Зира вздохнула, резким, пронизывающим, движением вскинув и опустив грудь. Влажная от сладкого пота прядь каштановых волос упала на бледное, круглое лицо. Ладонь дрожащая и липкая коснулась шершавой, прохладной, каменной стены, оставляя на мягком, тронутом старостью шелке кожи мелкие царапины-порезы.
Очередная темная, как сумрачная глубина далекого океана, мерцающая и скользящая мимо, пахнущая тленом и мраком альстендорфская ночь. Шорохи и едва различимые, выдуманные и настоящие стуки, от которых панической волной сдавливало горло. Тени пыльные, серые, тусклые призраки, всплывающие из закутков памяти и черных вертикалей углов. Глаза горящие, распахнутые, застывающие навечно. Губы, руки, лица всех тех, кого она лишила жизней.
Сколько еще ее сознание сможет выносить это? На сколько хватит силы слабого духа?
Она не была готова к такому. Тем ранним утром, ступая по сонным улицам Мирана, окутанным влажным, оседающим тяжелыми, будто расплавленная ртуть, каплями на их одежде туманом, она полагала, она верила, искренне надеялась, что справится. Там, вместе со всеми, вместе с учителем, она должна, обязана была смириться и действовать решительно, без колебаний и сомнений.
Но теперь, сейчас, когда все свершилось, когда схлынула неглубокая, омраченная потерей учителя радость победы, когда пришло желанное избавление от гнета царствующего долгими годами мрака, когда за окнами вновь, мирно поблескивая в лунном свете, показались одинокие крыши университетских корпусов, лишь горечь, сожаление, печаль, отвращение и страх наполняли сердце.
Благо хоть они не смогли заставить ее взять в руки то варварское оружие гроте меру15 на этом.
Они Ее друзья, ее семья.
Где они, когда так нужны? Сколько еще этих леденящих кровь, наполненных тошнотворным ужасом часов начертано ей пережить, прежде чем они услышат ее отчаянный, безмолвный крик, прежде чем все-таки решат прийти на помощь?
И придут ли?
Теперь вечно занятые. Теперь снова одинокие.
Отчего они так быстро позабыли друг друга? Отчего их дружба, казалось, такая стойкая и нерушимая прежде, дающая силы, храбрость, мужество и вселяющая надежду, так скоро и быстро распадалась, размывалась хрупким течением новой жизни прямо на их же глазах? И кто виноват в этом?
Митар? Упитый горем сын без отца. Отчаянный, непоколебимый устроитель нового порядка
Курт? Могущественный и пока верный. Грозный, неумолимый рок остатков темного прошлого
Вала? Бесчувственно стойкая, до сих пор обворожительно талантливая и безмерно любимая одним из самых известных магов столетия.
Дир? Когда-то чуткий и неимоверно близкий, заботливый и внимательный, а теперь обеспокоенный лишь университетом, студентами и Парламентом.
Или может, она, Зира? Давным-давно потерявшая все ради них.
У нее не было ответа. Только сомнения и усталость, обиды и страхи, призраки, отчаяние и одиночество темной осенней ночи.
Никто не спешил ей на помощь. Никто не внимал ее просьбам. Никто не любил ее.
Никто не восхвалял. Никто не поклонялся ей. Никто не обнимал.
Они забыли ее. А значит и она имела право забыть о них.
Однако до сих пор не знала хотела ли?
3
Длинная, неестественно вытянутая, провидчески искореженная, как и ее сердце, тень хрупкого женского тела в изящном, повторяющем выразительные контуры точеной, чуть осевшей из-за груза прожитых лет фигуры костюме парта16. За огромным полотном стекла прозрачного и горячего, обрамленного тонким металлом рамы Миран в приятном послеполуденном мареве теплого дня, гордо поднявшийся из серых, неприглядных, совсем недавно еще торчащих на виду словно огромные нарывы развалин былого. Уходящий вдаль к блестящим волнам спокойного моря широкий, просторный, шумный проспект, перестроенный и спланированный заново, как и многие другие, для удобного проезда вернувшегося из прошлого транспорта, переплетение улиц и кварталов с редкими то там, то тут поднимающимися всполохами каменной, строительной пыли, огромные, стройные, изящно вытянутые к голубому небу с редкими, пухлыми тучками сужающиеся к вершине светлые металлические цилиндры энергетических вышек. Непривычно рукотворные, осязаемо колоссальные в своих масштабах и неожиданно прекрасные в простоте исполнения. Одно из первых веяний нового времени, символ надежды и спасения для людей, внезапно лишившихся магии.
