Уже на выходе из города был вынужден уступить дорогу довольно большой группе сборщиков налогов, которые несли добычу к внушительному по своим размерам аэрокораблю. Поживились они неплохо, подумал я. С ними находились девять детей от пяти до одиннадцати лет. Многие мордашки сохранили следы слёз. Их забрали у родителей против воли. Это было очевидно.
Мне пришлось взять себя в руки и ограничиться ролью пассивного наблюдателя, хотя подмывало вмешаться. Эх, если бы не это, то я бы им показал!..
Из переулка выбежал молодой мужчина с увесистой палкой в руках. Он бросился к детям и схватил за руку светлоглазую девочку. Она встретила его радостным криком: «Папа! Папочка!» Мужчина повлёк её за собой, но к нему ринулись вооружённые стражники. Огнемёты они не стали доставать, а ограничились теми саблями, что держали в руках. Мужчина принялся храбро отбиваться своей палкой, но её конец тут же отсёк острый клинок, а следующий удар перерубил правую руку храбрецу и попутно рассёк живот. Он упал, истекая кровью. Девочку схватили и увели на летательный аппарат. После этого аэрокорабль поднялся и улетел на юг.
Несомненно, из окон домов видели расправу, но никто не вышел, не помог несчастному. Это было весьма красноречивым свидетельством «свободы» и «счастья», которые царили на Ирии.
Я присел на корточки возле головы умирающего и коснулся ладонью его виска. Тут же гиссл прочёл всё необходимое в головном мозге бедняги. Его звали Юллан, он работал каменщиком. В этом год жребий пал на его дочь и её увезли во дворец Всемогущего, к сиолфам. Так бывало каждый год. Для чего забирали детей никто не знал. Родителям говорили, что сделают из их отпрысков счастливых, трудолюбивых, гармонично развитых людей, которые будут жить иначе, выйдут из невежества и темноты, получат настоящие знания.
Мать девочки, Аннела, от горя наложила на себя руки, а Юллан в отчаянии схватил палку и бросился за дочерью, совершенно не отдавая себе отчёт в том, что делает. В результате своей безрассудной попытки поплатился жизнью.
Отважный отец умирал на моих глазах, потеряв навсегда свою дочь. Из него утекала последняя кровь. Перерубленная рука лежала рядом с ним в пыли.
Я вздохнул, сказав себе, что нужно подниматься и отправляться в путь в ту сторону, куда улетел корабль с собранными налогами и детьми, продолжать своё дело, но не смог заставить себя. Выругался в сердцах. Незаметно огляделся по сторонам, никого нет. Это благоприятствовало моим планам.
Можете меня ругать, это ваше право, вслух произнёс я для тех, кто потом в Космополе будет просматривать запись моих действий, анализировать их, делать выводы, но я не вижу большого вреда в том, чтобы помочь этому несчастному человеку.
С этими словами приложил отрубленную руку к кровоточащему месту среза, морщась от вида торчащей кости. Гиссл изверг из себя комок мягкой массы, похожую на жвачку телесного цвета. Таковой она лишь казалась, а на самом деле являлась универсальным лечебным средством, истинной панацеей.
Масса сразу же прилипла к ране, легко вытягиваясь в плоскую полоску шириной в три-четыре сантиметра. Ею я обернул всю руку, следя за её правильным положением. «Жвачка» тут же принялась впитываться в кожу, уже через десяток секунд исчезла вся, интенсивно продолжая внутри восстановление кожи, мускулов, сухожилий и всего прочего
Через минуту руку мужчины можно было уже не держать, я осторожно положил её вдоль тела. Новую порцию «жвачки» гиссла наложил на живот несчастного, предварительно, сводя стороны рассечённой кожи. Панацея тут же занялась сращиванием всего того, что разрезала стальная сабля.
