А из вин, что прикажете?
А из вин подай мне фруктовой воды грушевой и черносмородиновой. А потом можно и чая С вареньем и печеньем.
Иван Иваныч страстно любил чай со сладостями и мог пить его помногу и подолгу. Про него ходил один миф, что во время пожара в его доме, который случился несколько лет назад, Иван Иваныч едва не сгорел из-за чая. Он пил чай, когда к нему прибежали и сказали, что его дом загорелся. «Мало ли что там горит! возразил он. Не видишь, я чай пью!». Немного погодя, опять прибегают: «Иван Иваныч, лестница горит! Бегите!» «Смотри, пожалуйста, не буду я бежать! Дайте чай допить!» Наконец только когда пламя ворвалось в комнату, Иван Иваныч схватил самовар и кое-как, через окно, выбрался наружу. Но чай всё-таки допил.
Ну-с, теперь всё, объявил он официанту, действуй! Ах да, передай ещё капитану: мол, Иван Иваныч, угощает. Просил пожаловать, если время имеется.
Спустя минут двадцать, Чакветадзе находился уже в самом разгаре пиршества. Перед ним стояли бутылки с разноцветной жидкостью, сковородки с горячей едой, разные салатницы, тарелки Его тёмное скуластое лицо ещё больше потемнело от удовольствия и жара. В рубке было почти пусто. Кроме него, сидело по углам всего два-три пассажира. Иван Иваныч скучал без компании и ждал кого-нибудь из своих.
И компания не заставила себя долго ждать. Грузина настолько все любили, что он не мог остаться в одиночестве.
Прежде всего в рубку заглянул капитан.
Иван Иваныч! Моё почтение! весело воскликнул он. Пиршествуете? Приятного аппетита!
Спасибо! Сюда иди! Вместе кушать будем! пригласил его грузин.
Да ведь ты ерунду кушаешь, Иван Иваныч! смеялся капитан подсаживаясь. Я и рад бы тебе компанию составить, да душа не принимает сладкой водички. И чего ты вина не пьёшь? Какой ты, прости господи, грузин после этого? Ты, кстати, знаешь, что Волга пьяных любит? Вот Волга пьяных не топит, а трезвых топит
Ну, ладно тебе! Для тебя сейчас велю вина подать Иль водочки прикажешь? Пей на здоровье, а я свою «сладкую водичку» попью. Хорошо?
А не противно? Если вино то рядом будет стоять?
Мне то что? Пускай стоит.
Вскоре к пирующим присоединились, помощник капитана, машинист и ещё двое знакомых Чакветадзе. На столе появилось вино, водка, пиво, а также чай. Чакветадзе пил стакан за стаканом, как будто ровно перед этим ничего не ел и не пил, и заедал всё печеньем и вареньем. Лицо его покрылось капельками пота, глаза сияли, а папаха съехала набок. Он громко пел, громко говорил, громко смеялся и гораздо больше производил впечатление подвыпившего, чем его сотрапезники, пившие горячительные напитки.
При подобной обстановке протекали все кутежи Чакветадзе, и нередко число пирующих увеличивалось до таких размеров, что приходилось перебираться за стол больше. И вплоть до первого свистка эта дружная компания заседала в рубке, ведя самые приятные для Чакветадзе разговоры: о пароходах и пароходных делах.
Иван Иваныч был живой легендой всего волжского пароходства. Он знал не только каждый пароход «в лицо» и «по голосу», но и знал всю его историю: где он построен, в каком году спущен на воду, когда последний раз меняли котлы, с кем сталкивался, знал все поломки и т. д. Он был коротко, по-дружески, знаком с каждым капитаном. Начиная с местных и приглашённых со стороны иностранцев, заканчивая военными флотскими офицерами. Среди них были у Чакветадзе и любимцы, с которыми он был особенно рад встречаться и проводить время, и знакомством с которыми он очень гордился. Самым любимым из них у него был капитан Ткаченко. Чакветадзе ярко и образно изображал перед своей аудиторией, как этот знаменитый капитан, гоняясь с другим пароходом, сжёг, из-за нехватки дров, груз свиного сала. Рассказывал, с какой легендарной скоростью ходил под его управлением пароход «Вещий Олег», и как не воздержан был Ткаченко на язык: когда пароход садился на мель, он, зная свою слабость, предусмотрительно обращался к пассажиркам: «Сударыни! Сейчас я буду грубо выражаться. Не угодно ли вам спуститься вниз»
И смотри, пожалуйста, как он любил свой пароход! всегда прибавлял грузин. Ни на какой другой пароход переходить не желал. Его звали на «Анастасию», на «Поспешный». Нет, остался на проверенном «Вещем Олеге» Не то что нынешние капитаны: сегодня на одном, завтра на другом Пароход свой путём разглядеть не успеют, а уже на другом. Ткаченко знал свой пароход! Каждый гвоздик на нём знал А когда «Вещего Олега» модернизировали и полностью перестроили, дав ему новое имя «Анна». Он обиделся: «Это не мой пароход! Не хочу и не буду на нём ходить!» и ушёл. Да, вот такой он капитан Ткаченко, остался верным другом «Вещему Олегу» и не предал его.
