Вселенная вас услышала
Продолжение романа
Лилия Максимова
© Лилия Максимова, 2021
Владивосток, 2020 год
Аня, хорошая моя, ну потерпи еще немного! Олег Клементьев выглядел не просто уставшим, он был вымотан до предела, и это было бы заметно даже постороннему, а не только его жене, чутко наблюдающей за состоянием супруга через экран телефона. Видеозвонки это все, что у них сейчас было.
Олежка, я так скучаю, Анин голос дрогнул против воли. Держись, родной, осталась пара дней.
Еще в конце апреля Олег, не предупредив никого из домашних, ушел в «красную зону», оправдываясь на следующий день тем, что все случилось внезапно: пришлось подменить заболевших коллег. Но в тот же вечер Аня обнаружила пропажу старой дорожной сумки, полупустую полку с его бельем и вешалки без рубашек. Значит, собирался заранее. Значит, знал, куда шел. Врачей катастрофически не хватало, хирургов особенно. Это был выбор без выбора: Олег просто не хотел уговаривать жену, не было сил смотреть в ее умоляющие глаза.
Чертов вирус косил людей избирательно. Не успели городскую клиническую превратить в кoвидный госпиталь, как половина персонала переболела, несмотря на защитные костюмы, делающие врачей похожими на космонавтов. Болели, не покидая «красную зону», не рассказывая родным: а какой смысл? Вторая половина сотрудников переболела бессимптомно. Или не болела вообще? Дурацкий термин «бессимптомный больной»
Прогнозировать течение инфекции поначалу вообще никто не брался: «легкие» больные внезапно попадали на искусственную вентиляцию, «тяжелые» неожиданно выздоравливали. Заведующего отделением Ерохина еле вытащили: был и ИВЛ, и противомалярийные препараты, и сменяющие друг друга антибиотики. Марь Санну, старшую медсестру, спасти не удалось. Самого Олега три дня лихорадило так, что он не понимал, где находится, а на четвертый отпустило. Просто отпустило и все! И все на пятые сутки за работу. Поэтому он, вероятно, задержится в «зоне» еще на неделю. Как только жене сказать?
С другой стороны, как уйти? Каждый день несколько операций, плюс обходы. Эта треклятая зараза жрет не только возрастных, но и молодежь, причем непонятно, по какому принципу! На вечер, например, назначена операция девочке, совсем юной, возраста его дочерей. Тромбоз глубоких вен: ждать нельзя, совсем нельзя. Олег устало потер глаза. Надо хоть немного отдохнуть перед операцией. Про «поспать» он уже давно не заикается, сон не идет уже несколько суток.
Аня, нам должны сегодня нового УЗИста прислать. Проконсультируешь человека по поводу дуплексного сканирования? Флебограмму сделать не можем: у пациентки противопоказания на ввод контрастного вещества. Вася Ерохин позвонит тебе сегодня, ладно?
Олег, допплерография там все сложно Давай я сама?
Слова сорвались с Аниного языка быстрее, чем она подумала: просто так хотелось хоть чем-то помочь ему
Нет, тебе сюда нельзя, мы это уже обсуждали, резко перебил ее муж. У тебя дети, думай о них!
У нас дети, Аня старалась говорить как можно мягче: пожалуйста, пожалуйста, не злись! И раз ты там, то, может Я просто приду на полдня, посмотрю тяжелых Тебя обниму
Нет, я сказал! рявкнул Олег, хлопнув ладонью по столу так, что Аня от неожиданности выронила телефон.
Мелькнул узор линолеума, и экран стал темным. Потом снова появилась Аня.
Прости, Олежка, прости! зашептала она извиняющимся тоном, как будто уронила не сотовый, а самого Олега. Я все понимаю, я больше не попрошу Я жду тебя, осталось-то всего ничего.
Гнев мужчины выключился: Клементьев всегда умел справляться с эмоциями.
Это ты меня прости, милая! У меня просто крыша едет от всего этого ада он понял, что сболтнул лишнего (ни к чему ей знать подробности!), и моментально перевел разговор на то, что ее волновало. Мне тут немного задержаться придется, поэтому «всего ничего» придется отложить.
Глядя на готовое заплакать любимое лицо, он попытался улыбнуться: надо бы подбодрить, да вот только ресурсов нету!
Неделя, не больше! Я обещаю тебе, обещаю! затараторил он, не в силах больше выносить эту пытку. Анечка, милая, все! Больше не могу говорить, мне пора! Девочек поцелуй за меня. Я люблю тебя. Очень.
