Отдельно хотелось бы отметить работы, призванные проанализировать возможную связь между эмиграцией из мусульманских стран и исламистским терроризмом в странах Запада. Влияние террора на иммигрантов и беженцев из мусульманских стран исследуется в работе Тэйлора Саймека из университета Центральной Флориды «Европейский иммиграционный кризис: анализ того, как террористические атаки повлияли на популяцию беженцев в Европе» («The European Immigration Crisis: An Analysis of how Terror Attacks have Afef cted Immigrant and Refugee Population in Western Europe»)[59]. Говоря об иммигрантах, необходимо выделить работу асс. профессора Департамента политических наук португальского университета г. Минью Марии ду Сео Пинто Арена, которая в 2017 году опубликовала при поддержке Центра перспективных исследований им. Роберта Шумана (European University Institute) статью в серии «EUI Working Papers» под названием «Исламский терроризм на Западе и международная миграция: «дальний» или «ближний враг внутри? Свидетельства» («Islamic Terrorism in the West and International Migrations: The Far or Near Enemy Within? What is the Evidence»). В ней проанализированы официальные материалы расследований основных террористических атак с 11 сентября 2001 года в США до 2016 г. в Брюсселе и Берлине. Главный сенсационный вывод, сделанный автором: основная террористическая угроза со стороны исламистов Западу исходит не от иммигрантов или беженцев, а от доморощенных экстремистов, родившихся в этих странах и проживающих там на протяжении нескольких поколений, «которые вдохновляются продолжающимся джихадом в Сирии»[60].
Эту категорию людей, путь их радикализации и вербовки ISIS для участия в боевых действиях в Сирии изучала уже упоминавшаяся Лорне Доусон. В феврале 2021 года она опубликовала при поддержке Международного центра по борьбе с терроризмом в Гааге статью «Компаративный анализ данных по западным иностранным боевикам в Сирии и Ираке: кто поехал и почему?» («A Comparative Analysis of the Data on Western Foreign Fighters in Syria and Iraq: Who Went and Why?»). Автором был проведён анализ данных, включая опросы, 34 иностранных боевиков из различных стран Западной Европы, Британии, США и Канады. Было доказано, что их средний возраст составляет 26 лет, 18 % из них женщины, 15 % новообращённые в ислам. В основном это представители низших социально-экономических слоёв общества, многие совершали ранее уголовные преступления. В своей работе автор также опровергает распространённый миф о том, что идеология, в частности религия, являлась главным мотивом при вербовке и участии этих людей в деятельности террористических групп на Ближнем Востоке[61].
В 20172019 гг. европейские и американские власти инициировали целый ряд исследований, касающихся рисков, связанных с возвращением этих боевиков в западные страны. В 2017 году под эгидой Совета Европы вышло компаративное исследование коллектива авторов «Возвращение иностранных террористов-боевиков в Европу. Сравнительное исследование» («Returning Foreign Terrorist Fighters in Europe. Comparative Analysis»). В работе анализируется законодательные инициативы и правоприменительные практики в отношении боевиков, граждан стран участниц СЕ, возвращающихся по основному месту жительства. В данной работе выделены различия и сходства в понимании этого явления в странах мониторинга, положительные и отрицательные последствия принятых мер, а также описан опыт международного сотрудничества по этому вопросу[62]. Той же теме, но уже в рамках ЕС посвящён отчёт, подготовленный под эгидой Европарламента, под названием «Возвращение иностранных боевиков в ЕС. Последующая оценка» («The return of foreign fighters to EU soil. Ex-post Evaluation»). Изменения в законодательстве и правоприменительной практике в Евросоюзе в этой связи анализировались на основе компаративного анализа в Бельгии, Дании, Франции, Германии, Нидерландах и Великобритании[63].
Существуют также более детальные исследования на тему иностранных боевиков на службе у террористических исламистских групп, ставящие целью анализ как причин их отъезда и возвращения, так и мер, предпринимаемых не только западными, но и мусульманскими странами для их нейтрализации. Например, в 2019 году под эгидой Королевского института международных отношений и при поддержке Фонда Конрада Аденауэра вышел сборник работ на эту тему под редакцией Томаса Ренарда «Возвращающиеся в Магрибе: сравнение политики в отношении возвращающихся иностранных боевиков в Египте, Марокко и Тунисе» («Returnees in the Magreeb: Comparing Policies on Returning Terrorist Fighters in Egypt, Morocco and Tunisia»)[64].
