И вдруг становится легче, как будто каждая слеза забирала с собой небольшую часть негатива, очищая меня от всего плохого, что мне пришлось пережить за последние дни. Капля за каплей, и я уже больше не плачу. Лежу, грущу, но только потому, что знаю, я должен сейчас это делать, грустить, но на самом деле все эти чувства стали натянутыми и слегка наигранными. Я обманываю сам себя. Легко и просто я осознаю, что они мертвы, а я тем временем все еще жив и даже здоров. И не стоит больше печалиться. Смерть не что-то противоположное жизни, а неотъемлемая часть ее, и без нее нельзя. Все вокруг тебя будут умирать до тех пор, пока ты сам не умрешь. В своей жизни став свидетелем множества смертей, в конце концов придется познакомиться с ней лично. Эти мысли пугали меня еще сильнее, и я пытался продолжить плакать, сосредотачивая свое внимание на том, что моего отца только что повесили прямо на моих глазах. И пятнадцати минут еще не прошло, но каждый раз эти мысли оказывалась на втором, на третьем, на четвертом плане, а потом и вовсе гасли. Я не мог больше плакать. Но почему? Что со мной произошло? Почему мое настроение поменялось так быстро и столь радикально?
Могу я присесть? неожиданно спросил меня хрипловатый, немного старческий голос. Его неожиданное появление немного напугало меня, но не смогло выбить из состояния практически свободного падения прямо в мягкое облако спокойствия и безмятежности, опасно граничащего с безразличием и даже апатией.
Этот голос принадлежал старику, нет, не совсем старику, но человеку явно пожилому. На вид от сорока до шестидесяти лет. Опирается на самодельную трость, бывшую когда-то обычной палкой. Зачем он захотел присесть во всю эту грязь, в которую я в порыве отчаяния и истерики влетел? Хочет утешить? Помочь? Такие шутки совсем не смешные! Незнакомые люди никогда друг другу не помогают даже обычным сухим одобрением. Помощь незнакомца в городе, где главное правило выживания «ненавидь ближнего своего» была бы странной. И было бы странно ждать, что эту помощь примут, но сейчас все почему-то стало необычным. Словно с ног на голову перевернулось. «Что же тебе тогда от меня надо?» вяло подумал я, ощущая себя словно неслабо подвыпившим. Отвечать на его вопрос я не стал. Впрочем, моего разрешения ему и не требовалось. Старик и сам без всякого приглашения присел рядом.
Впервые побывал на казни? свой первый вопрос он задал после пяти или, наверное, даже десяти минут молчания. Из-за совершенно какой-то невероятной безмятежности я совершенно потерял счет времени. Я мог бы просидеть тут в этой луже целый день, без еды и воды. Лишь бы только это состояние никогда не прекращалось.
Нет, тихо, почти себе под нос мямлю, но старик услышал меня и тяжело вздохнул.
Человек, что стоял с краю был твоим отцом?
В ответ я киваю. Наверное, на моих глазах в тот момент должны были навернуться слезы от одного лишь упоминания об отце, но плакать совершенно не хотелось. Вместо этого я подумал: «Как старик узнал, что он был моим отцом? Мы ведь даже не похожи».
Весьма отвратное представление, но устраивают их постоянно. Люди давно привыкли к такому. Относятся как к чему-то должному и само собой разумеющемуся. Скорее даже как к развлечению, хотя я так никогда не считал и продолжаю на этом настаивать: настоящий человек, человек с большой буквы, не способен на такое абсолютное проявление эгоизма, как радость по отношению к страданию и смерти другого человека. Это проявление истинной сущности тех, кого обычно называют людьми. На самом же деле они ими не являются и никогда ими не были. Безрассудное проявление жестокости удел животных и безумцев, тех, кто потерял свой разум или тех, у кого его никогда не было.
Кажется, он говорил что-то важное и нужное, но говорил он это сам себе, ибо моя голова оставалась пустой и бесполезной. Всякая мысль покинула меня и хорошая, и плохая. А я наслаждался каждым мгновением безмятежности, освобождения от всех мирских тягот и забот. Старик, казалось, знал, что сейчас я не способен даже на самые простые мысленные процессы, поэтому либо вообще молчал, либо начинал о чем-то много-много говорить, заполняя бесполезными словами образовавшуюся пустоту вокруг меня. И вновь долго молчал, словно давая мне отдых, возможность насладиться абсолютным спокойствием, накрывшем меня с головой.
Слова ничего не изменят, тем не менее, хочу, чтобы ты знал: мне искренне жаль. Потерять отца в столь раннем возрасте большая трагедия.