Иногда шутки ради, чтобы подзадорить Чакветадзе, собеседники принимались хвалить пароходы конкурирующей компании. Тогда грузин приходил в шумное возбуждение.
Что ты мне такое говоришь, скажи, пожалуйста! кричал он, ударяя себя в грудь смотря бешеным взглядом на собеседника. «Юрий Долгорукий» хороший пароход? Ты, верно, с ума сошёл? «Юрий Долгорукий» построен в 1862 году, а котлы в последний раз на нём меняли в 80-м! У него машинное отделение всё чёрное, как ночь, не одного светлого пятна. Это старая, гнилая дрянь! А обстановка? Ха! Видел ты обстановку «Юрия Долгорукого»? Дешёвка! Ещё и ненадёжная! А, ты не видел, тогда молчи, пожалуйста, если не видел!
А видал ли ты, Иван Иваныч, «Светлану» после ремонта? хладнокровно говорил собеседник, перемигиваясь с соседями. Вся блестит, сверкает, стены в рубке оклеили тиснёным деревом Просто шик!
Ну ты скажешь дорогой! После ремонта вопил Чакветадзе. Знаем мы их ремонт! Вывеску покрасили да свисток новый приделали! И вот, скажи, пожалуйста, вот откуда ты взял тиснёное дерево? Никакого тиснёного дерева там нет! Трёхлетняя старая клеёнка облезлая Тьфу, срам! «Светлана» как была дырявым корытом, так им и осталась!
Ну, может быть, я его с кем-то спутал кротко соглашался собеседник.
Ой, пароходы он путает, а ещё капитан называется! накидывался на него возбуждённый грузин.
Ну, ладно тебе, смеялись остальные. Иван Иваныч, не серчай.
На этот раз пиршество Чакветадзе, однако, прервалось самым неожиданным образом.
Около Ивана Иваныча собралось уже человек шесть, и разговоры текли рекой. Он уже успел воодушевлённо рассказать целых две истории о капитане Ткаченко. Потом разговор перешёл на нынешние порядки в пароходстве. Чакветадзе, ещё более воодушевившись, громил «бюрократов» из петербургского правления «Сома» за нелепые, по его мнению, распоряжения и за незнания Волги. До отхода парохода оставалось ещё два часа, и ещё половина напитков и угощений оставалось нетронутыми, а Чакветадзе добрался всего только до седьмого стакана чая.
И вдруг в рубку вбежал бледный, взволнованный Сухомлин и испуганным тоном, заикаясь от волнения, обратился к грузину.
Иван Иваныч, срочно, пожалуй, в контору!
А что такое? удивился Чакветадзе. Что, собственно, случилось?
Скандал Иван Иваныч Такой скандал, что и не знаю Николай Павлович побил Лукомского
Чакветадзе вскочил, словно на пружинах. Собеседники в смятении отодвинулись от стола.
Врёшь?!
Ей-богу! Вот тебе крест! перекрестился. Сейчас Николай Павлович в конторе, сидит ни жив ни мёртв Елизавета Сергеевна тоже там, а доктор Лукомский за полицией побежал!
Находившиеся в рубке пассажиры, очевидно, заинтересовались появлением Сухомлина и его рассказом. Почти все они, любопытства ради, торопливо вышли на балкон, откуда было хорошо видно, что делается на пристани.
Потрясённый Чакветадзе схватился за голову и промолвил:
Батюшки-батюшки Ой, как нехорошо! Пошли скорей!
Вот это да! воскликнул капитан. Чего это с ним? крикнул он в спину удаляющегося грузина.
Чакветадзе пулей спустился на нижнюю палубу к трапу и ещё по дороге услышал какой-то особый шум в конторе.
Там гудел и раздавался громкий, особенно повышенный и беспокойный разговор, непохожий на обычный шум пристанской суеты. Отдельные восклицания, словно короткие языки пламени, то и дело вырывались в костёр этого треска и гула. Около двери конторы теснилась толпа пассажиров и других, случайных, зевак. К зданию торопливо приближался, придерживая шашку, жандарм, а за ним шёл, толстый и важный, сам участковый пристав. Шёл он спокойно, можно сказать, величаво, и попутно остановился перед торговкой, погрозив ей пальцем. В толпе какая-то дама взволновано и гневно говорила: «Чёрт знает что! Дерутся, скандалят Никогда в жизни больше на этих пароходах не поеду!»
Чакветадзе вошёл в контору. Так же, как и в тот день, когда здесь внезапно расплакался Модзалевский, конторские служащие с любопытством заглядывали в полуоткрытую дверь кабинета. Лишь кассир, занятой выдачей билетов, нахмурившись, делал своё дело, да помощник капитана рылся в связке ключей, выдавая ключи пассажирам.
Иван Иваныч нерешительно заглянул в кабинет: ему было жутко, словно там, в кабинете, всё ещё продолжалась драка, что произошла здесь несколько минут назад.