Дед, у тебя фантазии, настоянные на алкоголе, Эдик снова наполнил рюмки.
Сам ты алкаш, окончательно обиделся сторож, вы еще вспомните мои слова. Клавдия уважала непьющих людей, он одобрительно посмотрел в мою сторону. А пьяниц заговаривала, взгляд старика переметнулся на раскрасневшегося Эдуарда.
Чего ж тебя не заговорила? усмехнулся Эдик.
От негодования сторож крякнул, взял шапку и, не прощаясь, вышел из дома, громко хлопнув дверью.
Зря ты его так. Хороший дедок.
А ну их, колдунов доморощенных. Давай лучше спать,
Репа громко зевнул и начал распаковывать дорожную сумку. После долгой утомительной дороги мы заснули очень быстро.
Ночью меня разбудил какой-то шорох. Не сообразив сразу, где нахожусь, я привычно потянулся к выключателю торшера, но, вспомнив, торопливо убрал руку под одеяло. Мне вдруг стало страшно. Было поразительно тихо. После городского шума, где даже в поздний час слышен гул проезжающих машин, голоса запоздалых прохожих, отсутствие звука казалось неестественным. «Как в могиле», подумал я с содроганием и напряг слух.
«Ну, хоть бы собака залаяла, что ли, или петух прокукарекал». Вдруг шорох повторился. Скрипнула половица, и чьи-то тихие шаги приблизились к кровати.
Репа! Эдуард! Проснись!
Тот заворочался на диване.
Ну, чего тебе?
Кто-то ходит по комнате, включи свет.
Эдик щелкнул выключателем над диваном. Желтый свет озарил комнату. Десятки мышей шныряли по полу. Некоторые забрались даже на стол, лакомясь остатками нашего ужина.
Василий, не бери в голову глупостей. А, главное, не пытайся их реализовать. Просто нам нужно завести кота.
Эдуард выключил свет и, беззлобно послав меня по материнской линии, вскоре сладко засопел.
Эскиз панно председателю понравился.
Здесь будет оазис культурной жизни станицы, размахивая руками и поправляя постоянно съезжающую на глаза шапку, вещал он, ибо интеллектуальное неравенство не способствует стиранию граней между городом и деревней.
«Скорее всего, клуб поднимет духовный уровень сельчан до такой степени, что в перерывах между дойками, работницы фермы будут читать Джойса, а трактористы, в свободное от работы время, коллективно прослушивать произведения Рахманинова», подумалось мне. «А, хрен с ним, пускай выговорится».
Устроились-то как? вернулся к реальности председатель. Вас не смущает тот факт, что неделю назад там умерла хозяйка, а то художники народ впечатлительный?
Бояться покойников, значит, бояться самого себя, Репа сплюнул на окурок и бросил его в строительный мусор.
Ну, вот и прекрасно, теперь за работу, председатель протянул нам руку и, поправив шапку, сел в стоящий рядом «уазик». Машина, исторгнув из своего чрева облако выхлопных газов, тронулась с места.
У нашего заказчика, по-моему, словесное недержание, хохотнул Эдуард.
Ему просто хочется побыстрее уравняться с тобой
интеллектом.
Варфоломеев подумал, стоит ли ему обижаться на мою реплику, но, увидев огромного черного кота, сидящего на заборе, тут же забыл услышанное.
Василь, смотри это то, что нам нужно. Какой замечательный кот!
По-моему, это кошка.
Откуда ты знаешь?
По осанке. Мужики так грациозно не сидят.
Эдуард подошел к кошке и взял ее на руки.
Пойдем, милая, к нам. Будет тебе прекрасный ужин из мышек.
И, пожалуй, на завтрак останется, добавил я.
Неторопливо и уверенно, словно была здесь не раз, кошка зашла в комнату. Степенно оглядевшись по сторонам, она перевела взгляд на нас. Мы замерли: на нас смотрели человеческие глаза внимательные, проницательные и даже чуть презрительные.
Кого мы принесли? Может быть, другую найдем? предложил я, нервно закуривая. Господи, ну и глазища!
Вечно ты все преувеличиваешь. Кошка, как кошка, не совсем неуверенно возразил Эдик.
Гостья, наконец, отвела взгляд, направилась к дивану и, запрыгнув на него, величаво устроилась на одеяле.
Слушай, она, видимо, хочет сказать, что сегодня будет спать с тобой.
Да уж лучше я к тебе переберусь, заржал Репа.
Занявшись обсуждением предстоящей работы, мы забыли о животном.
Доминировать должны красные тона, дабы символизировать красноречие нашего председателя, ухмыльнулся Эдик.
И пурпурные, чтобы не упустить из виду чувство юмора одного из авторов, уточнил я.
Да уж лучше я к тебе переберусь, заржал Репа.
Занявшись обсуждением предстоящей работы, мы забыли о животном.
Доминировать должны красные тона, дабы символизировать красноречие нашего председателя, ухмыльнулся Эдик.
И пурпурные, чтобы не упустить из виду чувство юмора одного из авторов, уточнил я.
