Благодарю вас за ценный совет! Вы совершенно правы. И я был бы очень рад немедленно же освободить вас от своего присутствия
Господи! Да что вы опять такое говорите? раздражённо перебил его Модзалевский, но Лукомский продолжил:
Но, к сожалению, имеются обстоятельства, мешающие мне немедленно удовлетворить ваше желание. Во-первых, у меня ещё не готов заграничный паспорт, что, впрочем, не мешает мне поселиться в гостинице до его получения. А, во-вторых, и это самое главное, мой сын.
Что ваш сын?
Если я вас покину, то я не могу оставить у вас своего ребёнка. А перевести его сейчас в другую обстановку я, к сожалению, не могу. Прошу меня простить, что я не позаботился об этом раньше.
Позвольте! воскликнул Модзалевский. Что вы такое говорите? Ведь вы же сами согласились оставить Сашеньку у нас.
Да Но тогда было другое дело. Тогда я был мужем вашей дочери, и как-никак, близким вам человеком И тогда вы ещё не предлагали мне под разными деликатными соусами прекратить эту близость
Модзалевского взорвало. Всякий раз, когда он (как, например, сейчас) приходил в ярость, у него как-то на голове самим собой вставали дымом седые волосы, а очки начинали сваливаться с близоруких глаз. И при этом его невысокая, сутулая фигура становилась выше и величественней.
Вы не человек! закричал он тонким голосом, махая очками, дрожащими руками. Вы машина! У вас нет сердца! Вы не можете понять самых простых, самых обыкновенных человеческих слов и перерабатываете их в какую-то гадость! Вы везде и во всём видите какой-то скрытый замысел! И никакими силами нельзя вам втолковать, что с вами говорят вполне искренно. Я же вам сказал, что разъехаться нужно временно, пока всё не успокоится Но если уж вы всё понимаете шиворот-навыворот, то мне остаётся только одно: просить не покидать нас ни на одну минуту, бросить все ваши чёртовы командировки, мучить себя и нас, и окончательно испортить все отношения между нами.
Николай Павлович, прекратите эту театральщину и издевательства надо мной, небрежным тоном произнёс зять.
Издевательства? кричал Модзалевский. Кто над кем ещё издевается, вы и издеваетесь!
Он махнул рукой и, весь красный, вспотевший и злой, вышел быстрым шагом из комнаты зятя.
Что такое? спросила его встревоженная Елизавета Сергеевна.
Нет, это невозможно! плачущем голосом говорил старик. Ну, и чёрт с ним! Пусть живёт здесь Что я могу ещё сделать с ним?
Позднее, немного успокоившись, он передал жене содержание своего разговора с зятем.
Так он уезжает или не уезжает? Я ничего не понимаю, заметила Елизавета Сергеевна.
Модзалевский широко развёл руками.
Он хочет дать нам понять, что если, мол, он уедет, так уж уедет совсем, и что между нами всё порвано, и что мы его выгнали. Словом, если он уезжает, то это скандал, позорище и смертельное оскорбление ему
Николай Павлович от волнения, словно зверь в клетке, несколько раз прошёлся по комнате.
И беда не в том, продолжил он, что из-за паспорта или по другой причине он проживёт у нас ещё неизвестно сколько дней, а беда в том, что при таких его взглядах мы, пожалуй, и сами будем просить его остаться. Потому что мы не хотим скандалов и позорищ Да к тому же ещё эта его болтовня насчет Саши.
Старики долго ещё не могли успокоиться и, заперевшись в своей комнате, до глубокой ночи рассуждали об ужасном зяте и о невозможности отделаться от него.
Лукомский, по уходу Модзалевского, в первый момент хотел броситься за ним вслед и во всеуслышание, так, чтобы вся прислуга слышала, объявить: «Я ни на минуту больше не задержусь в вашем доме!» и в самом деле тут же собрать вещи и уйти в гостиницу. Но свойственная этому чопорному и холодному человеку выдержка удержала его от этой выходки.
Нет! Это уже слишком! бормотал он, нервно шагая из угла в угол. Это уже чересчур! За кого они, в самом деле, меня держат?
Тесть, в сущности, и раньше закидывал удочку насчёт командировки и насчёт того, что было бы лучше Даниилу Валерьевичу уехать. Но ещё никогда, как казалось сейчас Лукомскому, он не делал этих закидываний в такой прямой и обидной форме, как сегодня.
Он нервно бродил по комнате и обдумывал, как же ему теперь поступить? Разумеется, правильней всего, достойно это немедленно уйти и порвать все отношения с этими неделикатными людьми. Но уйти это значит уйти совсем и, стало быть, забрать ребёнка. А куда пристроить этого ребёнка, этого сына, к которому Лукомский не чувствовал никакой привязанности, но который принёс с собой, на свет божий, новый авторитет для Лукомского авторитет отцовский. Этот, как и все другие авторитеты Лукомского, нуждался в поддержке и охране, и поэтому невозможно было игнорировать сына, но приходилось много соображать, по поводу его дальнейшего существования.