Видеозвонок прервался, и Аня, наконец, позволила пролиться своим слезам. Что за мука приходить каждый день на работу и понимать, что твой муж совсем рядом, но к нему нельзя! Окно ее кабинета УЗИ, расположенного в поликлиническом отделении, выходило как раз на соседний корпус больницы. Там сейчас «красная зона», там ад. Она это знала и без Олега. Ира Ерохина, жена завотделением, приносила «сводки с полей» чуть не каждый день: сколько новых пациентов привезли, сколько умерло, хватает ли персоналу защитных костюмов. Эта чертова защита ни черта не помогала! Но что еще врачи могли сделать, если делать все равно что-то нужно? Просто работать, верить в силу жизни, и не пускать в «красную зону» своих жен.
Клементьева и Ерохина дружили давно, еще со школьных времен, когда учились в параллельных классах. Потом Ирка увязалась за Аней поступать в медицинский, потом тоже вышла замуж за врача. Олег и Василий легко поладили, особенно в тот период, когда после десятилетнего отсутствия, Клементьев вернулся в городскую клиническую и начал лихорадочно наверстывать упущенное время. Аня всегда знала, что в клинике эстетической медицины муж не навсегда. Как только на заработанные деньги удалось купить собственную квартиру, Олег уволился, хотя очередь к нему на операции была на полгода вперед. Он иногда возвращался на сложные случаи, но теперь основной специализацией была сосудистая хирургия. И он ни о чем не жалел. Аня тоже. Они оба работали, и любимое дело компенсировало просевший доход.
В дверь постучали, Аня машинально вытерла слезы и надела маску на лицо. Скорее по привычке, чем веря в ее волшебство. Ирка влетела в кабинет как ракета:
У тебя никого? огляделась она и спустила маску с левого уха.
Аня стянула свою:
Через двадцать минут первая запись. Пришла пораньше, хотела Олега попросить к окну выйти, но он сказал, что сил нет. По телефону поговорили.
Ирка похлопала по плечу подругу, которая снова задумчиво уставилась на окна корпуса напротив.
Уже знаешь, что они решили еще на неделю остаться? Аня кивнула, и Ерохина покачала головой. Думают, мы не догадались, что их 45 суток превратились в восемь недель потому, что оба на больничном провалялись. Еще и работали при этом! Теперь бухгалтерия не понимает, как им табель заполнять.
Ирина хорохорилась и шутила, стараясь забыть, как в течение этого самого больничного рыдала в кабинете главврача, умирая от страха за мужа. Теперь счастье переполняло ее, потому что просто потому, что он живой!
Излучая оптимизм, Ерохина доверительно наклонилась к подруге:
Мой-то, Ань, прикинь, у меня сегодня фотки «голые» попросил! под удивленным взглядом собеседницы она прыснула. Представляешь, сколько энергии у вернувшегося с того света человека? Он мне по вечерам такие сообщения строчит, что телефон краснеет! Я в первый раз в жизни пароль поставила, чтобы дети случайно не наткнулись.
Она прошлась по кабинету и заглянула за ширму.
Можно я тут у тебя слегка пошалю? А то у меня медсестра сидит.
Не дожидаясь разрешения, Ерохина юркнула в укромное место и, расстегнув халат на груди, стала экспериментировать с ракурсом.
А твой тебе что-нибудь пишет по ночам?
Пишет, тихо откликнулась Аня, не вдаваясь в подробности.
В первые недели отсутствия Олег действительно писал ей нежные глупости, потом заболел, и из их общения совсем ушла радость. Остались усталость, сложно сдерживаемое раздражение и отчаяние от никак не заканчивающейся разлуки.
Лушина, вот ты как была дурой деревенской так и осталась! Люсьена оттолкнула кузину от окна сестринской, выходившего в больничный коридор, и закрыла жалюзи. Уж почти год, как из твоей Ольховки тебя вытащили, а деревня из тебя все прет и прет! Чё ж ты на людей-то «в открытую» пялишься?
Даша обиделась:
Это, между прочим, и твоя Ольховка, хоть ты и уехала из нее на два года раньше!
Так ты ж еще и вернуться после медучилища туда умудрилась! Лушина-старшая фыркнула и поправила кричаще-рыжую шевелюру, которая настырно выпирала из-под медицинской шапочки. Ну как же? Сёмик твой там остался ненаглядный! И где сейчас твой Сёмик? Поматросил и бросил! И ищи ветра в поле!
Она плюхнулась на табуретку и продолжила нарезать колбасу солидными ломтями. Потом положила один кусок на хлеб и выдала двоюродной сестре вместе с очередной порцией нотаций: