Хильштейны знали один секрет, который известен любому владельцу казино шарик всегда займёт нужную ячейку на колесе игровой рулетки. Иногда Ефим задумывался о том, что он и есть тот самый шарик на «чёртовом колесе» его работодателей, и вёл с ними сложную игру, вытягивая за свою работу как можно больше, но при этом так, чтобы не восстановить их против себя. Жадность всегда сильнее, а Хильштейны были жадны и скупы до невозможности, и поэтому Молич старался не переходить грань, за которой его будущее было скрыто завесой плотного тумана.
Чтобы заработать больше баллов в свою пользу и свести на нет урон по его репутации после последней вспышки ярости, Ефим постучал в перегородку, отделявшую кузов от кабины, и обратился к незнакомому похитителю уже более смирно и покладисто:
Эй, если ты там Послушай, я не знаю, кто ты и зачем ты это сделал, но, кто бы ты ни был, Хильштейны не простят тебе моего похищения. Я их лучшая беговая лошадка, а ты стащил её прямо с ипподрома. Подумай, как они теперь будут себе деньги зарабатывать? Уверен, за тобой уже выехал конвой на мотоциклах, вся их свора, весь клан.
Молич прислушался, но за перегородкой было тихо, кроме всё того же глухого рокота двигателя. Однако какое-то внутреннее чувство подсказывало ему, что его слова услышаны, и он продолжил:
Не знаю, что у тебя на уме, но, может, мы сумеем договориться? Только для этого нам надо действовать сообща и быстро. Ты слышишь меня? крикнул Ефим, снова с силой стукнув кулаком о перегородку.
Внезапно взревел мотор, и машина резко тронулась с места, так что Молич еле удержался на ногах. Он быстро присел, прислонившись к стенке, и сделал это вовремя, потому что грузовик, видимо, начав развивать довольно высокую скорость, сделал крутой поворот. Лампочка на потолке погасла, и Молич снова оказался в полной темноте. Неожиданно спереди раздался удар, сотрясший весь корпус машины, затем несколько ударов чуть слабее. Похоже, грузовик наткнулся на какую-то преграду, во что-то врезался или что-то снёс, причём несколько раз, но не сбавил ход. Ефима мотало из стороны в сторону, и он беспомощно распластался на полу, чтобы получить как можно меньше ушибов от соприкосновения со стенами металлического кунга грузовика.
Машину трясло и кидало в стороны ещё минут двадцать, пока наконец она не замедлила ход и не остановилась. Снова загорелась лампочка. Спустя несколько секунд с лязгом приоткрылась створка двери, и чья-то рука швырнула на пол к ногам пленника какой-то предмет, после чего снова захлопнулась. Молич с удивлением увидел, что это был большой молот на длинной толстой рукояти. Дар похитителя, подкинувшего ему не что иное, как кувалду, был поистине символичен. Это было его любимое холодное оружие, которое он использовал на ринге в боях против зомби и благодаря которому он и получил своё прозвище. Орудие, способное ненадолго вывести живого мертвеца из строя, но не способное его убить. Орудие, разрешённое правилами ближнего боя устава Хильштейнов.
Неужели это всё-таки были они? Неужели жадные толстосумы придумали для него какое-то новое дьявольское испытание, чтобы разнообразить игру на ринге и привлечь к ней ещё большее число игроков?
Молич поднял с пола кувалду, с удовлетворением отметив, что вес её как раз тот, к которому он привык (ещё одна деталь не в пользу Хильштейнов). Орудие ближнего боя было в меру тяжёлым, именно таким, чтобы удержать его в руках, нанеся сокрушительный удар. Бывают молотки раза в три тяжелее, которые практически невозможно применять в качестве оружия они только отбирают силы, а не служат добрую службу, какую должен служить подходящий слесарный инструмент.
Ефим подошёл к двери и попробовал открыть, но она не поддалась, хотя ему показалось, что дверь закрыта ненадёжно, будто не до конца. Он подёргал за рукоять двери и заметил небольшой зазор. Дверь держала одна защёлка снизу, которую, безусловно, сложно было бы взломать вручную. Но ведь теперь у него была кувалда! И, возможно, ему подкинули её неспроста. Догадаться, что делать дальше было легко, Ефим размахнулся тяжёлым молотом и с грохотом опустил его в области нижнего замка.
Дверь раскрылась, и Молич осторожно выглянул наружу. В глаза ему ударил яркий солнечный свет, лицо обдало потоком сухого горячего воздуха. Жара была нестерпимой, и у него на мгновение даже пропало желание покидать прохладный кузов грузовика. Однако он взломал дверь не для того, чтобы продолжать скрываться от судьбы. Ефим увидел асфальтированное полотно широкой дороги, потрескавшуюся ленту серого цвета с еле различимыми следами дорожной разметки, убегавшую вдаль посреди безжизненной степи. И, конечно, неизбежный атрибут всех дорог останки скелетов, черепа и кости. Унылая и, к сожалению, привычная картина Апокалипсиса провинциальные дороги, вымощенные человеческими костями. Намёка на присутствие зомби вроде бы не было, и Молич спрыгнул на шоссе.
