ведь Помпею Магну
и не такое в прошлом покорялось!
Но словно конь, что истощён и загнан
наш старый друг почувствовал усталость.
Не в силах своего принять решенья
он день и ночь выслушивал советы,
причём какие! Я был в изумленье.
Союз с Арсаком! Не смешно ли это?
Хвала богам, что от парфянской силы
ума хватило отказаться Гнею,
но он лишь выбрал сам себе могилу,
когда себя доверил Птолемею.
Мы плыли морем многими судами
в ту неизвестность, что вдали синела.
Сенаторы и жёны были с нами,
а также те, кто верил в наше дело.
Помпей бы грустен более, чем прежде,
смотрел на море мрачно и тревожно.
Как никогда он рисковал в надежде
спасти в итоге всё, что ещё можно.
И вот вдали тот берег замаячил,
сулящий нам тревогу и безвестность.
Я мысленно желал всем нам удачи,
но верил ли в египетскую честность?
Затем, солдат увидев на причале,
я утвердился в их коварной цели,
но было поздно, нас уже встречали,
и повернуть обратно мы не смели.
А между тем к нам прибыло посольство
на старой лодке: слуги и вельможи.
Помпей, не обозначив недовольства,
ступил к ним на борт, и я сделал то же.
Среди встречавших мы тогда узнали
двух ветеранов Гнея, чью карьеру
смели долги, и чтоб не жить в опале,
они сменили родину и веру.
Что было ждать от этих негодяев,
что стали здесь презренными рабами?
Они, чтоб ублажить своих хозяев
вдруг на Помпея бросились с мечами.
А что Помпей? Лицом зарылся в тоге
и принял смерть, как давнюю подругу.
На этом всё и кончилось в итоге
Лишь я свою последнюю услугу
не мог не оказать, и в тот же вечер
я хоронил Великого близ моря.
Темнело быстро и прохладный ветер
сушил глаза, намокшие от горя.
Какой-то путник подошёл и громко
сказал: «Не смей один всё это править!
Я с ним служил ещё почти ребёнком,
и для меня бессмертна эта память».
Он мне помог в последнем ритуале
и, глядя как огонь съедает тело,
мы, вскинув руки вверх, салютовали
Республике, что вдруг осиротела.
Вот так, Кезон, произошло всё это.
Что будет дальше? Знают только боги.
Пиши в ответ я буду здесь до лета,
а после ты найдёшь меня в дороге.
Война, видать, проиграна, а значит
нам все теперь придётся очень плохо.
Прощай, мой друг, и пожелай удачи
тому, при ком закончилась эпоха.
Цицерон
Здравствуй, Аттик.
Похоже, всё было зря.
Мы ворчали на дождь, а случился град.
Над Республикой новая тень царя
и она шире прежней во много крат.
Этот мальчик (Октавий) не так уж прост.
Восхищён, врать не буду, его игрой
Он решил дотянуться рукой до звёзд
и для этого встанет на нас с тобой.
Помнишь ли Катилину? Бои за Рим
шли в судах и сенате Теперь, увы,
мы всё чаще бездействуем и молчим,
словно помыслы наши и то мертвы.
Где отчаянный Кассий? А Юний Брут?
Где тираноубийцы иных родов?
Говорю тебе, Аттик, нас всех сомнут,
если мы не продвинемся дальше слов.
Я встречался с Антонием, он был пьян,
впрочем, как и всегда на исходе дня.
Он смотрел в никуда словно твой баран
и хрипел, что опять предстоит резня.
Будто мало нам было минувших лет
в диктатуре сулланцев и прочих лиц!
Ты утешь меня, Аттик, ты дай совет,
как остаться собою среди убийц?
Я спасал их когда-то от них самих,
и отцы их валялись в моих ногах
Что наградою мне от времён былых?
Я отвечу тебе только боль и страх.
Где же римская честь и великий долг?
Где сограждане в этот унылый час?
Я один, словно загнанный кем-то волк,
и всё чаще мне снится покойный Красс.
Он бредёт по пустыне среди песков,
ищет голову Публия. Слышен плач
Из разрубленной шеи стекает кровь
на его императорский алый плащ.
Легионы его целых восемь штук
все лежат на песке, испустивши дух.
Груды римского мяса без ног и рук
плата тысяч людей за гордыню двух.
Я кричу ему: «Марк, подожди, постой!»
Он плюёт в меня кровью, идёт во мрак
Просыпаюсь, но призрак его со мной.
И в посмертии я его главный враг.
А ведь был ещё Цезарь, и был Помпей.
Тоже кончили плохо, с собой забрав
столько нобилей, да и простых людей
И поди теперь выясни, кто был прав.
Ты прости меня, Аттик, за тон письма,
это, видимо, старость берёт нас в плен.
Я смертельно устал, я схожу с ума
и мне кажется всё суета и тлен.
Может лучше и правда принять как есть
это время собак? И, лишившись сил,
позабыть свою гордость, былую честь,
и на форуме каяться в том, что жил?
Прославлять палачей, предавать родных,
извиваться как шлюха у чьих-то ног?
