Был человек и не стало человека и всё, что было связанное с ним, осталось под этим небольшим холмиком земли.
Так молча и закопали Серёгу.
Для Леньки это было так необычно. Несколько дней назад Серёга смеялся, что-то старался кому-то доказать, совершал подлости, отбывал наказание за них и все Никому он уже ничего не докажет и, вообще, никому он никогда не был нужен и сейчас не нужен. А теперь особенно. Будет догнивать на этом Богом забытом кладбище где-то в глубине тайги. Или наоборот, останется навсегда вечно молодым в этой мерзлоте, как тот убитый старатель, которого ребята нашли в шахте. Какая-то нехорошая мысль посетила Лёнькину голову:
А, может быть, отец так сильно любит сына, что хочет, чтобы тот навечно остался молодым, оставив его в тайге и закопав в мерзлоту?
Но тут все были приглашены на поминки, и для дальнейших размышлений у Лёньки просто не было времени.
После того как была кинута последняя лопата с землей на могилу Серёги и холмик был выровнен, народ бодро двинулся с кладбища в сторону клуба.
Если на кладбище все шли тихо и благородно, то сейчас, в преддверии предстоящих возлияний, настроение у народа поднялось, стройность рядов потерялась и даже кое-где раздавались шутки.
Все прошли в клуб, где были накрыты столы с обильными закусками и выпивкой. Водяры было немерено.
Лёнька с Сашкой тоже оказались за общим столом. Им дали попробовать по полстакана красного вина, чтобы они помянули усопшего.
От такой дозы спиртного, мальчишки здорово захмелели. Они точно, как дурачки, сидели и только крутили головами, наблюдая за происходящим вытаращенными глазами.
Лёнька слышали от кого-то, чтобы хмель прошёл побыстрее, надо много есть. Поэтому они с Сашкой и навалили себе полные тарелки всего, что было на столе и ели от пуза.
Неожиданно Лёнька почувствовал, что кто-то положил ему руку на плечо. Он обернулся и увидел Ивана Михайловича:
Закусываете, ребятки? как бы невзначай начал тот непринуждённо.
Лёнька знал, что такой тон Михалыча ничего хорошего не предвещает.
Угу, только и смог он ответить с полным набитым ртом.
Это хорошо, так же вкрадчиво продолжал Иван Михайлович. Ешьте, ешьте, голубки а потом, как будто, что-то вспомнив, вновь потрепал Лёньку по плечу. Лёня, а не съездил бы ты на Дубакит, на нашу заимку. Вещи там Серёгины надо забрать. Отец его хочет, чтобы эти вещи были у него. Сможешь? Михалыч уже с просьбой заглядывал Лёньке в глаза.
Что уж там такого важного у Серёги осталось на заимке, Лёнька не знал. Но ехать ему в такую даль очень не хотелось.
Но тут к ним подошел отец Серёги и проникновенно, глядя прямо Лёньке в глаза, попросил:
Съезди, пожалуйста, сынок, а то тут все пьяны уже. Только ты сможешь это сделать сейчас. Мне каждая мелочь, напоминающая о нём, будет дорога.
А что бы и не съездить? лихо выдал Лёнька. Видимо остатки вина всё ещё играли в его голове. Давай! Поеду.
Услышав согласие, полковник наклонился к Лёньке и приобнял его:
Спасибо тебе, дорогой, и, отвернувшись, смахнул слезинку с глаз.
Поняв, что Лёнька согласен, Иван Михайлович потянул его из-за стола:
Сейчас пойдём, и я взнуздаю Рыжуху, и ты на ней и поедешь туда. Поедешь верхом, так что к вечеру, до темноты, сможешь обернуться. Смотри, сильно не гони её. Она девушка с норовом. Может и заартачиться.
Придя на конюшню, Иван Михайлович положил на Рыжухину спину седло и попытался подтянуть подпругу, но не тут-то было, Рыжуха надула живот. Увидев такую хитрость лошади, Михалыч со словами:
Вот ты зараза, какая, ударил её коленом в живот, от чего тот моментально сдулся, и Михалыч смог отрегулировать подпругу, а потом, как будто что-то вспомнив, спросил:
Верхом-то ты ездить умеешь?
Приходилось ездить как-то на Кавказе несколько раз, стал припоминать Лёнька. Только давно это было. Года четыре назад.
Это по твоим меркам давно, а по мне это было вчера, хохотнул Михалыч и добавил: Значит, забыть не смог ещё. Но смотри, на ногах амортизируй больше, старайся, как бы обнять её ногами, он хлопнул Рыжуху по спине. Представь себе, что ты сидишь на бревне и обнимаешь его, Михалыч посмотрел на Лёньку, пытаясь понять, дошли ли до него его слова. Старайся нижней частью тела повторять все её движения. Назад сильно не заваливайся. У Рыжухи походка особенная. Копчик себе набить сможешь запросто, да ноги стереть.
