Oh, my! Федор Михайлович? не мог не изумиться Большевиков.
What?
Dostoevsky I mean
Yes, yes, заулыбался в ответ с явным энтузиазмом и самодовольством самой природой надежно продезинфицированный рыжий. Would like to understand better the mindset of my students out there Хотел бы лучше понять склад ума моей будущей аудитории в России
Ну то есть и этот уникальный случай можно было спокойно в расчет не принимать. Чудесное явление литературы под суровой сенью тяжелого и среднего машиностроения счастливо и разумно объяснялось и обуславливалось очевидной производственной необходимостью. Похвальным добросовестным отношением к своим прямым обязанностям инструктора и тренера в большом интернациональном монстре. В ином раскладе было бы, конечно, некомфортно. Поскольку сам Витя Большевиков читал исключительно и только фантастику. И это смешило Таню. Супругу, как неизменно называл ее Борис: «твоя супруга», будто бы вкладывая в эту «подпругу» и «пургу» в бараньем «супе», всю неказистость и нелепость, какую только мог себе представить и вообразить.
Ты же большой, говорила Таня, совсем большой
В общем, фантастику, и только. Всего иного в мире слов и образов Виктор откровенно сторонился. Особенно того, что в рифму. Стихи кропал отчим. О Родине вообще как патриот и о полях ее и травках как картофелевод. Даже пытался издать в начале девяностых, незадолго до смерти сборник избранного, Витя и Таня ему что-то одалживали, какие-то прямо в руках, как сахарная вата, таявшие деньги на это неудавшееся предприятие. Завтра, так получалось, Виктора Большевикова ждала вторая издательская афера в жизни. Финансового участия, правда, теперь не требовалось, зато о неудаче не могло идти и речи. Тем более что к управлению и организации процесса привлекался человек-звезда, во всяком случае, так следовало из досье на приглашенного, которое, прощаясь, бровями полетав и губками поплавав, Борис Ильич Винцель передал Виктору Викторовичу Большевикову. Сделал длинный и точный пас. Через всю поляну.
В реальности кент, что вкатился на следующее утро в генеральский кабинет, более всего напоминал не галактический хрусталь, а клумбу, осемененную каким-то зоо-био-хулиганом. Незабудки соседствовали с маками, фиалки обрамляли розы, и на гвоздики дышали ландыши и каллы. Ни одна составляющая туалета Александра Людвиговича Непокоева не сочеталась ни кроем, ни фасоном, ни цветом, ни структурой со смежной и соседствующей. Малиновый жилет в смородиновых точках, пиджак песочный с металлической искрой, сорочка голубая с выпукло-вогнутыми обойными узорами и гладкие гнедые брючки. Ботинки красные, как две вареные креветки, и галстук-бабочка из изумрудных зенок тысячи кузнечиков. Они кусались, дрались и конфликтовали. В результате создавался какой-то совершенно калейдоскопический эффект. Все прыгало и плыло перед глазами, перетекало одно в другое и менялось местоположением, и совершенно ошеломленному Виктору Большевикову временами казалось, что руки мастера пиара легко кочуют из рукавов в штанины и обратно, жилет без остановки перелицовывается в пиджачок, а затем снова остригается, в то время как глаза гостя, подобно пуговицам, непрерывно разбегаются и сбегаются, шныряя без остановки по всем поверхностям его радужного носильного гарнитура. Фонтан цветов, углов падения и отражения, спектральный беспредел. Стоит ли удивляться тому, что прозорливый Винцель и не стремился, и не хотел на таком фоне красоваться.
А вот генеральный директор большой компании Геннадий Георгиевич Пешков был дальтоником и, счастливо наделенный самой природой этим и множеством других защитных, усекающих и чувства, и мысли свойств, их благодатно одебиливающих, не ведал дискомфорта. Он вел с пришельцем из мира высокой моды и культуры, чужого и недосягаемого, нечаянно залетевшего сюда, в бензин и масло, как какаду в прокатный цех и кузню, деловой, размеренный разговор.
Мы не будем впадать в кофейную гущу и загадывать на завтра, говорил он, в своей обычной торжественной и напыщенной манере. Мы приняли решение в вашу сторону на основании объективного анализа фактов и обстоятельств актуального и исторического содержания и очень надеемся, что и вы, в свою очередь, согласитесь взять это на свои плечи
От потока обращенных к нему лично слов Александр Людвигович Непокоев, человек-пэчворк, неповторимый ни в одном фрагменте самого себя, как бабушкино лоскутное одеяло, просто съезжал с катушек. Ему, выпускнику филфака, пусть формально уже давно бывшему, но в сердце своем вечному учителю русского языка и литературы, казалось, что он посланник гомо сапиенсов в темной утробе века неандертальцев. Судьба и благосклонная фортуна его, краснодипломника, как будто бы внезапно вывели на нетронутые, девственные кисельно-молочные берега дислективных и дегенеративных, и он, как Гулливер, тут всех, не напрягаясь и не разбегаясь, высушит и выдубит Вот уж свезло так свезло
А вот генеральный директор большой компании Геннадий Георгиевич Пешков был дальтоником и, счастливо наделенный самой природой этим и множеством других защитных, усекающих и чувства, и мысли свойств, их благодатно одебиливающих, не ведал дискомфорта. Он вел с пришельцем из мира высокой моды и культуры, чужого и недосягаемого, нечаянно залетевшего сюда, в бензин и масло, как какаду в прокатный цех и кузню, деловой, размеренный разговор.
