Ага.
За арифметику Павлика драили не первый раз, но раньше он не бывал так расстроен.
Поговорят и забудут, попытался я утешить товарища его собственными словами.
Нет. Теперь уж не забудут.
Оказалось, что с сегодняшнего дня к Павлику будет приходить его одноклассница Галка и подтягивать его по арифметике. Подумать только! Придется Павлику терпеть, как им девчонка командует. Есть от чего впасть в уныние.
А здорово вредная эта Галка? спросил я.
Кто ее знает, вздохнул Павлик. Я на нее раньше даже внимания не обращал Ты на всякий случай не называй ее галкой. Говори «Галя»
Галя пришла в пять часов. Она вежливо сказала мне здравствуй, сняла беличью ушанку, пальтишко и оглянулась, не зная, куда их повесить.
Брось на кровать, буркнул Павлик. Он даже не пытался скрыть огорчение, которое Галя доставила ему своим приходом. Но она не смутилась, ведь в конце концов она не в гости пришла, а выполнять пионерское поручение.
Положив пальто и шапку рядом со мной на кровать, Галя с интересом оглядела комнату: книги, модель парусника, построенную Володей, картины Бриг Меркурий и Девятый вал, выдранные из Огонька и приколотые к стене. Потом она спросила Павлика:
Ты уроки готовил?
Все приготовил, кроме этой несчастной арифметики.
Конечно, для Павлика сделать упражнение по русскому пара пустяков, а Зимнюю дорогу Пушкина он давно уже знал наизусть. Как и я, кстати
Давай тогда заниматься несчастной арифметикой, предложила Галя.
Я, сидя на кровати, перечитывал «Тома Сойера».
Садясь к столу, Павлик сказал:
Тебе, наверно, темно здесь читать, Андрейка. В вашей комнате лампа светлее.
Он считал, что мое пребывание здесь сейчас излишне, но мне не хотелось сидеть у себя одному. Поэтому я буркнул, что здесь очень даже светло, и уткнул нос в книгу, чтобы не встречаться глазами с Павликом.
Галя и Павлик взялись за решение задачи. Это продолжалось очень долго. Через час Павлик пыхтел, как речной буксир, а Галка поминутно вскрикивала:
Ну как ты не понимаешь?!
Меня же мучила иная задача: когда мы займемся нашим морским камнем?
Как только с арифметикой было покончено, я отбросил книжку и громогласно спросил:
Павлик, когда мы будем смотреть камень?
Я тут же прикусил язык. Взгляд Павлика пригвоздил меня к кровати, и мне захотелось провалиться в самый центр земного шара. Ведь я выболтал нашу тайну при девчонке! А Галка, конечно, сразу вмешалась не в свое дело:
Какой камень, Павлик?
Да так. Никакой.
Жалко тебе, что ли, сказать? Ну и не надо
Нельзя. Это тайна, вмешался я, пытаясь выправить положение.
Вот этого как раз и не следовало говорить. Как потом выяснилось, Галя больше всего на свете любила тайны. Услышав мое заявление, она просто взмолилась:
Ну, Павличек, расскажи, пожалуйста! Я же никому не скажу!
Ты все равно не поймешь ничего. Это игра такая.
Павлик боялся, что Галя не сможет увлечься нашей игрой, не увидит в глубине камешка моря и корабля, не поймет нашей сказки и, может быть, даже станет смеяться. Но она так просила, что Павлик не выдержал:
Ладно. Дай честное слово, что сохранишь тайну.
Самое-самое честное пионерское!
Снова засветился голубой глазок с туманным силуэтом шхуны. Напрасно боялся Павлик. Галя сразу разглядела в неясном пятнышке очертания корабля и сказала, что камень прозрачен, как морская вода в солнечный день.
А ты видела море? спросил я.
Видела. Только давно. Мы жили в Ленинграде, а когда началась война, эвакуировались. Перед самой блокадой. Завод, где папа работал, сюда перевели.
Расскажи, какое море.
Ну как расскажешь Оно разное. Но всегда очень красивое И Ленинград красивый Только фашисты там много разрушили, добавила Галя тихо.
Ничего. Все равно его восстановят. Ты расскажи про неразрушенный Ленинград. И про море, и про корабли
Горел голубым светом камень с морского берега. Мы слушали Галю. Шхуна Победа шла в Ленинград.
Но она не успела. Свечка в жестянке сгорела, камень погас.
Павлик щелкнул выключателем. Света не было. В то время энергии не хватало и станция часто отключала районы с жилыми домами. Павлик зажег коптилку. Галя взглянула на часы-ходики и испугалась:
Ой, уже девять часов. Меня дома потеряли. Я еще ни разу так поздно не приходила домой.
Правда ведь, поздно уже, забеспокоился Павлик. Одевайся скорее. Где твои варежки?
