Люся родилась в сорок втором. Узнав об очередной беременности, Люба схватилась за голову. Выносить ещё одного ребёнка, когда эти-то с голода пухнут, на одних картофельных очистках живут.
Что же делать? Можно обратиться к повитухе, та умеет травками разными и припарками провоцировать выкидыш, но не могла, не могла Люба решиться на это. Перед Богом не могла. Ведь слово дала, тогда ещё, на берегу, когда впервые остервенело, до исступления отдавалась Васе. Слово, что если Господь сжалится и подарит ей радость материнства, то, сколько бы ни дал, всех выносит и на ноги поставит. И слову этому была верна.
Люся родилась в Унече. На восьмом месяце беременности Любу вместе с детьми эвакуировали в Россию. Маленький черноволосый карапуз помог выжить остальным детям. Грудным молоком Люба выкармливала не только новорожденную, но и всех остальных детей.
Задумалась Любовь Филипповна, погрустнела и пропустила момент, когда взвизгнула скрипка калитка. По бетонной дорожке к беседке прошествовал тёмный силуэт мужчины, высокого, стройного. Увидев в тусклом свете облепленного комарами и мошками фонаря мать, Юра приподнялся на цыпочки и, осторожно ступая, приблизился сзади. Большие руки нежно обхватили ссутулившиеся плечи. От неожиданности Любовь Филипповна вздрогнула:
Юрочка! Сыночек!
Извини, мать, напугал.
От сына пахло пряным ароматом незнакомого одеколона. Любовь Филипповна уткнулась носом в отворот пиджака.
Как же от тебя хорошо пахнет. Что за одеколон такой? Дорогой, небось?
Мам, для меня самый лучший аромат это запах твоих волос, чмокнул в сухую щёку, ну и пирогов, конечно. Как же мне их не хватает, там, в общаге.
А я тебе напеку завтра гору, возьмёшь с собой и друзей угостишь.
Это хорошо, но на месяц-то их всё равно не хватит.
А ты приезжай чаще.
Чаще не получается, увы. И так еле вырвался на денёк.
Понимаю, сыночек. Любовь Филипповна нежно погладила тыльной стороной ладони Юру по щеке, ещё раз вдохнула сладковатый аромат и, не поворачивая головы, крикнула в сторону дома: Вася!
Тяжёлые шаги не заставили себя ждать.
Ух, ты! Сынок! Василий Евстафьевич протянул широкую ладонь. Рукопожатие получилось крепким, сын ни в чём не уступал отцу, та же косая сажень в плечах, тот же глубокий взгляд, та же смоль в волосах. Похожи, ой, как похожи, только время добавило старшему немного седины, припухлости под глазами и глубже прорезало носогубные складки.
Следом за отцом на пороге показалась юная девица.
Нина, зови Шурку, Юра приехал.
Высокая девушка с вытянутым лицом и чёрными, взбитыми в паклю волосами, старательно уложенными в «плетёнку», улыбнулась брату, обнажив сочные выпуклые дёсны с рядом крупных, плоских, белых зубов. Верхняя челюсть девушки выдавалась вперёд, что портило впечатление и давало повод сверстникам подтрунивать, называя улыбку «лошадиной».
Через пять минут семья Василия Погоды в неполном своём составе собралась за столом. Как же хорошо! Усеянный бриллиантовой пылью звёзд небосвод замер в восторге. Бледная луна ласкает мягким светом, скучающе смотрит одним глазом. Время, убаюкиваемое светлячковым стрекотанием, течёт медленно, размеренно.
Чай приятно пить молча, вдыхая его терпкий аромат, к которому настырно примешивается запах запечённого теста, тёплого картофеля и ещё чего-то еле уловимого. Ах, да! Так нежно пахнут плоды айвы или гуты (кому как нравится) в тазу, оставленном возле кресла.
От вкрапления молдавских слов русский язык становится богаче, интересней. Чистую молдавскую речь теперь можно услышать только в деревне и то не в каждой. Город давно уже обрусел, чистокровных молдаван почти не встретишь. Некогда аграрную Бессарабию понаехавшие россияне очень быстро превратили в цветущую индустриальную Молдавскую республику.
А где Толик? Юра отложил недоеденный кусок пирога на тарелку.
На танцах. Говорила ему, приди пораньше, брат приехать должен, так нет же, танцульки ему, видите ли, важнее.
Да ладно, мама, ну что такого, всего-то месяц не виделись. Придёт, куда он денется.
Что-то не нравятся мне эти его задержки недовольно поджала губы Любовь Филипповна. Ох, не нравятся. Чует моё сердце
Да зазноба там у него появилась, прочавкал набитым ртом вихрастый паренёк. Гребень, вздыбившейся ввысь тёмно-русой чёлки, подрагивал при каждом движении челюсти. Непослушные, неподдающиеся укладке волосы торчали так, будто всю ночь парень спал лицом в подушку. Столь вызывающая причёска хоть и придавала внешнему виду Шурика определённую долю дерзости, но неизменно вызывала смех у девчат. А ведь Шурик уже достиг того возраста, когда мнение девушек становится важнее и материнского и своего собственного.
