Мы сели и стали ждать, когда нас вызовут, клянусь, для меня это были, наверное, самые напряженные минуты. Нас вызвали. Мы прошли в полутемный кабинет, за столом сидела бледная женщина лет сорока и внимательно вглядывалась в мое лицо в течение секунд тридцати. Я смотрел на нее, в голове прыгали мысли, дочь ерзала на стуле. И тут консул задал вопрос всей моей жизни:
Почему в вашем паспорте стоит национальность неподходящая?
Надо было соображать быстро, я понимал, что в новых паспортах национальность вообще не стоит, значит, она стояла в Советском, которого у меня давно уже нет. Моссад! Мелькнула мысль, врешь не возьмешь.
Я вырос в СССР, в Алма-Ате и тогда не спрашивали, а ставили национальность по отцу.
Вы говорите на Иврите? пошла дальше консул.
Тут мой ход, мадам.
Меня вырастила бабушка, и она говорила на идиш, задирая нос, гордо и четко выдал я, давая понять мадам, кто из нас тут вообще еврей.
Значит, вы говорите на идиш?
Тут, блин, я напрягся и лихорадочно начал вспоминать «идиш».
Так скажите что-нибудь на идиш, молвила мадам.
И тут я начал выдавать на идиш за всю жизнь, совершенно не понимая, что я говорю.
Притом я старался выдать максимально культурно. И последней фразой я выпалил: «киш мин тухес!» (поцелуй меня в жопу). И тут я смотрю, что консул поняла последнюю фразу, и краска медленно потекла по ее лицу.
Я напишу, что вы говорите на идиш.
Пишите, выдохнул я.
Она молча поставила печать в дочкины документы, и дала добро.
Выйдя на улицу, дочь была счастлива и тут же убежала по своим делам.
Я посмотрел на небо и вслух сказал:
Ба, не смешно, но всё равно, спасибо!
Из майсов моей бабушки, или Иржик.
Звенит в ушах лихая музыка атаки
Точней отдай на клюшку пас, сильней ударь!
И всё в порядке, если только на площадке
Великолепная пятерка и вратарь!
Ба любила хоккей. Есть ощущение, что в те времена уважением пользовалась только "Красная машина".
Но Ба знала, толк в игре, и почему-то ее фаворитами были чехи. Болела она за них самозабвенно. Иржи Холечек, легендарный вратарь чешской сборной, был у нее самый самый. И смотреть хоккей вместе с Ба, когда играли чехи, было нереально.
Полуфинальная игра, Чехословакия-Канада. Определялся финалист в игре с нашими.
В Ба вселялся азарт.
Озеров: Канадцы пошли в атаку, передача на левый фланг, и
Если ты сейчас заорешь «гоооооол!», то дети твои навечно останутся штыкл гурненты, штыкл шлемазелами! (недоделанные, несчастные, дураки. идиш.) Холечеееееек, не дай этой дубовой роже забить! Холечек, не пропусти, я тебя прошу, как мать сына! орала Ба в телевизор, -Кстати, ты не знаешь, почему эти канадцы все время жуют? Если упадёт, можно подавиться.
Ба, ну челюсть тренируют, чтобы не сломали.
Таки сломать легче, когда жуют.
Ба, ну не знаю, нравится им.
Озеров: Чехословацкая сборная, начала атаку, проход , Холик, передача Бубле.
Пошли, пошли, мальчики, а ты отдохни пока, дорогой, пока эти шлемазелы забьют другим шлемазелам.
Ба, это просто игра, перестань так нервничать.
Один Иржик за всю команду отдувается, не кошерно это!
Озеров,: Гооооооол! И чехословатская сборная выходит вперёд!
Даааааа, гоооол, ты видел ? Дубчеееек! орала Ба.
Ба, что-то такой фамилии я не слышал в матче.
Да оно тебе надо? Ты тогда только родился.
Кто такой Дубчек , я узнал только через много лет.
Чехи тогда выиграли, и финал играли с нашими. Во время этого матча Ба молчала, только хлопала в ладоши, когда чехи забивали.
А Иржи Холечек остался ее кумиром навсегда!
Из майсов моей бабушки, или перекресток, вот и я.
После рабочего дня, когда сел в кресло отдохнуть, на 5 минут, когда даже сил нет переодеться, я тупил в Ютуб. В потоке мультфильмов, которые смотрит моя наилюбимейшая дочь, я ткнул пальцем в экран и остановил ленту.
Перекресток семи дорог,
Вот и я
Перекресток семи дорог
Жизнь моя
Пусть загнал я судьбу свою
Но в каком бы не пел краю
Все мне кажется,
Я опять на тебе стою
Пел Макаревич.
Как всегда, нирвана подобралась из-за угла.
У каждого Алма-Атинца есть свой главный перекресток в жизни. Да, самый главный, через который ты еще ездил в коляске, на который ты пришел с армии, куда ты выходила в свадебном платье, где стояли твои родители ловили наши зеленоглазые такси. И ты ушел с него, или навсегда, или возвращаясь на него каждый день.
