Но вслух вежливенько, как истый петербуржец, замечаю:
Мне ни о каких братьях ничего не известно.
А много ли ты вообще знаешь о нашей семье? парирует претендент на родство.
А, и правда, история семейки запутанная.
Моя мать меня бросила, когда мне было всего несколько месяцев.
Она была знаменитой и очень красивой актрисой, совершенная фарфоровая куколка, даже жутко: неземная безупречность. А замуж вышла за режиссёра с самой безобразной внешностью в стране. Вытянутое лошадиное лицо, обезьяньи нелепые бакенбарды, длинные, почти ослиные уши, морщины в виде скандинавских загадочных рун. Глаза одновременно отвратительно блудливые и невероятно грустные. Как будто в одном теле поселили христианского мученика и кривляющегося сатира.
Режиссёр снимал изумительные фильмы, в которых играла моя мать, и изменял ей с каждой мимопроходящей юбкой.
В конце концов, матери надоело терпеть, и она сбежала.
Отец меня ей не отдал, в надежде, что к ребёнку мать вернётся.
Но она не вернулась. Всю оставшуюся жизнь я видел её только на экране телевизора.
Вот! Тут-то и начинается самое интересное, хихикнул противно новоявленный родственничек. Мамаша не вернулась, потому что нас было двое. Родители нас честно поделили пополам, меня она увезла с собой
Куда? пискнул я, не выдержав.
Предполагаемый близнец замычал, мотая головой:
Да не суть важно Ну, если так интересно тебе, актриса вела жизнь крыловской стрекозы. Меняла любовников, театры, а потом и страны. Но нигде не прижилась, потому что, по чести говоря, умеет только брать и никогда ничего не даёт взамен. Последние лет десять маман пробавлялась дауншифтингом в приснопямятном Арамболе, но в пятнадцатом году там цены взлетели страсть. Мамаша побарахталась ещё немного, торгуя идиотскими фенечками, даром никому не нужными, и, «злой тоской удручена, к муравью ползёт она». В Россию, стало быть, вернулась. Как говорится, «оглянуться не успела, как зима катит в глаза».
Ты ведь старую стерву тоже ненавидишь? неприлично припав к моему уху, искусительно зашипел хипстер.
Я дёрнулся, потому что Господи, прости! это была правда. Или что-то очень на неё похожее.
Я матери так до сих пор и не простил своего сиротства. Хотя как профессиональный психолог понимаю, что она в чём-то была права. Ошибка это из-за ребёнка терпеть издевательства мужа. И если уж резать всю правду-матку, меня у Евы отобрал отец, так что большая часть вины на нём. Но вот к нему у меня никаких претензий, хотя это он своим кобелированием разрушил семью.
Вообще-то мамашу Евпраксией звали, в честь какой-то княгини-мученицы. Но в театре с таким именем карьеры не сделаешь. Засмеют. Так что дама перекроилась в Еву.
Я, наверное, поэтому и стал психологом. Мне нужно было справиться с собственными комплексами. Но воз и ныне там: да, я невероятно зол на эту женщину.
Я поверил этому найдёнышу, видимо, потому, что нас терзали одинаковые кошмары.
Но тут откуда-то раздался невообразимый скрежет ржавого древнего железа:
Что ты брешешь, паразит! Тот малец давно помер, во младенчестве ещё!
У братца предательски забегали глазки.
* * *
Это кто там на меня поклёп возводит? расцвёл, как розан, самозванец.
Это бабушка, Клеопатра Патрикеевна, поспешил я вмешаться, подмигивая, как в нервном тике, чтобы новоявленный сам не знаю кто не связывался. Старуха своенравная, чуть что не по ней может и уткой с мочой в тебя запустить, потом до утра отмываться будем.
Уж не знаю, как меня с поля боя из-под дубин омоновцев притащили домой и водрузили на мой продавленный диван, но забыл предупредить живём-то мы в коммуналке, в двух комнатах: я, бывшая жена, двое детей гадючьего подросткового возраста. И за ширмами двоюродная бабка, тётка отца, парализованная.
ИНТАРСИЯ. КОММУНАЛКА
Питерская коммуналка о, это надо видеть! Погуляем по коридорам, заглядывая в комнаты.
Готические своды и лохмотья на гвозде, потому что на вешалку денег нет.
Старинная картина в позолоченном багете и рядом банные веники, пустые бутылки валяются, засохшие корки хлеба, тараканы бегают. Описанный матрас на полу, на стене шаманский бубен, а рядом туалетный столик в стиле рококо и бокал драгоценного вина на нём.
Камин итальянского мрамора используется вместо мусорного ведра. Дивная белокаменная кариатида с отбитым носом. Малиновый шёлковый балдахин и протечный потолок в трупных пятнах, ржавая ванна, драные семейные трусы на верёвке не сушатся, а гниют.