Как долго они еще будут привыкать к такому существованию? Сколько из них, безызвестных, неоглашенных, погибнет на этом суровом пути в будущее. Сколько попытается вернуться назад, подтянув за собой маловерных и сомневающихся, загородившись ими словно живыми щитами от правосудия и закона? А главное, как помочь первым и уничтожить последних?
Она давно задавалась этими вопросами, с тех самых пор, как решила, что в своих высокопарных изречениях на страницах «Слов конца и начала» Дир и Риман Фильмин, предлагая им, бесспорно, слишком идиллическую структуру нового общества и государства, явно недооценили ни масштаб последствий Темных арков, ни охват, глубину требуемых для поддержания элементарного порядка законодательных ограничений. Что ж наверняка Дир и сам давно понял ошибки, не зря же покинул Парламент17 после первых слушаний, отказавшись стать партом, а Риман так вообще пару лет назад ретировался на Тартрилон18, беспечно канув в лету безмятежных южных пасторалей. А Зире теперь доделывать за них всю грязную работу
Так было всегда. Она усмехнулась. Глупо было полагать, что на сей раз выйдет по-другому. Глупо надеяться, что они все смогут выдержать и остаться вместе.
Резкий шорох за чуть сутулой спиной. Грубый, глубокий разрез складки на высоком лбу. Бесшумный поворот.
И перед Зирой еще одно, другое, окно. Только теперь за ним не город, а кабинет. Четыре стены, просторный, широкий стол с крепкими, массивными, резными ножками в необычном дуэте с мягким, изящным, хрупким стулом, пара книжных шкафов, внутри, на темных полках лишь невзрачные завитки пыли, истоптанный ковер на обновленном паркете пола. Два человека друг напротив друг друга: худой, сгорбившийся, будто изможденно притянутый к земле Курт и статный, гордый, крепкий, по-хозяйски уверенно небрежный Митар. Между ними и Зирой толстое, прочное стекло, в котором поверх мужских фигур плавными, бледными линиями отражается ее собственное, сосредоточенное, гордое лицо. Они знает, что из-за стекла и магии никто не расслышит их разговора, однако никто не она.
Урлан дэл19, ты не прав, Курт
Голос Митара. Напряженный, надрывный чуть более высокий, натянутый струной, с прорывающимся на звонких согласный раздраженным, дребезжащим, рычащим, угрожающим эхом.
Мы всегда хотели так. Он
Митар поднимает руку в пустоту. Крупный указательный палец вытянут вперед и подрагивает.
наш учитель, хотел. Браза, да ты что с ума сошел окончательно!
Голос Курта сух и холоден.
Нет.
Он усмехается. Горестно, обреченно, со сквозящей, ранящей болью.
Это ты позабыл, Митар Позабыл, среди всей этой крови, во тьме собственной трагедии, а потом и власти, той власти, что мы мирдан соан так безропотно и безрассудно
Он качает головой, его волосы тусклые, редкие, грязные у седых корней, в такт покачиваются из стороны в сторону.
вручили тебе. Забыл цену. Цену оборванной жизни, остановленного сердца. Это ты, а не я, вдруг решил, что способен вершить судьбы, выносить приговоры, клеймить предателей и направлять нас на врагов, будто мы лишь твое безмолвное, бесправное оружие. Сколько их еще будет, Митар? Сколько я еще должен убить, прежде чем ты успокоишься? Браза
Судорожное движение руки, неловко смахивающей со лба липкий, выступающий крупными, прозрачными каплями пот.
Может я и слаб, может мое тело уже и не способно выносить магию сертэ ....
Курт бледен.
однако я вижу, что происходит. Вижу, куда мы идем. Вижу, куда идешь ты Дора20, Митар.
Его взгляд вспыхивает огнем последней, отчаянной надежды.
Остановись, пока не поздно. Остановись, вен21. Наше время уходит, оно уже ушло, время произвола, время трагедий, время потерь. Теперь наступил их черед
Он показывает куда-то за стекло.
партов, судей, следователей, агентов, а не убийц. Черед порядка и мира, черед главенства закона, а не слова одного единственного человека, кто бы им не был. Черед того, за что мы боролись все эти долгие годы.
Остановись, Митар, прошу тебя!
Курт подается вперед. Его тело, словно рассыпаясь под этими бесконечными складками одежды, на мгновение падает, шатаясь и дрожа. Однако он усилием собственной непоколебимой воли удерживает его в подчинении.
А Митар даже не пытается помочь.