Он нервно бродил по комнате и обдумывал, как же ему теперь поступить? Разумеется, правильней всего, достойно это немедленно уйти и порвать все отношения с этими неделикатными людьми. Но уйти это значит уйти совсем и, стало быть, забрать ребёнка. А куда пристроить этого ребёнка, этого сына, к которому Лукомский не чувствовал никакой привязанности, но который принёс с собой, на свет божий, новый авторитет для Лукомского авторитет отцовский. Этот, как и все другие авторитеты Лукомского, нуждался в поддержке и охране, и поэтому невозможно было игнорировать сына, но приходилось много соображать, по поводу его дальнейшего существования.
Со временем, не торопясь, обдумав всё как следует, конечно, можно было бы пристроить сына куда-нибудь приличным образом. Но сейчас, завтра, послезавтра сделать это было невозможно.
«Может быть, он извинится завтра передо мной, и всё это сгладится? вдруг пришла Лукомскому в голову мысль. А иначе как быть? Не глотать же бесконечно все эти оскорбления?»
Для того, чтобы хоть немного успокоиться и отвлечься, он снова принялся за поиски портрета. Но вместо успокоения это занятие принесло новые раздражения.
Он перерыл все ящики комода, весь письменный стол, все бумаги и брошюры, которые лежали на этажерке, но портрета нигде не было. А между тем Лукомский ясно помнил, что ещё два дня назад портрет лежал на комоде.
Сегодня ему пришло в голову заказать сделать с него увеличение в изящной чёрной рамке с креплениями. Ему казалось, что это будет очень прилично и вполне подходяще его новому статусу. Статусу вдовца.
«Куда он мог подеваться? думал он, раздражённо ходя по комнате большими шагами. Что это за возмутительные порядки? Мои вещи пропадают из моей собственной комнаты! Кто же здесь без меня хозяйничал? Или я уже не хозяин даже здесь?»
Измученный и раздражённый, он улёгся спать, но уснуть не мог. Несколько раз, в течение ночи, он вставал, пытался работать, читать, обдумывать своё положение, искать ещё раз портрет, но ничего не получалось. Мысли в его голове никак не могли собраться воедино, а в сердце закипало, и росла острая неприязнь к «неделикатным и нетактичным людям».
На следующий день у него произошла новая ссора с Модзалевскими, потом ещё и ещё и отношения с ними, с каждым новым днём, становились все хуже и хуже.
Глава третья
Иван Иваныч Чакветадзе получил жалование и отправился «кутить» на стоявший у пристани пароход.
Грузин-бухгалтер свято исполнял этот обычай каждый месяц. Но так как он был человек очень воздержанный и скромный, а ещё и не пил вина, то кутежи у него были довольно своеобразные.
Он позвал своего помощника Сухомлина и передал ему инструкции, как и что делать без него, а сам надел красный парадный бешмет с крупными чёрными пуговицами, чистую чёрную сорочку и новую, кристально белую, кавказскую папаху. И, напустив на себя важности, торжественно отправился в рубку первого класса.
Здравствуйте, Иван Иваныч! кланялись ему знакомые официанты, радостно улыбаясь.
Здравствуй! величественно кивнул он. Который из вас самый проворный? Ко мне иди! Служить мне будешь, буду гонять тебя так сильно, что заморю на работе.
Не заморите, Иван Иваныч! Вы человек хороший, обходительный, щедрый.
В рубке Чакветадзе уселся за отдельный стол в углу, и, напустив ещё больше важности, произнёс:
Ну, значит, меню мне давай.
Официант подал меню, и Чакветадзе стал внимательно изучать его.
Осетрина у вас свежая?
Помилуйте, Иван Иваныч Из Астрахани идём-с.
И севрюжка тоже?
И севрюжка. И вообще любая рыба на пароходе: стерлядь, судак, налим
А из дичи есть что-нибудь подходящее для меня?
Куропатка есть, тетерев, утка
Ага Так Тогда будь добр, подай мне салат из рыбы Да чтобы зелёного горошку побольше, солений разных, да и грибков ещё можно.
Слушаю-с, Иван Иваныч!
А после подай мне пожарскую котлету из дичи И потом пломбир с фруктами Два пломбира с фруктами.
Слушаю-с
Постой, постой! Погоди, знаешь, что сделай: сначала пломбира мне подай, хорошо? А уже потом рыбу и котлетку
Понял вас, сию минуту!
Нет, постой! Смотри, пожалуйста, а ты действительно проворный! Ты погоди. Возьми свой карандашик с бумагой и ещё запиши Взял? Записываешь? Так Ещё мне порцию чёрной икры, это между делом, потом сыру мне Швейцарского, а затем чашечку бульона куриного. Вот Смотри не упусти ничего!