Кассий
Как призрак, заблудившийся во тьме,
я вновь не нахожу себе покоя.
Скорей бы окончание отбоя,
чтоб вместо многоточия в письме
поставить точку здесь, на поле боя
Я вновь пишу тебе, Великий Гней,
хотя ты мёртв, а я не верю в души.
Но раз ты снова мой покой нарушил,
войдя в мой сон персоною своей,
то знай, что в этой битве я не струшу.
Я, впрочем, не был трусом никогда,
уж ты-то знаешь Кассия Лонгина.
Мы столько прошагали по чужбинам,
мы столькие спалили города
Не ради статуй в центре Палатина,
но ради нашей чести мы с тобой
на край земли водили легионы.
Когда менялись люди и законы
в Республике, анархией больной,
для всех мы были сердцем обороны.
Ты пал тогда, предательства вкусив,
а я остыл, утратив свою ярость
Но кое-что во мне ещё осталось.
И лишь походный зазвучит мотив,
я позабуду, что такое жалость.
Ещё немного, близится рассвет
Вот-вот завоют трубы и буцины,
и Рим, что разделён наполовину,
на македонских землях даст ответ,
что стоит слово Кассия Лонгина.
Забавно, Гней. Всё снова как тогда,
когда ты бился с ними при Фарсале.
Всё те же, с кем мы прежде воевали,
не ведая ни страха, ни стыда,
хотят проверить прочность нашей стали.
Республика, жива ли ты? Ответь!
Как низко пали все мы в эти годы!
Столетья шли за призраком свободы,
чтоб снова дать кому-то в руки плеть.
Позор когда-то гордого народа
Наивность, Гней, была присуща нам,
когда в тот день мы резали тирана,
и кровь текла из каждой его раны
к твоим массивным мраморным ногам.
Но радоваться было слишком рано.
Мы не убили Цезаря в тот час.
Он, как и Сулла, всюду рядом с нами,
владеет прочно нашими сердцами.
Он к мятежу подталкивает нас
и совращает пошлыми мечтами.
Я слишком поздно это осознал,
но что теперь кивать на всё былое
Был рад во сне увидеться с тобою.
Уже звучит наш утренний сигнал,
и алый флаг всех призывает к бою.
Прощай, Помпей. И если боги есть
скажи им там, что Рим стоит на грани.
Пусть спустятся они на поле брани,
а если нет, то наша с Брутом честь
пребудет с нами и без их стараний.
Брут
Вчера я снова видел странный сон,
в нём всё сплелось и всё перемешалось.
Как будто от тебя я был рождён,
и смерть твоя моею оказалась.
Как будто нет спасения в веках
тебе и мне, ведь мы неразделимы.
Но кровь твоя не на моих руках
она на каждом гражданине Рима.
Великий Цезарь, слышишь ли мой зов?
Я Юний Брут, вершитель приговора.
Я тот, кто спас всех римлян от оков,
вернее, спас от тяжкого позора.
Я стал мечом, карающим мечом,
но этот меч Республика держала.
А что теперь? Все будто не причём,
и нужно снова начинать сначала
Ты значил всё для каждого из нас,
ты богом был на пике своей власти.
Но и богам приходится подчас
ходить в оковах похоти и страсти.
Ты не хозяин был своей судьбе
едва пошёл по водам Рубикона.
И если Рим тоскует по тебе,
то он дождётся власти фараона.
Клянусь богами, близится тот год,
когда вернутся царственные тени,
и некогда свободнейший народ
уже навечно встанет на колени.
Но я не встану, нет. Покуда жив,
я буду тем мечом, что бьёт тирана.
И как бы не был тот самолюбив,
он будет знать, что радоваться рано.
Пусть эти псы, Октавиан и Марк,
дрожат и помнят каждую минуту,
что ещё много преданных рубак
стоит под флагом Кассия и Брута.
Сейчас, когда опять расколот Рим
и брат идёт с оружием на брата,
пусть знают все, что мы не побежим
и не сдадимся, ведь за нами правда.
А что за ними? Только тень твоя,
да деньги, что ещё не растеряли.
Они скорей загнутся от питья,
чем их угробит сила нашей стали.
Но если всё же волею богов
нам в нашем деле светит неудача,
то, как и Кассий, я давно готов
закончить всё достойно и не плача.
Зачем нам жить под чьим-то сапогом?
Чтоб снова сотворить живого бога?
Мы слишком долго пели не о том,
и не о том молчали слишком долго
Мне жаль тебя. Ты возвеличил Рим,
но ты не ставил Город над собою.
Напротив стал считать его своим!
И этим ты опошлил всё былое.
Я вновь пишу неведомо зачем
все эти строки праху или тлену
Но их писать куда как лучше, чем
кричать и биться головой об стену.
Октавиан
Октавиан
Привет, Агриппа. Я тебе пишу
на склоне лет со склона Палатина
за час до наступленья темноты
В моих ушах уже привычный шум,
в моих глазах привычная картина,
а памятью привычно правишь ты.
Чем больше лет проходит с той поры,
когда тебя к себе призвали боги,
тем больше я хочу вернуть назад
все наши шутки, споры и костры
недалеко от консульской дороги,
и позабыть тот горестный разлад.
Но нет тебя Вся жизнь разделена
на до и после. Это не исправить
и не смириться, сколько не кричи.
Агриппа, помнишь наши времена?
Вот я всё чаще жалуюсь на память,
вчера полдня искал свои ключи.
Хотя о чём я? Ты ведь помнишь всё:
Далмаций и Иллирий, и Элладу,