Камин итальянского мрамора используется вместо мусорного ведра. Дивная белокаменная кариатида с отбитым носом. Малиновый шёлковый балдахин и протечный потолок в трупных пятнах, ржавая ванна, драные семейные трусы на верёвке не сушатся, а гниют.
Роскошная дворцовая лепнина и крашенная тюремной мрачной краской, вся в грибке и в лишайнике, стена.
Арфа и мольберт и сало в авоське за окном.
Не дверь портал, как в Нотр-Дам-де-Пари, и сломанные лыжи.
Будуар герцогини в чудовищных граффити.
Изразцовая печь, похожая на средневековую часовню и дырявые корыта, битые чайники, стоптанные тапочки.
Интерьер восемнадцатого века и дешёвые канцелярские шкафы, комната оклеена рекламными плакатами рок-певцов во всём их брутальном железе.
Витражи, словно в английском замке, и продавленная больничная койка, вместо ножки кирпичи, обои клочьями, всё заставлено пустыми аптечными пузырьками ещё советских времён.
Паркет с королевскими лилиями и за окном помойка. Мраморная статуя Амура и прислонённые к ней костыли. Пустые консервные банки и ренессансная Мадонна над роялем.
Вход в заплатах и три десятка звонков. Три десятка электросчётчиков. Подписанные продукты в общем холодильнике.
Настоящий музей и форменная зона.
Волшебный чертог и маргинальная трущоба.
Метафора нашей жизни.
Путеводитель по истории.
Из нашей коммуналки зачем-то когда-то пробили ход в соседнюю коммуналку. А за ней начинается третья, а там и четвёртая и так до бесконечности.
А потом уже кажется, что это переливающееся само в себя пространство впадает в тайные подземные переходы, оттуда же выскакивает в подвалы Эрмитажа, Кунсткамеры и Петропавловки, а там и до Лувра недалеко.
И всё это вяжет из себя петли, как старушка на спицах у камина, выплетает что-то дивное: шаль-паутинку для мира, чтобы укутать его в морозы, или перчатки, может быть, любимому внуку. А за углом от этого хитросплетения и иные планеты и звёзды.
Коммуналка это Вселенная.
НЕОПРЕДЕЛЁННОЕ ЧТЕНИЕ
А с чего Вы взяли, уважаемая бабуля, что мамаша сказала Вам правду про второго ребёнка? Может, женщина боялась, что муженёк отнимет и другого сына, вот и соврала, что он умер. Вы все ведь сразу же от неё отстали, а ей только того и надо было, обворожительно улыбнулся братец старухе.
Да я ни в жизнь не поверю, что профурсетка эта за ребёнка держаться стала бы. Ей от сына избавиться за мёд было, парень же камнем на шее у неё висел. А так актрисулька свободной птахой по жизни порхала. Ты же не будешь меня уверять, что лохудра эта тебя за собой повсюду вместе со своими полюбовниками таскала?
Нет, захихикал братец. Сбагрила меня в интернат. Там я и вырос. Но кайф был в том, что «не доставайся же ты никому!» Мамаша моим обществом не наслаждалась. Но и отцовым родственникам не дала.
В лице у Клеопатры обозначилась напряжённая работа мысли. Звучало всё это убедительно.
Да вы сами подумайте, дорогие, зачем мне вас обманывать? Ну, светило бы мне здесь наследство нешуточное, была бы причина для такого самозванства. Но ведь я же всё про вас знаю. Пока отец долго и мучительно от рака умирал, всё его имущество на оплату лечения ушло. Да ещё Петька, кивнул брат на меня, лет пять при нём сиделкой подвизался. Взять-то с вас нечего! Стало быть, нечего вам и терять.
А!.. заикнулась было Клеопатра. Да и осеклась.
Пётр! как-то чересчур задушевно произнёс наш змей-искуситель. Сначала за отцом ухаживал. Потом за бабкой парализованной. Опять же страждущим помогает. Ну, просто мать Тереза! Стоит на стороне добра твёрдо, присюсюкнул братец. А ведь и тут мы близнецы: я-то Павел. Видишь, какие мы не разлей-вода, даже имена срослись, как в названии Петропавловки, сердца города!
И не успели мы с тётей Клёпой опомниться, как свежеобретённый родственник ввинтился в наши «хоромы» шестым жильцом.
Не было печали!
ИНТАРСИЯ. КАРТИНЫ
Звездолёт вылетает из третьего глаза Будды. Зебра цвета радуги. Носорог с крыльями колибри. Из груди женщины растёт баобаб. Негр разгуливает в платье эскимоса. Рыцарь скачет по дороге из киноплёнки. Зияет вскрытый череп, в нём лабиринт, а по нему мечутся Наполеон с горгульей на закорках и игуана в красном цилиндре. Святой в нимбе бьёт двумя планетами, как оркестровыми тарелками. На кол насажена отрубленная голова, а ангел лижет это, как эскимо. Рог изобилия, из которого вываливаются пустые пластиковые бутылки, картофельные очистки и горящие автомобильные шины.