А где Толик? Юра отложил недоеденный кусок пирога на тарелку.
На танцах. Говорила ему, приди пораньше, брат приехать должен, так нет же, танцульки ему, видите ли, важнее.
Да ладно, мама, ну что такого, всего-то месяц не виделись. Придёт, куда он денется.
Что-то не нравятся мне эти его задержки недовольно поджала губы Любовь Филипповна. Ох, не нравятся. Чует моё сердце
Да зазноба там у него появилась, прочавкал набитым ртом вихрастый паренёк. Гребень, вздыбившейся ввысь тёмно-русой чёлки, подрагивал при каждом движении челюсти. Непослушные, неподдающиеся укладке волосы торчали так, будто всю ночь парень спал лицом в подушку. Столь вызывающая причёска хоть и придавала внешнему виду Шурика определённую долю дерзости, но неизменно вызывала смех у девчат. А ведь Шурик уже достиг того возраста, когда мнение девушек становится важнее и материнского и своего собственного.
Да вот же он, кивнул в сторону калитки Василий Евстафьевич. Незакрытая створка беззвучно впустила влюблённую парочку. Счастливый Толик держал за руку симпатичную, темноволосую девушку в простеньком ситцевом платьице в цветочек.
Мама, это Женя.
Женя? Любовь Филипповна кинула беглый взгляд на хрупкую девушку и демонстративно отвернулась, как будто собственное отражение в самоваре было ей гораздо интересней. Никелированная поверхность смешно вытягивала худое лицо, разводя в стороны глаза и изгибая линию носа в уродливую дугу, одна бровь переползла на лоб, вторая опустилась на щёку, а тонкие губы нырнули в низ подбородка.
Мы собираемся пожениться, твёрдо, безапелляционно, с вызовом.
Что?! Любовь Филипповна оторвала взгляд от самовара и уставилась на сына. Что вы собираетесь?
Пожениться, менее уверено.
Пожениться? грозно повторила мать.
Ну да.
Это кто так решил? насмешливо спросила Любовь Филипповна, продолжая игнорировать спутницу сына.
Мы я стушевался Толик.
А женилка выросла?
Хрупкая девушка по имени Женя вспыхнула, вырвала ладошку из руки кавалера и метнулась в сторону выхода. Пригвождённый материнским взглядом Толик так и остался стоять на месте.
Мам, ну ты чего? Юра поднялся из-за стола и поспешил за девушкой.
Разглядеть в тени колышущихся от ветра деревьев ускользающую фигурку удалось не сразу.
Женя, постойте!
Девушка замедлила шаг и обернулась. Прищур болотного цвета глаз гневно отсверкивал желтизной. Дующий в спину ветер раздербанивал волосы, надувал фонарики рукавов и полоскал подол платья. На миг Юре показалось, что вот-вот новый ветряной поток подхватит хрупкую фигурку и унесёт в далёкие дали. Поддавшись малопонятному порыву, он схватил девушку за руку и прижал к себе.
Не уходите!
Девушка молчала, тихо дышала ему в предплечье, даже не пытаясь освободиться из неожиданных объятий.
Пойдёмте, а то пироги остынут. Взял за руку уверенно, сжал широкой ладонью тонкое запястье и потянул за собой.
Она пошла. Почему? Сотни раз после она задавала себе этот вопрос и сотни раз, зная ответ, печально пожимала плечами.
Кого же ты обманывала, мама?
***
Раз-два-три, раз-два-три. Лёгкий шифон развевается, взлетает, словно крылья бабочки, белые горошины мелькают с такой скоростью, что начинает рябить в глазах.
Уф! Женя опустилась на изогнутую дугой скамейку. Голова кругом!
Не удивительно, раздражённо буркнула Рита, просидевшая весь танец на скамейке.
Ну, а ты чего сидишь? как будто специально, чтобы позлить Риту, спрашивает Женя.
Так я же не умею, как ты, глазами сверкать.
Упрёк отчасти справедливый. В отличие от подруги Жене редко приходилось скучающе просиживать танцы. Как только девушки входили в «клетку», кавалеры выстраивались в очередь, чтобы с ней потанцевать. Лёгкая, грациозная, она порхала по периметру танцевальной площадки, почти не касаясь бетонного пола. Риту, которой от рождения досталась тяжёлая и внешне нескладная фигура, парни обделяли вниманием и на танец приглашали больше за компанию. И глаза! Да, глаза у Жени! В них был какой-то секрет, они не просто блестели, они сверкали, как драгоценные камешки, всеми своими гранями.
Женская дружба вещь непонятная, загадочная, клубок самых разных чувств и эмоций. Особенно, когда дело касается мужчин. Завидовала ли Рита Жене? Наверняка. Но прятала, давила в себе это чувство, понимала без подруги её шансы завести отношения почти нулевые.