Ты вот шутишь, а при такой погоде, плитку для мозаики нам не привезут и через неделю.
Ну и что ты предлагаешь?
Завтра я поеду за плиткой, а ты нарисуешь панно на
картоне.
Пожалуй, ты прав, согласился я.
Рано утром Эдуард уехал в город. Умывшись и наскоро позавтракав, я принялся за работу. Кошка, сидя на диване, наблюдала, как я расстилаю картон, делаю наброски, пробую цветовые сочетания. Мыши исчезли, хотя она не проявляла к ним видимого интереса. Присутствие кошки почему-то тяготило, и я решил вынести ее на улицу.
Пойдем, моя хорошая, во двор. У тебя теплая шубка и не будет холодно.
Она взглянула на меня презрительно и отвела взгляд в сторону. Я поставил животное на снег и быстро вернулся в комнату. Когда я вошел, кошка, как ни в чем не бывало, сидела на диване. Повторять эксперимент мне больше не хотелось. Я чувствовал, что нахожусь во власти надвигающегося страха, и с содроганием ждал наступления ночи. Хотя я никогда не видел покойную старуху, ее образ стоял у меня перед глазами. Она смотрела на меня с мудрым превосходством мертвого, познавшего, наконец, смысл жизни, платой за который и была сама жизнь. Вещая мудрость, глубоко проникающий взгляд и совершенно непонятное присутствие вне бытия необъяснимо, а, следовательно, представляет опасность. Покойники величавы и горды, ибо они знают то, чего не знаем мы. И это, почему-то, внушает страх. Стоит только впустить его в трепещущее тело, и он будет упорно и безжалостно рвать душу на части; бесконечная пытка закончится в предрассветный час время, когда умирают, не дотянувшись до корвалола, сердечники, затягивают петлю на шее от смертельной тоски алкоголики, и тихо, от жути происходящего, воют собаки. Наконец, первый спасительный луч солнца касается сознания, и оно, тихонько постучав, приоткроет скрипучую дверь обессилевшего за ночь разума.
«Буду работать до самого рассвета, чтобы дурацкие мысли не лезли в голову», подумалось мне. Взяв в руки кисти и краски, я сразу забыл о своих страхах.
На улице завывал ветер, бросая в окна пригоршни снега. Тревога, затаив мрачную силу, витала в комнате. Кошка с любопытством наблюдала за моими действиями. На бумаге рождались деревья, дома, люди. Светило яркое солнце, цвели сады, улыбались женщины, держащие на руках счастливых карапузов. На рисунке не было места для печали, страха, смерти. Кошка с недовольным видом, словно ей не понравился мажорный этюд, спрыгнула с дивана и, подойдя к окну, медленно развернулась и уставилась мне в глаза. Я выронил кисть и понял сейчас что-то произойдет. На кошке вздыбилась шерсть, ее глаза полыхали оголтело-зеленым огнем. Она вдруг с жутким воплем прыгнула в окно. Зазвенели разбитые стекла, и в тот же миг погас свет. Кажется, тысячи мелких иголок пронзили мое тело. Реальность, пропущенная через призму невероятного и преображенная страхом, превратилась в ужас. Перед глазами мелькали черно-белые тени, слышался дикий хохот, временами заглушаемый истерическим плачем. Моего лица коснулось что-то мягкое и холодное. Мне хотелось бежать, но ноги не слушались, я закричал, но не услышал своего голоса. По освещенной луной комнате метались неясные силуэты, в воздухе развевались серые балахоны одежд. Я медленно опустился на пол, сознание покидало меня. Вдруг передо мной появилась старуха в истлевшем платье. Ее бледное и отталкивающее лицо, обрамленное растрепанными седыми волосами, в зеленовато-лунном свете выглядело особенно страшным. Глаза были прикрыты, обвисшие щеки подрагивали, беззубый рот что-то говорил. Она подняла костлявую руку, и вокруг все остановилось. Стало пронзительно тихо.
Ты хороший, я знаю, прошепелявила старуха, чтишь стариков, любишь животных, не сквернословишь, не пьешь. На нас, женщин, правда, падок, она жутко хохотнула. Но Бог тебе судья. Я с ним, честно говоря, не в ладах. Отнял моего суженого, и жизнь стала не мила.
Так вы Клавдия Дмитриевна? пролепетал я.
Не бойся меня! Сам можешь стать таким через мгновение.
Жизнь это случайность, а смерть закономерна и неизбежна. Здесь хорошо, ибо ты избавлен от суетного чередования радости и горя, которое вас так утомляет. Захлестнув себя мелкими делишками, погрязнув в абсурде и тлене, вы хотите быть счастливыми? А хочешь она вдруг приоткрыла веки, и я невольно отшатнулся. Хочешь, страстно повторила старуха, я сделаю тебя сильным, мудрым, бессмертным? уже кричала она. Дай мне твою ладонь, властно приказала Клавдия Дмитриевна и протянула мне руку. Что-то сверкнуло. От яркого света я на мгновение прикрыл глаза. Когда же открыл их, то передо мной стояла красивая темноволосая девушка.