«Старинное местечко тогда насчитывало примерно 250 домовладений, где проживали 2,8 тыс. человек. Самой протяженной была улица Почтовая (ныне центральная часть ул. Советской) от речки Каленковки до Свято-Никольского храма и немного за ним. Севернее ее был небольшой переулок Дьяковский (ныне часть ул. Пролетарской), южнее улицы Барановская, Зеленая и Гимназическая (ныне части улиц Калинина, Красноармейского и Луначарского)» [9].
Источник: https://belisrael.info/?p=9997
Калинковичи в 1917-м году описаны в статье историка и краеведа Владимира Лякина [9]:
« за пределами железнодорожной станции Калинковичи и прилегающих к ней еще семи отдельных поселений (всего ок. 4,2 тыс. человек, включая солдат гарнизона), что располагались тогда в нынешней черте г. Калинковичи, шла напряженная, тревожная прифронтовая жизнь. Еще несколько дней (а в глухих сельских углах и с полмесяца), люди ничего не знали о наступающих великих исторических переменах и не догадывались о грядущих небывалых испытаниях.
В Калинковичах, местечке и на станции, среди грамотной публики ходил по рукам текст запрещенной цензурой, нелегально отпечатанной речи с заголовком «Глупость или измена?» депутата Государственной Думы П. Милюкова. «Мы потеряли веру говорилось в ней что эта власть может привести нас к победе. Если мы говорили, что у нашей власти нет ни знаний, ни талантов, необходимых для настоящей минуты, то теперь эта власть опустилась ниже того уровня, на котором стояла в мирное время».
Прочие обыватели, оголодавшие и озлобленные на власть, рассказывали друг другу привезенный кем-то из поездных пассажиров столичный анекдот:
Заметил Распутин что наследник престола отрок Алексей чуть не каждый день в слезах. Спрашивает: «Что случилось, Ваше императорское Высочество? Почему вы так часто плачете?» «Да как же иначе, отвечает царевич, судите, святой отец, сами: когда русских на фронте бьют, папенька плачет, и я вместе с ним, а когда бьют немцев, матушка плачет, и я с нею».
Кто такой Григорий Распутин, и какое место он занимает при царской семье, в Калинковичах знали все. Дело в том, что его личным секретарем и доверенным человеком был хорошо известный тут 55-летний Арон Симанович, бывший владелец ювелирного магазина в Мозыре. «Во время войны рассказывает он в своих мемуарах ко мне обращалось очень много молодых евреев с мольбами, освободить их от воинской повинности. Для этого имелось много путей, но я выбирал всегда наиболее удобный для данного случая. Однако часто совершенно отсутствовала какая-нибудь законная возможность, и я должен был прибегать к исключительным мерам». Обращались к нему и земляки через старшего брата Хаима Симановича, проживавшего в Калинковичах. Он был компаньоном Х. Гаммельштейна, торговал в его лавке (ныне торговый центр «АнРи») ювелирными изделиями и прочим «красным» товаром. Когда в первых числах января вначале разнеслись смутные слухи, а затем и пришли газеты с официальным сообщением об убийстве в Санкт-Петербурге всесильного «старца», эти контакты, к великому сожалению калинковичских финансистов, прервались. Разговоры на селе были тоже, в общем, сочувственные: «Вот, в кои-то веки добрался мужик до царских хором говорить царям правду, и паны его уничтожили»
Представляется, что первые неопределенные слухи о свершившейся в Петрограде революции начали разлетаться по калинковичской железнодорожной станции и местечку уже 3-го марта, когда по телеграфу были получены официальные извещения о смене власти. На следующий день слухи усилились, работа повсеместно прекращалась, люди выходили на улицы, обсуждая внезапную новость. Когда же утром 5 марта с петроградского поезда в возбужденную толпу (ее увеличили приехавшие на воскресный базар крестьяне) попали экземпляры спешно отпечатанного манифеста о царском отречении и свежие газеты, наступило всеобщее ликование.
К тому времени семья Герчиковых уже перебралась из Калинковичей в Гомель, где их и застали события 1917 года. «В Гомель вспоминал М. Герчиков весть о свержении царя прибыла числа 2-го марта старого стиля. Помню, возвращаясь днем из гимназии, я услышал эту новость по дороге и, войдя в дом, сразу выпалил: Царя сбросили!. Сначала домашние восприняли это как мальчишеское озорство с моей стороны, отец даже строго предупредил меня не болтать больше такие опасные глупости. Сам же он быстро оделся и вышел на улицу. Вернувшись через полчаса обратно, он, радостный, подтвердил мои глупости. Тут уже все мы и стар, и млад высыпали из квартир. Улицы были полны толпами людей. На некоторых были уже лоскутки из красной материи символа революции. Несколько человек взобралось на крышу аптеки и снимало оттуда двуглавого царского орла. Кое-кто разоружал попадавшихся городовых. Все забыли на время про тяготы и лишения; город ликовал!»