Правда ведь, поздно уже, забеспокоился Павлик. Одевайся скорее. Где твои варежки?
Галя посмотрела на темные стекла и призналась, что боится идти одна.
Что же делать? Андрейка, может быть, ты проводишь Галку? спросил Павлик. Он не решался идти сам и оставить меня одного в доме, с коптилкой, где вместо керосина (которого тогда не хватало) был налит бензин. А идти вместе нельзя: взрослые вернутся, а дом заперт!
Мне идти, конечно, не хотелось. Страшновато будет возвращаться одному по темной улице. Но если я откажусь, Павлик пойдет сам, и мне придется сидеть в полутемной комнате наедине с огнеопасной коптилкой. К тому же, я сам был виноват, что Галя засиделась у нас: не сболтни я про камень, ничего бы не случилось.
Валенок у меня нет, сказал я.
Мои надень, оживился Павлик, почувствовав, что я готов согласиться. Да и недалеко совсем идти, три квартала по нашей улице
Если ты боишься идти обратно, я отпущу с тобой Ричарда, нашу собаку. Он такой громадный, что с ним ничего не страшно.
Я в те годы еще не испытывал большого доверия к собакам, но Галя сказала, что Ричард очень умный и добрый пес.
Мы вышли на улицу. Было морозно. В окнах желтели огоньки керосиновых ламп и коптилок. Крупные звезды казались ярче этих огней. Я редко бывал на воздухе и теперь с удовольствием топал большими подшитыми валенками по скрипящему снегу. Дошли мы незаметно. Галя предложила мне зайти в дом, но я сказал, что хочу скорее идти домой.
Подожди, попросила Галя и через минуту вернулась, ведя на коротком ремешке громадного пса. Голова собаки достигала мне груди.
Познакомься, Рик, сказала Галя. Это Андрейка. Слушайся его.
Рик обнюхал пуговицы на моем пальтишке и махнул хвостом. Я осторожно погладил Рика по спине и взял поводок. Мое недоверие к псу рассеялось.
Если кто-нибудь полезет к тебе, скажи Рику: Взять!, и все будет в порядке. А когда придешь домой, напиши записку, положи под ошейник и выпусти его. Он прибежит, напутствовала меня Галя.
Я отправился обратно. Ричард шел спокойно, не натягивая поводок. С таким спутником я чувствовал себя в безопасности.
Придя домой, я написал на обрывке газеты зеленым карандашом: Всё в парятке, а Павлик, хмыкнув, исправил ошибки и приписал: Галя, приходи завтра. Я сунул записку под ошейник, и мы (Павлик в калошах на босу ногу) вывели Рика за калитку. Крупными скачками он помчался к своему дому.
Галя стала приходить каждый день. Сначала она занималась с Павликом, потом мы начинали нашу игру.
Чтобы не бояться идти вечером домой, Галя приводила с собой Ричарда. Все время, пока мы были заняты, Рик лежал под столом или сидел, положив голову мне на колени. Короче говоря, вел он себя вполне прилично, и напрасно тощий кот с неоригинальным именем Васька каждый раз взлетал на шкаф и угрожающе шипел.
Павлик теперь ничуть не жалел, что мы посвятили Галю в нашу тайну. Она умела фантазировать не хуже нас. А как она рассказывала про Ленинград! Этот город стал родным портом нашего корабля. Отовсюду: от берегов Австралии, из портов Южной Америки, из полярных льдов возвращалась в Ленинград шхуна Победа.
4А между тем приближался март. Все жили ожиданием весны и скорой победы. По вечерам мы слушали по радио салюты.
Однажды вечером мама сказала мне:
Ну вот, сынок, кончается зима. Завтра первое марта.
А за окном гудела вьюга. Я спросил, слушая, как дребезжит от ветра оконное стекло:
Завтра начнет таять снег?
Нет, не завтра, конечно, но скоро.
Но весна началась именно завтра. Солнце слизнуло с окон морозные узоры, могучим теплым потоком хлынуло на снег, он начал таять, темнея и безнадежно оседая. С юго-запада на смену режущим февральским ветрам примчался теплый плотный ветер. Я весь день провел у окна. Встав коленями на стул и навалившись грудью на спинку, я смотрел, как буравит снег под окном капель, как веселятся на заборах воробьи. К вечеру у меня в глазах плясали зеленые пятна от солнечного света.
Вечером пришла Галя. Она была в резиновых сапожках и вязаной шапочке вместо беличьей ушанки. Ричарда в комнату не пустили, чтобы не оставил мокрых следов.
Игра у нас в тот вечер не ладилась. Мы почему-то все время заговаривали о посторонних вещах. Свечка догорела. но ни Галя, ни Павлик не пожалели об этом. Они говорили о своих школьных делах. Мне стало скучно. Скоро пришла мама, и я пошел к себе.
Уже лежа в постели, я позвал маму и сказал: