Тебе куда?
Тут, рядом, я ткнул рукой в темноту.
Интуитивно, скорее по привычке, я назначил кинозвезде свидание. Здесь же, завтра вечером. В следующее мгновение я понял нелепость своих слов. Но было уже поздно.
О, кей, я постараюсь, она помахала мне рукой из отъезжающего автомобиля.
Рассказать о встрече с кинозвездой своим друзьям-туристам я не решился. Скорее бы они поверили в свидание с инопланетянкой. Но как бы то ни было, рандеву я назначил, не имея ни гроша в кармане. Решение пришло неожиданно. Сняв с шеи золотую цепочку, я отправился на знаменитый будапештский базар, где можно было купить и продать всё, что угодно.
В глазах рябило от изобилия людей и товаров. Все барыги Европы считали своим долгом попасть сюда и поживиться за счет туристов и доверчивых венгров. Отовсюду слышалась разноязычная речь. Допотопные кукольные театры, глотатели шпаг, заклинатели змей в восточных тюрбанах дополняли колорит базара.
Продираясь сквозь толпу, я увидел нечто знакомое: на невысоком дощатом помосте серел настилом брезента боксерский ринг, на котором двое громил под свист и улюлюканье публики добросовестно осыпали друг друга тумаками. Наконец один из них, не выдержав напора соперника, рухнул на пол. На ринг выскочил вертлявый азиат и, сначала по-венгерски, а затем по-английски возопил:
Каждому, кто продержится на ринге в поединке с чемпионом Румынии Михаем три раунда, по три минуты каждый, голос его сорвался на фальцет, сто долларов!
Балаганное шоу привлекало сотни зрителей. Под канаты пролез очередной искатель фортуны и бой начался. Новый соперник румына отчаянно бросился вперед, но пара точных ударов охладила его пыл, после чего Михай стал методично избивать охотника за долларами.
Вдруг во мне пробудилась отчаянная идея выйти на ринг. Я несколько лет занимался боксом, имел спортивный разряд и надеялся продержаться три раунда. В это время противника Михая уже уносили с ринга.
Перерыв полчаса, снова заорал азиат.
Подойдя поближе, я сказал ему, что тоже хочу попробовать. Смерив мою фигуру презрительным взглядом, он попытался снисходительно потрепать меня по щеке. Уклонившись, я не сильно, но резко ударил его в солнечное сплетение.
Боксер? спросил азиат. Иди, переодевайся.
Спустя несколько минут, облаченный лишь в красные шелковые трусы, я поднырнул под канаты. Верзила Михай, увидев меня, изобразил страх и попытку удрать с ринга. Толпа захохотала. Звук гонга возвестил о начале поединка.
Соперник был на голову выше меня, заметно крупнее и уж наверняка сильнее физически. Он ироничнопохлопал меня перчаткой по плечу и неожиданно
нанес сильный удар в голову. Я отлетел в угол ринга. Михай подбежал, чтобы добить меня, но, я поднырнул под его удар правой рукой, и он врезался в канаты. Пока румын разворачивался, я успел нанести серию хлестких ударов. Побагровевшее лицо противника приобрело зверское выражение. Его мощные удары рассекали воздух. Я быстро двигался по брезентовому настилу, стараясь не пропустить сильный удар, иначе не миновать нокаута. Шаг влево, шаг вправо, нырок под его руку и удары, удары. В начале третьего раунда он уже тяжело дышал, с трудом передвигаясь по рингу. Я же, не меняя тактики, следовал правилу прославленного боксера Моххамеда Али «порхать, как бабочка, жалить, как оса». В какой-то миг я оказался в углу ринга, и вдруг Михай ударил меня ногой по щиколотке. Это грязный прием профессионального бокса, позволяющий лишить соперника главного козыря подвижности. Румын навалился на меня всем телом. Сейчас последует страшный удар. Но мне тоже приходилось участвовать в уличных драках. Я резко ударил противника в пах и навстречу его инстинктивно опущенной голове, послал мощный крюк снизу правой рукой. Помост содрогнулся от падения грузного тела. Победа!
Азиат предложил мне хороший контракт. Но я, ничего не слыша, спустился с ринга и минуту спустя, уже брел по базару, сжимая в руке стодолларовую бумажку.
Прикрывая фингал под глазом великолепным букетом роз, спешу в кафе. Ее там нет. Я облегченно вздыхаю. Еще бы затеять такую авантюру! Заказав рюмку конька, прикуриваю сигарету. Букет уныло лежит на столе.
Извини, я, кажется, опоздала, восхитительные глаза цвета умбры лукаво смотрят на меня. Зачем ты это сделал? Мы утром с Микки были на базаре и всё видели. Он даже хотел сразиться с тобой на ринге. Еле отговорила. Впрочем, я догадываюсь, зачем ты вышел на бой, она бросает взгляд на цветы. Это так трогательно
Кончиками пальцев Бессинджер трогает мой синяк
Больно?