Мы не будем впадать в кофейную гущу и загадывать на завтра, говорил он, в своей обычной торжественной и напыщенной манере. Мы приняли решение в вашу сторону на основании объективного анализа фактов и обстоятельств актуального и исторического содержания и очень надеемся, что и вы, в свою очередь, согласитесь взять это на свои плечи
От потока обращенных к нему лично слов Александр Людвигович Непокоев, человек-пэчворк, неповторимый ни в одном фрагменте самого себя, как бабушкино лоскутное одеяло, просто съезжал с катушек. Ему, выпускнику филфака, пусть формально уже давно бывшему, но в сердце своем вечному учителю русского языка и литературы, казалось, что он посланник гомо сапиенсов в темной утробе века неандертальцев. Судьба и благосклонная фортуна его, краснодипломника, как будто бы внезапно вывели на нетронутые, девственные кисельно-молочные берега дислективных и дегенеративных, и он, как Гулливер, тут всех, не напрягаясь и не разбегаясь, высушит и выдубит Вот уж свезло так свезло
Мы хотим верить, что все позиции совместно нами выработанного плана окажутся охвачены выполнением, и для этого готовы передать вам это дело все целиком в бразды управления, продолжал формулировать саму идею проекта «Сто лет в России» и основных этапов его реализации генеральный директор большой компании, управляющий ее российским подразделением Геннадий Георгиевич Пешков. Столпом всего и осью, как верно вчера сообщил Винцель Большевикову, действительно должен был стать художественный альбом, но в антураже его шла и мелочишка капельмейстерская, вроде разработки специальной юбилейной символики, и настоящий гроссмейстерский крупняк в виде двенадцатимесячной, а может быть, и двухгодовой пиар-компании, вершиной которой должен был стать юбилейный вечер.
В Колонном зале Дома Союзов, может быть? в патриотическом порыве предположил вскормленный виршами Барто и Михалкова генерал буржуйской компании Геннадий Георгиевич Пешков. И в этом была доля настоящего гражданского мужества. Поскольку присутствовавший здесь и тот же ходячий цветник лицезревший Нат Биттерли, вице-президент, ответственный за русский бизнес, уже высказывался предварительно приватно в пользу Спасо-Хауса, и вовсе не потому, что был поклонником белогвардейца М. А. Булгакова. А потому, что был американцем. Но Пешков очень надеялся «склонить чашу весов в пользу обратного» весомым мнением специалиста и общепризнанного эксперта.
В Колонном зале Дома Союзов, он повторил с особым выражением и весьма многозначительным уперся взглядом в Непокоева. Мы тут единогласно к этому склоняемся. А вы что в смысле этого думаете, Александр Людвигович?
А Людвигович, вот ведь скандал, в этот момент не думал вовсе. Он млел Это был, кажется, первый случай в его полной трудов и подвигов жизни, чтобы на самом первом интервью, когда встречают сначала по одежке, а провожают по словарному запасу, гордость его, кормилец лизун и пестик не прыгал между зубов, не бился в небо и не разбрызгивал слюну. Лежал в ней беззаботно и сладко мок. Хозяин мероприятия и кабинета Геннадий Георгиевич Пешков сам говорил не останавливаясь, да с такими нечеловеческими, марсианскими неправильностями в соединении слов и смыслов, что у Александра Людвиговича росло и крепло ощущение, что группа умственно отсталых первоклассников ему готова вручить ключи от кассы. ПИН-коды всех кредитных карт, а вместе с ними и пароль от корпоративного клиент-банка.
Когда же в голове Непокоева из самой глубины педагогических, филологических напластований внезапно выплюнулось еще и слово, научное определение системы тропов, посредством коей речь свою конструировал оратор катахреза! да, катахреза, ну конечно, она самая! катахреза! Александр Людвигович ощутил такой прилив самоуверенности и чувства превосходства, абсолютного, немецко-фашистского, учительского, что окончательно забыл про все. Про дикую череду событий этого утра, несвоевременную ненасытность подруги Аси и все границы уже перехлестнувших хамства и бесцеремонности дочери Саши все то, что он, как тяжкую ношу сюда привез и лишь сверхчеловеческим усилием, каким-то сверхъестественным вдохновением надеялся преодолеть и перемочь. И не понадобилось. Ему, как Бендеру, всё подавали сами, на тарелочке. С прекрасной золотой каемочкой, точно такой же, что стояла перед ним с парочкой отменных брауни и «рафаэлкой» в хрустящем целлофане. О!