Я взглянула на свой бутерброд с дешевой колбасой и проводила их завистливым взглядом. Они принадлежали этому миру блестящему, богатому, успешному Они то и дело отвечали на звонки, в то время как мой телефон молчал по несколько дней. Они решали сложные и глобальные вопросы, в то время как я думала, как бы мне убить оставшееся время с минимальными потерями. Они ворочали огромными суммами, управляли вкладами, отслеживали тенденции на рынках, в то время как я с тоской размышляла, где бы мне разжиться парой сотен, чтобы хоть как-то дотянуть до конца месяца. Они были частью этого большого механизма, а я не подходила даже на роль мельчайшего винтика. Они продавали за большие деньги свои знания, умения и потенциал роста. Мне же продавать было нечего, кроме тела сомнительной привлекательности.
Вдруг зазвонил телефон. У меня? Я вздрогнула от неожиданности. Кому могло прийти в голову искать меня?
Работа есть, я сразу узнала хриплый голос блондинки из бюро по трудоустройству и впервые обрадовалась, услышав ее. Но тяжелая. Не потянешь.
Потяну! пообещала я. Неужели? Что она предложит на этот раз? Модель? Нет, для модели я тяжеловата. Телеведущая? Нет, кажется, картавлю.
Сиделка, сказала блондинка. Я тут же представила ее длинные ногти, которые равнодушно барабанят по клавишам, пока она беседует со мной по телефону. Женщина, старая. Плохо слышит. Плохо ходит. Ищет сиделку. Три уже отказались. Пойдешь?
Пойду, ответила я и тоскливо вздохнула.
Глава вторая
На следующий день я отправилась на работу. Дверь мне открыл высокий мужчина средних лет, лысый, худощавый, с несколько брезгливым выражением лица.
Вы из агентства? спросил он, окинув меня оценивающим взглядом.
Да, ответила я на иврите.
По-русски говорите?
Да, ответила я.
Это хорошо.
Мужчина буравил меня взглядом маленьких, умных глаз.
Я должен вас предупредить, сказал он хриплым, грубым голосом, мама человек тяжелый. С ней сложно ужиться. А вам придется видеться каждый день, по много часов Вы понимаете?
Понимаю.
Он продолжал изучать меня. Невысокая, коренастая, я никогда не блистала красотой, и если раньше спасало очарование юности, то теперь и оно стало меня покидать.
Не думаю, что вы понимаете, сказал мужчина.
Я съежилась под его тяжелым, пытливым, недовольным взглядом.
Мне нужна работа.
Он промолчал.
Присядь здесь, указал он на стул возле круглого столика, покрытого клеенкой.
Я осмотрелась. Это была маленькая квартирка, опрятная, но несколько запущенная. Стены и потолки давно не белены, а в углах заметны следы плесени. Окна чистые, но рамы в некоторых местах расколоты. На полу кое-где виднелись трещины, на стенах подтеки. В единственной вазе, стоявшей на небольшом полированном столе, давно засохшие цветы. На выцветшем, то ли розовом, то ли фиолетовом, диване пыльные подушки.
Это она? послышался старческий голос.
Мама, ты только не волнуйся.
Я встала. Из темной глубины коридора медленно выползала старуха. Опираясь на ходунки, она с трудом двигалась по направлению ко мне. В комнате было жарко, но кондиционер не включали. Старуха, одетая в легкий халат и теплые тапки, согнувшись над ходунками, еле-еле передвигала ногами, при этом не забывая недобро поглядывать на меня.
Наконец она доплелась до стола и плюхнулась на стул, где я только что сидела.
Ну? она вопросительно посмотрела на меня.
Здравствуйте! Я пыталась говорить, как можно вежливей. Я Ева.
А мне какая разница? Старуха сразу же поставила меня на место.
Удивительно несмотря на дряхлость и немощность, глаза у нее были живые и умные. Темные, глубоко посаженные, с сохранившимися ресницами, они смотрели внимательно, словно заглядывая в самое сердце.
Что умеешь делать?
Вообще-то, в мои обязанности входит ухаживать за вами. Я попыталась встать в защитную позицию.
Она только усмехнулась:
Гулять я не буду. Не в детском садике.
Хорошо.
Готовить мне не надо, я твою отраву есть не буду.
Хорошо.
Читать мне не надо, сама грамотная.
Понятно.
Телевизор я не смотрю, там сплошная дрянь.
Ясно.
Что тебе ясно? Что ты тут делать собираешься?
Я была совершенно обескуражена. Делать мне действительно было нечего, разве только окна мыть
Окна мыть.
Понятно.