В тут же минуту грузовик, подняв столб черного дыма, валившего из выхлопной трубы, сорвался с места и вскоре был уже не различим в мареве, расплывшемся над дорогой, будто поднимавшемся от невидимого костра.
«Оперативно сработано», подумал Ефим, глядя вслед машине.
Он осмотрелся, и от картины, открывшейся его взору, у него подкатил ком к горлу. Это была самая настоящая выжженная солнцем пустыня, по которой изредка пролетали диковинные растения «перекати-поле». Степь пересекало прямое шоссе. В стороне, куда умчался грузовик, виднелся каменный мост и до него было как минимум километров шесть или семь. В противоположной стороне, намного ближе находились развалины бензоколонки. И больше ничего и никого.
Ефиму ужасно захотелось пить, и он зашагал в сторону близлежащих развалин, посчитав, что если у него и есть шанс найти завалявшуюся бутылку питьевой воды, то только там.
Теперь он уже вообще ничего не понимал логика в его похищении отсутствовала полностью. Даже если бы это задумали Хильштейны, они были не настолько милосердны, чтобы оставить его в живых. Нет, ему явно оставили шанс на выживание и даже обеспечили оружием. Но благодарить за это, конечно, Молич всё равно бы не стал. Как бы он хотел взглянуть сейчас в лицо этому «добряку», но, увы, это было невозможно грузовик уже не догнать.
Ефим вспомнил о тех нескольких ударах, пришедшихся по капоту машины, и сообразил, что по пути грузовик, видимо, сбил несколько жмуров, а, может, и помял какую-нибудь легковушку, из чего он сделал вывод, что похититель по любому был лихим парнем.
На некотором расстоянии от бензоколонки Молич предусмотрительно пригнулся и проделал остаток пути, бесшумно и крадучись, отлично зная, что меры предосторожности никогда не бывают лишними даже в такой богом забытой дыре. На бензоколонке уцелел всего один заправочный аппарат остальные были снесены подчистую, по-видимому, уже очень давно. Навесы над ними также почти везде отсутствовали, зато обломков железа и пластмассы хватало повсюду. Крыша над зданием провалилась, двери были сорваны, внутри царил полумрак. Молич часто задавался вопросом, почему большинство небольших зданий, таких, как это, выглядит так, будто они побывали в эпицентре урагана, тайфуна или цунами, хотя подобных природных катаклизмов тут никогда не было и в помине. Возможно, просто потому, что там, откуда уходили люди и приходили зомби, начинался полнейший хаос, и в эпицентре этого бедствия не было места таким заурядным и, казалось бы, необходимым вещам, как целые двери, окна и крыши. Нет, отныне в этом мире все жилые здания должны были выглядеть как дома с привидениями из старинных готических сказок, и никак иначе! От этого можно было приходить в бешенство, это можно было осуждать и критиковать, но справиться с этим было нельзя.
Молич ещё раз придирчиво осмотрел окрестности. Вокруг всё было спокойно, только посредине асфальтированной площадки дрались за добычу несколько ворон. Эти птицы не погибали и не заражались во время Армагеддона, а наоборот усиленно размножались, как будто всеобщая разруха способствовала этому основному инстинкту. Приглядевшись, Ефим увидел, что добычей птиц была человеческая рука, ещё довольно свежая с виду. Он поднял с земли камень поувесистее и швырнул его в ворон, те с гневным карканьем разлетелись, рассевшись по ближайшим столбам электропередач.
Неожиданно какой-то звук со стороны здания привлёк внимание Ефима. Ему показалось, что он слышит человеческий голос или, скорее, плач. Он не сразу рассмотрел фигурку девушки, буквально вжавшуюся в боковую стену строения. Она сидела на земле, закрыв лицо руками и что-то бормоча.
Молич поднял кувалду и сделал несколько осторожных шагов, когда девушка подняла голову и взглянула на него заплаканными глазами. Тушь была размазана по её лицу, выражение лица было растерянным, а глаза смотрели испуганно и затравленно.
Заметив Ефима, она тут же вскочила на ноги, и её лицо озарила улыбка:
Вы не зомби!
Молич смерил её оценивающим взглядом. Девице можно было дать лет двадцать пять, она была стройна, одета по-походному чёрный топ без рукавов, скрывавший упругую грудь, пыльные джинсовые шорты и стоптанные кроссовки. Ефим нашёл, что она вполне себе ничего, блондинка с миловидным лицом и прямым открытым взглядом светлых глаз. По разумному рассуждению, она не могла быть зомби-изгоем, поскольку выглядела для этого слишком свежо, да и вдобавок размазанная тушь на её лице это смотрелось так непривычно и женственно, что вначале Молич даже смутился. Ещё одна деталь поневоле также настроила его на дружелюбный лад в руке девица сжимала пластиковую бутылку с водой.