Я уже не смогу (пусть найдут других),
но противно мне, Аттик, что раньше мог
Постарел Но пускай я всё тот же трус,
и пускай ходят слухи, что я не тот,
я найду в себе мужество, я вернусь
в эту битву за правду и наш народ.
Пусть они знают все, кто попрал закон
я и мёртвый продолжу являться к ним.
Моё имя по-прежнему Цицерон.
Я и есть Вечный Город.
Я это Рим.
Цезарь
Цицерон
Здравствуй, Аттик.
Похоже, всё было зря.
Мы ворчали на дождь, а случился град.
Над Республикой новая тень царя
и она шире прежней во много крат.
Этот мальчик (Октавий) не так уж прост.
Восхищён, врать не буду, его игрой
Он решил дотянуться рукой до звёзд
и для этого встанет на нас с тобой.
Помнишь ли Катилину? Бои за Рим
шли в судах и сенате Теперь, увы,
мы всё чаще бездействуем и молчим,
словно помыслы наши и то мертвы.
Где отчаянный Кассий? А Юний Брут?
Где тираноубийцы иных родов?
Говорю тебе, Аттик, нас всех сомнут,
если мы не продвинемся дальше слов.
Я встречался с Антонием, он был пьян,
впрочем, как и всегда на исходе дня.
Он смотрел в никуда словно твой баран
и хрипел, что опять предстоит резня.
Будто мало нам было минувших лет
в диктатуре сулланцев и прочих лиц!
Ты утешь меня, Аттик, ты дай совет,
как остаться собою среди убийц?
Я спасал их когда-то от них самих,
и отцы их валялись в моих ногах
Что наградою мне от времён былых?
Я отвечу тебе только боль и страх.
Где же римская честь и великий долг?
Где сограждане в этот унылый час?
Я один, словно загнанный кем-то волк,
и всё чаще мне снится покойный Красс.
Он бредёт по пустыне среди песков,
ищет голову Публия. Слышен плач
Из разрубленной шеи стекает кровь
на его императорский алый плащ.
Легионы его целых восемь штук
все лежат на песке, испустивши дух.
Груды римского мяса без ног и рук
плата тысяч людей за гордыню двух.
Я кричу ему: «Марк, подожди, постой!»
Он плюёт в меня кровью, идёт во мрак
Просыпаюсь, но призрак его со мной.
И в посмертии я его главный враг.
А ведь был ещё Цезарь, и был Помпей.
Тоже кончили плохо, с собой забрав
столько нобилей, да и простых людей
И поди теперь выясни, кто был прав.
Ты прости меня, Аттик, за тон письма,
это, видимо, старость берёт нас в плен.
Я смертельно устал, я схожу с ума
и мне кажется всё суета и тлен.
Может лучше и правда принять как есть
это время собак? И, лишившись сил,
позабыть свою гордость, былую честь,
и на форуме каяться в том, что жил?
Прославлять палачей, предавать родных,
извиваться как шлюха у чьих-то ног?
Я уже не смогу (пусть найдут других),
но противно мне, Аттик, что раньше мог
Постарел Но пускай я всё тот же трус,
и пускай ходят слухи, что я не тот,
я найду в себе мужество, я вернусь
в эту битву за правду и наш народ.
Пусть они знают все, кто попрал закон
я и мёртвый продолжу являться к ним.
Моё имя по-прежнему Цицерон.
Я и есть Вечный Город.
Я это Рим.
Цезарь
Интриги и сплетни, бравада и страх,
обыденный пафос в дежурных речах,
смирение бедных и глупость богатых
Здесь нет невиновных и нет виноватых.
Республика, словно одна из старух
с Коровьего рынка, испустит свой дух
под звуки трубы и пустых разговоров
в тени наших статуй и грязных заборов.
Кто вспомнит о ней через тысячу лет?
Каким будет ею оставленный след?
Но разве она озабочена этим?
Скорее наследством, оставленным детям.
И в этом вся разница между тобой
и теми, кто горд своей жалкой судьбой.
В тебе есть желанье сравняться с богами
и целую вечность владеть над умами.
Ты понял, что правда не так уж важна,
что наша реальность горька и скудна.
Так стань же актёром и неповторимо
сыграй свою роль для величия Рима!
Почувствуй толпу, настроения масс,
как делали это Помпей или Красс.
К морали взывай по заветам Катонов
и чти соблюдение древних законов.
Свои легионы засыпь серебром
и ими прикройся, как верным щитом,
а плебсу достаточно зрелищ и хлеба,
за это любого возносят до неба.
С сенатом учтивость поможет всегда,
но пусть будет вечной стальная узда,
что мною надета на эти отродья
они понесут лишь ослабишь поводья.
Не верь никому, даже близким своим,
тебе же обязан поверить весь Рим.
Влюби в себя этот заносчивый город,
ты сможешь. И хоть ты ещё очень молод
пройди по оставленным мною следам,
закончи всё то, что не сделал я сам.
Стань первым на этом параде тщеславий.
Я верю в тебя, мой любимый Октавий.