Нет, не очень.
Пойдем отсюда.
Под восхищенные мужские взгляды мы уходим из кафе. Вечерний Будапешт принимает нас в свои теплые объятия. Со мной под руку идет одна из красивейших женщин планеты. Глупая улыбка застывает на моем лице. Еще не знаю, что подарит мне эта ночь. Я просто счастлив, как никогда еще не был.
VI
Это не произведение. Это диагноз.
Впечатлительный читатель.
Автобус, несколько раз чихнув, свернул на гравийную дорогу и, покачиваясь на выбоинах, медленно продолжал свой путь. Уткнувшись лицом в пуховую подкладку куртки, я с благодушным видом рассматривал припорошенные первым снегом деревья. Выгодный заказ на периферии, оформление мозаичного панно в станичном клубе, располагал к хорошему настроению. Рядом мирно посапывал мой друг и напарник Эдик Варфоломеев. Друзья называли его Репой. Как-нибудь расскажу, почему. Хороший художник, но при этом был не дурак пропустить стаканчик другой. (В то далекое время я был совершенно равнодушен к спиртному).
Пьянство классическая беда моего ремесла, он частенько оправдывал свое пристрастие.
Разминая затекшие конечности, я потянулся и ладонью ударил соседа по плечу. От неожиданности Эдуард вздрогнул и подскочил.
Что? Где? Приехали?
Но, увидев за окном монотонный зимний пейзаж, беззлобно выругался: Пошел ты и снова опустил голову на грудь.
Наконец показалась станица. Найти клуб оказалась делом несложным он был самым крупным строением, решительно возвышающимся среди убогих хаток. Сторож, щуря глаза от бьющих в лицо снежинок, разглядывал друзей.
Председатель сказал поселить вас в доме Митревны, он ткнул пальцем в белую мглу. Пойдемте, покажу.
А она-то сама не против? Репа подышал в озябшие руки.
Хто? Митревна? Так она вмэрла, старик спешно перекрестился, а родни нема. Хозяинуйте смело.
О, Господи я непроизвольно съежился, то ли от холода, то ли от услышанного.
Минут через пятнадцать мы остановились у покосившейся саманной хатки. Сторож довольно долго возился с замком, и, наконец, скрипучая дощатая дверь нехотя отворилась перед нами. В нос ударил густой запах сушеных трав, мышей и еще чего-то неопределенного, совершенно незнакомого.
Хлопцы, дрова в сарае. Печку топить можете? Ну, я пойду.
Но после того, как Эдик достал из сумки и поставил на стол бутылку водки «Распутин», поспешность старика явно пошла на убыль.
Гарный был мужик, сторож кивнул головой на этикетку но бабы его сгубили.
Дедушка, да ты присаживайся, думаю, твой клуб не украдут, я заметил его замешательство.
Уже через полчаса в печке весело потрескивали дрова, а за столом, что может быть лучше? шла неторопливая мужская беседа.
Сынок, а ты что не пьешь? раскрасневшийся от тепла и выпитого сторож, слегка тронул мой рукав.
Неопределенно пожав плечами, я молча прихлебывал чай как ответить на этот вопрос я не знал.
Как у вас в станице говорят, дед? Не пьет значит, або хворый, або подлюка, Репа громко захохотал. Ну, что, дедуся, давай помянем хозяйку.
Митревну? А чего ж не помянуть. Интересная женщина была когда-то. Красавица. И незамужняя. Проводила своего жениха на фронт, а он-то и погиб там, сердешный. Она за всю жизнь так никого к себе и не подпустила, ни к душе, ни к телу. А какие женихи сватались! Из района даже приезжали. Всё равно ни-ни
Ну, уж если из района, тогда конечно, съерничал Эдуард. А нам бы, городским не отказала, а, дед?
Тьфу-ты, типун тебе на язык, старик в сердцах бросил окурок на пол и растоптал его ногой.
Да не слушай ты его, дедушка, он у нас темный, как могильный камень, я отчего-то почувствовал раздражение.
Ничего себе, сравнения у тебя, обиделся Варфоломеев. Впрочем, к месту.
Так вот, сторож тактично прервал нашу размолвку, уж после войны прошло много лет, а она все ждала своего суженого. А потом, как поверила, наконец, что не придет соколик, сразу как-то постарела, согнуло ее, бедную. И стала она, Клавой ее звали, травки собирать, повитушничать, заговоры знала и, старик вдруг перешел на шепот, ворожила Клавдия-то! Он замолк и многозначительно посмотрел на своих слушателей. Ожидая, видимо, большего эффекта, таинственно добавил: Колдовала она Обозлилась, поди, на весь мир из-за своего горя.