Телевизор я не смотрю, там сплошная дрянь.
Ясно.
Что тебе ясно? Что ты тут делать собираешься?
Я была совершенно обескуражена. Делать мне действительно было нечего, разве только окна мыть
Окна мыть.
Старуха взглянула на меня вновь.
Окна, говоришь? Ну, бери тряпку и мой.
Все это время мужчина, видимо, приходившийся старухе сыном, недоверчиво и придирчиво глядел на меня.
Где ведро? Вода?
Я сейчас покажу, сказал он и повел меня к чулану. Спиной я чувствовала на себе старухин взгляд.
Да, у мамы характер сложный, сказал он, как будто оправдываясь. Но ты привыкнешь Наверное.
Я Ева, решила я представиться.
Я Роман.
Ну, что ты там копошишься? послышался недовольный старухин голос.
Иду, иду! ответила я.
Я вернулась в комнату, где она сидела, с ведром и тряпкой.
А у вас тут средство для чистки окон есть?
Чего это? Старуха злобно взглянула на меня.
Ну, чтобы окна мыть. А то как тряпкой-то Я растерянно взглянула на тряпку.
Вот, газету бери, предложила она. Газета самый лучший способ. Мы так раньше всегда делали.
Мама, раньше газетой и кое-что другое делали! попытался вступить в разговор Роман.
Ну и что, что жопы подтирали! Зато больных не было, все здоровые. Это вы теперь гнилые. То у вас аллергия, то пневмония, то родильная горячка!
Нет, это невыносимо, вздохнул Роман. У тебя есть нормальные чистящие средства?
Нету ничего, огрызнулась старуха и обиженно отвернулась.
Ладно, я сейчас сбегаю в магазин, сказал он, обращаясь ко мне, и вышел из дома.
В тот день я перемыла все окна, надраила полы и вытерла пыль. Таким образом я убила три часа, отведенные мне по расписанию.
По окончании первого рабочего дня я, толком еще не понимая, куда попала, вернулась домой. Мы жили с мамой в крошечной квартирке в районе городских трущоб. В нашем распоряжении были две маленькие комнатки, которые мы поделили не совсем честно: в одной был «зал», а также столовая, гостиная и моя комната, а другая полностью и безраздельно принадлежала матери. Кухней нам служил маленький закуток со столешницей, покрытой мрамором, на которой стояли электрическая плитка, чайник и тостер. Рядом примостились крохотный холодильник с двумя полками и совсем маленький столик, за которым с трудом умещались двое взрослых людей. В метре от кухни находились туалет, душевая кабина и стиральная машина. Большим преимуществом нашей квартиры перед другими был крошечный балкон, на котором в хорошие вечера можно было сидеть и смотреть на звезды, чего мы, по правде говоря, никогда не делали. Еще на балконе я развела палисадник и каждый раз рисковала жизнью, осторожно ступая по наполовину сгнившим деревянным половицам, чтобы полить растения. А недавно в нашем доме был праздник: мы купили кондиционер! Правда, платить за него придется ближайшие два года, да и электричество резко подскочило в цене, но зато теперь мы не изнываем от духоты и не обливаемся по́том в любое время суток, даже ночью.
Дом, в котором мы жили, был зажат между другими зданиями, так что свежий воздух здесь никогда не задерживался, а если и заглядывал ненадолго, то тут же, словно в ужасе, спешил покинуть наше тесное помещение. Но если с воздухом была напряженка, то с криками, воплями и всевозможными шумами полный порядок! Звуки, свидетельствующие о человеческой и прочей жизнедеятельности, не смолкали ни на секунду. Сливной бачок, спущенный в соседской уборной, грохотал созвучно мерному стуку стиральной машинки за другой стенкой; лай потревоженной собаки, охранявшей ешиву[2] для мальчиков, очень удачно расположенную под окнами нашей, с позволения сказать, квартиры, звучал в унисон с криком петуха, которого завели на незаконно оттяпанном участке общего дворика особенно наглые соседи. Рев автомобилей, визг детей, стоны чьей-то страсти, неизвестно откуда взявшаяся музыка, сообщения по радио, которые передаются традиционно тревожным и вселяющим пессимизм голосом, ругань соседок, вопли мамаш, пьяные песни этот концерт сопровождал наше скудное на события, но наполненное эмоциями существование.
Выцветший паркет, дырявые трубы, стены, покрытые упрямой, неотстающей плесенью, дешевые, подогнанные вручную шторы, прогнивший пол на балконе, старые, потрескавшиеся рамы на окнах все это составляло декорации, в которых мы ежедневно проживали свою жизнь.