Существуют также более детальные исследования на тему иностранных боевиков на службе у террористических исламистских групп, ставящие целью анализ как причин их отъезда и возвращения, так и мер, предпринимаемых не только западными, но и мусульманскими странами для их нейтрализации. Например, в 2019 году под эгидой Королевского института международных отношений и при поддержке Фонда Конрада Аденауэра вышел сборник работ на эту тему под редакцией Томаса Ренарда «Возвращающиеся в Магрибе: сравнение политики в отношении возвращающихся иностранных боевиков в Египте, Марокко и Тунисе» («Returnees in the Magreeb: Comparing Policies on Returning Terrorist Fighters in Egypt, Morocco and Tunisia»)[64].
Что касается российской историографии по теме исламизма, то выводы российских учёных в целом повторяют выводы их коллег из других стран мира. Однако есть и исключения. Например, в одной из последних монографий на эту тему авторов Л. Гринина и А. Коротаева «Исламизм и его роль в современном исламском обществе» делается вывод о том, что «исламизм по большей части не является радикальным движением», что это политическое течение, представляющее собой «форму социальной и политической деятельности, основанную на идее, что общественная и политическая жизнь должна направляться системой принципов ислама»[65]. Таким образом, авторы пытаются разделить исламизм на умеренный и радикальный, хотя сама формулировка «политическая и общественная жизнь в соответствии с системой принципов ислама» уже является радикальной. Ведь речь идёт о требовании отказа от светской формы правления в пользу исламских норм шариата, которые отрицают идею равенства мужчины и женщины, свободу вероисповедания и др. демократические ценности.
Есть и другая крайность: когда авторы увязывают ислам и исламизм, считая, что «оправданием экстремистских действий радикальных сил служит исламское вероучение», а также утверждают, что «радикализм, политический ислам в ещё большей степени провоцируется Западом, его презрением к ценностям исламской цивилизации, стремлением использовать экстремистские силы против неугодных режимов»[66].
В то же время российская историография богата исследованиями, для которых характерен глубокий анализ предмета изучения. Так, в 2017 году Институтом Африки РАН и Российским университетом дружбы народов был издан второй выпуск сборника «Исламские радикальные движения на политической карте современного мира», посвящённый на этот раз региону Северного и Южного Кавказа. В работе предпринята попытка полномасштабного анализа генезиса и эволюции радикальных течений ислама во всех регионах российского Северного Кавказа и в странах Южного Кавказа. Подъём исламистских движений здесь рассматривается в контексте цивилизационного краха, охватившего после распада СССР многие постсоветские республики, когда идейный кризис, соединённый с экономическим коллапсом, привёл к возникновению националистических течений, построенных либо на т. н. «историческом наследии», либо на возрождении религиозного фундаментализма, что часто подаётся как «возвращение к истокам и нравственной чистоте»[67].
Этот подход в значительной степени совпадает с выводами вышеупомянутого исследования немецких авторов Й. Керстена и Н. Ханкель, которые исследовали в 2013 году феномен возрождения правого радикализма на постсоциалистическом пространстве[68], и доказывает, что причины возрождения радикализма в этом регионе совпадают вне зависимости от специфики радикализма.
В связи с исламизмом на Северном Кавказе интересна также монография С. А. Рагозиной «Дискурс политического ислама (на примере интернет-пространства Северного Кавказа)». В своей работе автор проанализировал русскоязычный сегмент Интернета данного российского региона, который характеризуется наиболее высоким уровнем распространения радикального ислама. На основе качественного и количественного контент-анализа и ивент-анализа она показала преемственность международного дискурса политического ислама в северокавказском интернет-пространстве[69].
Стоит выделить работы одного из специалистов по исламу в России, профессора кафедры теологии и заведующего лабораторией деструктологии Московского государственного лингвистического университета д. и. н. Р. А. Силантьева. В частности, в своей статье «К вопросу об экспансии радикальных форм ислама в Российской Федерации», опубликованной в 2012 г. в «Вестнике Челябинского государственного университета», он проанализировал идеологические аспекты салафизма (ваххабизма), лежащие в основе большинства исламистских теорий. Он выделил такие их особенности, как буквальная трактовка Корана, отношение к джихаду как к форме борьбы, в том числе вооружённой, с врагами ислама, отрицание каких бы то ни было других толкований Корана, кроме салафитских, резко негативное отношение к другим мировым религиям христианству и иудаизму, последователей которых они не считают «людьми Книги», а также требование отказаться от любых светских форм политического правления в пользу шариата. Он также исследует историю распространения ваххабизма на территории Кавказской и Поволжской уммы в 90-х гг. XX века[70].