Ладно, попробую, только и оставалось сказать Лёньке. Пути назад у него не было.
На вот, на всякий случай, если мишку увидишь, достал он двустволку шестнадцатого калибра из шкафа. Возьми вот ещё ружьецо и патронов пачку, Иван Михалыч положил в Ленькин рюкзак пачку патронов, фляжку с чаем, кусок отварного мяса и ломоть хлеба. А это, чтобы перекусить, когда приедешь на заимку. Да, добавил он, показывая на холстяной мешочек, а это Рыжухе. Больно любит она подсоленные сухарики. Не забудь попоить её по приезду.
Михалыч поддержал ногу Лёньки, когда тот поднимался в седло и, хлопнув Рыжуху по крупу, пожелал:
Удачно тебе добраться, сынок. Будь внимателен. На Рыжухины прихоти не поддавайся. Ты хозяин, потому что ты в седле. Заставь её слушаться тебя. Счастливо!
Лёнька поводьями сразу же направил Рыжуху на выезд из прииска.
Лошадь слушалась хорошо, она же знала Лёньку, да и он всегда с ней ласково разговаривал, время от времени балуя различными вкусностями.
Пришлось немного наклониться вперед и упереться ногами в стремена, но ноги вскоре устали. Лёнька уже и так, и сяк пытался приноровиться к рыси лошади, но пока у него ничего не получалось.
Они доехали только до первой заимки, а силы у Лёньки в ногах почти закончились.
У входа в заимку, Лёнька спешился, размял затекшие ноги и, напоив лошадь, дал ей подсоленных сухариков, которые положил в рюкзак Михалыч.
Рыжуха смачно хрумкала ими, с благодарностью посматривая на Лёньку.
Немного передохнув, они поехали дальше.
При езде верхом присутствие комаров и мошки не замечалось. Лёнька вспомнил их первый поход на заимку. Тогда комары их жрали нещадно, было очень жарко и приходилось постоянно отбиваться от этих тварей и потеть в полностью застегнутых энцефалитках.
А сейчас, встречный ветерок обдувал Лёньку, растрепывая его отросшие и выгоревшие за лето волосы. Энцефалитка была расстегнута, и даже пришлось немного застегнуть молнию на ней. Ведь был же уже не июнь, а конец августа. Погода сильно поменялась. Даже на некоторых ветвях деревьев, низко нависающих над дорогой стали проглядываться пожелтевшие листочки.
Лёнька ехал, немного приподнявшись в седле и слегка пригнувшись, чтобы ветви некоторых деревьев не задевали его голову.
Вскоре он подъехал к поляне, где в своё время они с Сашкой стреляли по воронам.
С удивлением он увидел, что на тех же соснах, как и прежде, опять сидели вроны.
Лёнька был воодушевлен тем, что он, как опытный всадник, умеет скакать на лошади и вспомнил романы Майн Рида, где ковбои стреляли из ружей, сидя в седлах.
Ему так захотелось походить на этих знаменитых ковбоев, что шальная мысль посетила его голову:
Дай-ка, и я пальну по этим вронам.
Вроны, как будто не заметив подъезжающего к поляне Лёньку, безмятежно сидели на соснах.
Под нависающей листвой деревьев, Лёнька, как заправский ковбой, натянул поводья и, вынув из рюкзака патроны, которыми снабдил его Михалыч, зарядил ружье.
Осторожно, чуть поддав каблуками Рыжуху, он направил её к краю поляны. Не выезжая на неё, он прицелился и пальнул по вронам.
Вроны, тут же сорвались с ветвей и улетели, громко каркая и хлопая крыльями. У ковбоя Лёньки ничего не получилось! Ни в одного врона он, конечно, не попал.
Рыжуха, после произведенного выстрела, только уши прижала, но не взбрыкнула и осталась стоять спокойно. Тут Лёнька ощутил благодарность к Рыжухе и его неожиданно осенила мысль, что если бы это была другая лошадь, а не Рыжуха, то она бы наверняка испугалась выстрела и, скинув этого идиотского седока, понеслась бы от страха невесть куда. Ловил бы он её тогда, если бы вообще остался жив.
А Рыжуха ничего, только уши прижала и укоризненно смотрела на своего незадачливого седока. В её взгляде только и сквозило:
Ну и дурак же ты, Лёнька.
Увидев её осуждающий взгляд, Лёнька прижался к шее лошади и ласково попросил:
Милая моя, извини ты меня, дурака. Я больше так не буду. Не хотел я тебя испугать. Прости меня, и давай поедем дальше.
Рыжуха, как будто поняв извинения Лёньки, спокойно, без излишних понуканий, пошла дальше.
С такой скоростью, как бежала Рыжуха, Лёнька вскоре доехал до заимки.
Спешившись, он обошел её. Ничего-то в этих местах не изменилось.
Так же было слышен шум вод Дубакита и шелест листвы высоких осин, которые окружали заимку.