У каждого Алма-Атинца есть свой главный перекресток в жизни. Да, самый главный, через который ты еще ездил в коляске, на который ты пришел с армии, куда ты выходила в свадебном платье, где стояли твои родители ловили наши зеленоглазые такси. И ты ушел с него, или навсегда, или возвращаясь на него каждый день.
Он главный, главнее перекрёстка больше нет.
Так устроен город, город перекрестков.
И как бы ты ни смотрел на статую Свободы, на Тель-Авив, на Бранденбругские ворота, или на Москвоский Кремль, ты все равно стоишь на том, своем, главном. И как бы ты ни пыжился, ты на нем. Потому что это не просто пересечение двух улиц, это то, что у тебя внутри, в тебе, он заходил в тебя годами, и больше никогда не отпустит.
Ба, дай сорок копеек.
Ну-ка, посмотри внимательно, у меня на голове рога изящные есть ?
Нет.
Я тебе чё золотая антилопа? Копыт тоже нет. -Обычно отвечала она.
А к чему это я? А на моем перекрёстке всегда были сигареты "Медео".
Хотя у меня были деньги, но выклянчать у Ба пару копеек это было каким-то спортом. На эти деньги я покупал ей конфеты «Школьные», которые она особенно уважала.
Давай, посади меня на трамвай дам полтинник.
Мы с Ба ждали трамвай, мне уже был восемнадцатый год. Мы стояли долго, потому что один трамвай сломался, и очередь из трамваев уходила за горизонт.
Я смотрел на свой главный перекресток.
Ба поймала меня на мысли.
Сто дорог одна твоя, но эта одна все равно будет приводить тебя сюда.
Чёй-то ?
Где ты это дурацкое слово взял, "чёй-то"? Не чёй-то! А сюда!
Я тогда не понял и махнул рукой.
Да ладно тебе, Ба, куда сюда возвращаться? Микры, да и микры.
Ну,ну! Вот мы сейчас с тобой под руку почти километр прошли. И ты даже не смотрел на дорогу, ты обошёл все ямки, все кочки, когда сорвал боярку, ты даже на дерево не посмотрел, как будто знал, где она растет и рвал ее тут каждый день. Ты повёл меня там, где арык закопан глубже, и мне легче через него переступить. Когда нам надо было в тень, ты не искал ее глазами, ты просто завел меня под дерево. И ты думаешь, твоя дорога тебя сюда не приведёт?
Ба, я ничего не думаю, я тут 18 лет туда-сюда хожу.
То-то!
А давай, Ба, я с тобой поеду, как в старые добрые. А ты мне майсу расскажешь.
И трамвайчик загромыхал.
На Ленина-Советской, перед входом в парк, стояла мороженщица, мороженым торговала, я ее знала, она из нашего треста была. У нее такой ящик был на колёсах, в него лед насыпали и мороженное, каждый раз ее ставили на разных перекрёстках, но она всегда сбегала именно на этот.
Почему?
У нее мужа на фронт забрали с этого перекрёстка, а он не вернулся. Она говорила, что мороженное продаю и мужа вспоминаю .
И ухаживала она за тем перекрёстком, где травку подкупает, деревья польет.
Ба, мороженное продукт радостный, ну как так ?
Так она его и продовала радостно, и говорила, что я с этого перекрёстка теперь только вперед ногами на своей коробке уеду. И что ты думаешь? Ее таки схватил инфаркт прям там, увезли в больницу, она выжила, но работать не смогла, но за перекрёстком тем всё время ухаживала, где окурок поднимет, то с веником подметет, деревья польет, в общем, ухаживала она за этим перекрёстком.
Где бы я ни был, на каком бы балконе я ни курил ночью , я все равно стою на тебе.
Через двадцать пять лет я снова встал на него, почему я сюда приехал? А я не знаю. Я стоял и стоял, спросите, о чем я думал,? Да ни о чем, я просто стоял.
Я вспоминал, как отец ловил такси, как мы с мамой шли в школу, как я провожал Ба.
Хотел бы я на него вернуться? Нет, не хотел, потому что наши перекрёстки у нас там, внутри. А когда мы на них встаём, есть немного разочарования. И когда ты садишся в самолёт и смотришь в иллюминатор, то ты опять на него встаёшь.
Из майсов моей бабушки или "антисемитская"
Ба уже была плохонькая, но что-то еще соображала, когда я впав в сентименты включил песню.
Тихо, как в раю,
Звезды над местечком высоки и ярки,
Я себе пою, я себе крою.
Опустилась ночь,
Отдохните дети день был очень жаркий-
За стежком стежок грошик стал тяжел.
Ой вэй!
Пел жалобно Шуфутинский.
Ба сидела на краю кровати и внимательно слушала.
Это кто?
Еврей один.
Знаешь, кто самая плачущая нация ?
Нет.
Евреи. Вечно плачут, а че плауат, сами не знают.
Ну типа из Египта вышли.