Кажется, он говорил что-то важное и нужное, но говорил он это сам себе, ибо моя голова оставалась пустой и бесполезной. Всякая мысль покинула меня и хорошая, и плохая. А я наслаждался каждым мгновением безмятежности, освобождения от всех мирских тягот и забот. Старик, казалось, знал, что сейчас я не способен даже на самые простые мысленные процессы, поэтому либо вообще молчал, либо начинал о чем-то много-много говорить, заполняя бесполезными словами образовавшуюся пустоту вокруг меня. И вновь долго молчал, словно давая мне отдых, возможность насладиться абсолютным спокойствием, накрывшем меня с головой.
Слова ничего не изменят, тем не менее, хочу, чтобы ты знал: мне искренне жаль. Потерять отца в столь раннем возрасте большая трагедия.
Не могу поверить, что люди способны на такое. Они все убийцы! Каждый, кто радовался их смерти! я весьма удивлен, что способен вернуться в этот мир и продолжить с кем-то разговаривать, не теряя смысл разговора. Удивлен тому, что добровольно вернулся к людским проблемам, не теряя при этом чувства невесомости.
Такими их создали Боги. Они не ведают, что творят.
Как Боги вообще могли такое допустить?
Они сделали это специально, чтобы людьми было легче управлять.
Я не понимаю зачем?
Им нужно было дать людям возможность выплескивать свою жестокость друг на друга, чтобы они не начали выплескивать ее на что-нибудь другое. Стравить и манипулировать всего лишь один из рычагов контроля.
Я в это не верю! Это не может быть правдой! Мы верим Им, молимся Им, а Они с нами так поступают? Я не верю в это просто не могу поверить.
И правильно делаешь, что не веришь в безумный бред старика, давно выжившего из ума.
Почему ты так про себя говоришь?
Потому что нет ничего хуже, чем зная истину, жить во лжи и не иметь возможности что-либо исправить.
Вы могли бы начать сопротивляться. Научить людей истине.
Нет, я, пожалуй, слишком стар для такого. А даже будь я молод и не подумал бы сопротивляться. Боги не прощают такой дерзости.
А разве бездействие это хорошо?
А разве плохо, если ты прекрасно знаешь, что твоих сил не хватит на то, чтобы хоть что-то изменить?
Не знаю.
Вот и я не знаю, но, думаю, все же будет лучше жить, чем глупому погибнуть, так и не принеся никакой пользы.
Становилось холоднее и дальше сидеть в грязи было все менее комфортно, но мне все равно так не хотелось уходить. Рядом сидел этот старик, имени которого я даже не знал, и мы с ним о чем-то говорили, пусть смысл разговора я понимал слишком смутно, чтобы у меня получилось до конца вникнуть во всю суть разговора, но этот разговор успокаивал меня и мне не хотелось лишаться этого.
Знаешь, Аарон, я, наверное, пойду. Начинает холодать, а чего мне уж точно не хватало, так это заболеть на старости лет-то.
Старик начал вставать и делал он это долго, старательно изображая старческую немощность.
Откуда ты знаешь мое имя? спросил я, мучительно стараясь вспомнить представлялся ли я ему. Я не говорил, как меня зовут.
Нет, не говорил, ох, кряхтит, как может, даже лицо покраснело, но у меня все равно оставалось ощущение плохой актерской игры. Я просто знаю его и все. Приятно было познакомиться и поболтать. Удачи тебе, не злись и не переживай. Живи по течению, а не против и будет тебе счастье, он наконец выпрямился и, слишком сильно опираясь на палку, стал медленно уходить, но, пройдя пару шагов, обернулся. Если ты все же хочешь узнать, откуда я знаю твое имя, то могу угостить тебя вкусным чаем. А то небось уже окоченел в этой луже сидеть.
И действительно холодно.
Сказать, зачем я согласился, я точно не мог. Как вообще я смог поверить незнакомому старику, после того, что случилось с Зайрой всего лишь сутки назад? Просто невероятно, но своим присутствием старик каким-то образом успокаивал бурю внутри меня, а мне не хотелось от этого отказываться.
Круг четвертый
Бесчисленное количество раз проходя мимо его дома, я никогда раньше его не замечал, что совершенно не было удивительным, ибо его маленький и серый домик, можно даже сказать, халупа, сливался с тенью двух домов гораздо крупнее, между которыми он оказался зажат. В результате он оказался практически полностью скрыт от посторонних глаз, что было только на руку его владельцу. Финеес, так он представился мне, привык жить в уединении. Признаться, я не заметил бы его дом и сейчас, как не замечал не замечал его и раньше. И только оказавшись у самых дверей, я понял, что это не просто чей-то брошенный сарай, а самое настоящее убежище затворника, умедлившегося спрятаться по среди единственного в мире городе людей.