Вот еще зарисовка, которую наблюдал в те дни 17-летний сын белорусского железнодорожника М. Т. Лыньков, и перенес позднее на страницы своей повести «Миколка-паровоз». Она была очень популярна в 50-е 70-е годы прошлого века среди советских школьников и входила в программу изучения белорусской литературы. «Над зданием вокзала колыхался на ветру огромный красный флаг. На платформе и на путях толпились люди, и все такие веселые, шумные. Жандарма и след простыл, а ведь уж так он мозолил глаза, целыми днями отираясь возле колокола в своей красной шапке. Попряталось куда-то начальство, исчезли и офицеры, которых всегда было видимо-невидимо в проходивших через станцию поездах и эшелонах. Но больше всего удивило Миколку не это он смело прошел в тот зал, куда прежде не мог попасть даже вместе с отцом. Никто не задержал его. В зале первого класса почти всю стену занимал пребольшущий портрет царя. Вот этот-то портрет теперь и сдирали рабочие депо. Срывали, как говорится, «с мясом». Уже сброшены были на пол царские ноги в наглянцованных сапогах, мундир с золотым шитьем, и одна только голова под короной, зацепившись за гвозди, все еще болталась на стене. Вот к этой голове сейчас и тянулись багром деповские рабочие. Вскоре царская голова вместе с углом рамы и налипшей известкой полетела вниз и, вздымая клубы пыли, рухнула на пол. И все начали дружно чихать и смеяться:
Только и пользы от царя, что носы прочистим, приговаривали рабочие, когда один из носильщиков взял метлу и стал сметать в кучу царя, известку и всякий хлам, чтобы выбросить потом все в мусорную яму.
Вот, брат, как царей сбрасывают! произнес кто-то над самым ухом Миколки, и вновь толпа весело захохотала».
Житель Мозыря В. И. Мазуркевич вспоминал о проходившем пятого марта в его городе стихийно возникнувшем митинге [9]:
«Большой двор мужской гимназии представлял необычайное зрелище. Один за другим выступали ораторы с пламенными речами. Говорили о том, что уже третий год идет война за интересы капиталистов и с каждым днем все больше жертв. Конец войны может приблизить только народ, если он завершит революцию и возьмет власть в свои руки. Везде пламенели лозунги Да здравствует демократическая республика!, а также другие революционного содержания».
Источник: https://infourok.ru/prezentaciya-po-istorii-otechestva-tragediya-doma-romanovih-klass-1309888.html
Разумеется, возле ЖД-вокзала в Калинковичах в марте 1917-го г. также прошел митинг, в нем принимали участие рабочие, служащие и солдаты артиллерийского парка. Люди на нем находились с красного цвета флагами и бантами на одежде. На вокзале была зачитана телеграмма о переходе власти Временному правительству и рассказано о царском манифесте об отречении царя от престола.
Организация митинга в Калинковичах была взята на себя вышедшими из «подполья» местными социал-демократами и социалистами-революционерами («эсэрами»), которые увеличились в количестве из-за пополнения их состава эвакуированными с запада железнодорожниками. Подробности описаны следующим образом [9]:
«Среди выступавших вполне мог быть и отличавшийся своими либеральными взглядами начальник Подольского паровозного депо Блинов, член официально существовавшей и до революции Конституционно-демократической партии. Несколько рабочих под одобрительный гул толпы сбросили с фасадов вокзала и почтово-телеграфной конторы на землю коронованных царских двуглавых орлов. Досталось, наверное, под горячую руку, и калинковичским «блюстителям порядка». Полицейский урядник А. Я. Маковнюк хоть жив остался (в документе 1927 года числится как лишенный избирательных прав истопник в районной больнице), а жандарму Е. А. Яновцу и полицейскому приставу Камаеву повезло меньше, в списке 1920 года оба отмечены как «умершие».
1.4 Первые послереволюционные дни и после них. О развитии Калинкович после революции 1917-го г.
Первые послереволюционные дни и после них
Источник: https://belisrael.info/?p=9997
Первые послереволюционные дни и после них [9]:
«Если до Калинковичей, стоявших при железной дороге, новости из столицы докатились быстро, то до отдаленных волостных центров и затерянных среди лесов и болот деревень на территории нынешнего Калинковичского района официальные известия о перемене власти дошли нескоро, спустя две-три недели. В конце марта на калинковичской железнодорожной станции явочным порядком уже действовал Совет рабочих и солдатских депутатов. Он подчинялся Гомельскому Совету, взаимодействовал с Речицким уездным комиссаром Временного правительства и военными властями. В начале апреля, когда из Минска была получена инструкция об организации временных исполнительных комитетов на местах, таковые были избраны в Дудичской волости и местечке Калинковичи (до конца 1917 года делил власть с мещанской управой).