Я заметил, что на ране не осталось даже и следа того, что кто-то по ней ударил саблей. Это вызовет удивление. Через гиссла дал указание «жвачке», та буквально на моих глазах образовала круговой шрам на руке. Это тоже было неправильным, я мысленно крикнул: «Шрам должен быть только с одной стороны! Всё должно быть похоже на заросший след сабли, которая лишь частично сверху рассекла руку, а не совсем её отхватило, как это и случилось на самом деле»
Так и было сделано.
На животе тоже был оставлен след небольшого зарубцевавшегося шрама.
Гиссл сотворил мне бинты, ими я обвязал руку, а на рану на животе наложил липкий пластырь. Можно было бы обойтись без них, но тогда бы бросилось в глаза слишком скорое выздоровление. Пусть Юллан поносит повязку, это я обяжу его сделать, а потом он снимет и будет думать, что раны зарастали не пару минут, а все те дни, что пройдут до удаления бинтов.
Попутно со всем этим был подлечен желудок мужчины, в нём уже имелась язва. Наверное, она мучила его не один год. По моей указке панацея язву устранила.
Лицо умирающего начало розоветь, так как его жилы наполнились кровью той, что скопилась в полости живота, но уже очищенной и обеззараженной, переправленной обратно в жилы и артерии. Попутно была добавлена порция синтезированной плазмы.
Юллан открыл глаза и слабо спросил:
Где я? Что со мной? Где моя дочь? Они её увезли?
Да, подтвердил я, её увезли. Мужайтесь.
А я? Мне же отрубили руку! вскричал он, изумлённо пошевелив пальцами поднятой правой руки. А она на месте! Как это так?!
Я тоже поначалу подумал, что она отрублена, но при осмотре обнаружил, что это не так. Да и рана в живот не опасна. Те, кто с вами дрался, плохие воины и у них скверное оружие.
Ах, вон оно что! Наверное, мне показалось в бреду, что я лишился руки, ведь я жив и рука целая.
Говорят, такое бывает, соврал я Юллану. Полежите ещё немного, наберитесь сил. А потом сможете подняться и дойти до дома. Постарайтесь дня три-четыре не трогать повязки. Дайте мне в этом слово. Мужчина закивал. Раны быстро заживут, останутся лишь шрамы. Я врач и у меня с собой как раз оказались на ваше счастье подходящие лекарство. Нет, денег не возьму. Денег у меня предостаточно, используйте их на свои нужды.
Я не стал выслушивать слова благодарности Юллана, взвалил на себя заплечный мешок и пошёл своим путём из города. Задерживаться здесь не имело никакого смысла.
Глава 3. Портовый город Кардаган
Я двигался весь остаток дня и вечер, практически обезвесив мешок за плечами, а потому он мне совершенно не мешал. Переночевал тем же способом, как и в прошлую ночь в подземной капсуле, комфортно устроенной мне гисслом. Принял ванну, сытно поужинал, просмотрел кое-что из собранной информации. Знал по опыту, что было полезно закачивать в свою память как можно больше сведений. Никогда не знаешь, что и когда впоследствии понадобится.
На следующее утро двинулся в путь, имея облик вольного охотника на могучем жеребце. У него не было гривы, вместо неё впереди на шее росла пара крепких лап. Такие тут были животные, которых использовали вместо лошадей. Гиссл на ходу рвал траву и отправлял в рот. Конечно, он вполне мог обойтись без подобного корма, но этого требовала маскировка: мы знали, что эти «лошади» вели себя именно так, так что следовало следовать правилам «игры» для полной достоверности образа.
После полудня вошли в огромный портовый город на берегу Великого моря. Прежде чем я увидел его, ощутил в воздухе специфический запах моря. Назывался город Кардаганом. Перед въездом в него гиссл изготовил мне тушу козлоподобного зверя. Я повёз её на местный базар и довольно удачно продал «добычу», выдержав длительный торг с покупателем. Этого требовали местные обычаи: торговались тут все, умело и с большим удовольствием, состязаясь в красноречии, острословии, находчивости. Если кто продавал товар без предварительного торга, то его считали, как минимум, простаком, а то и откровенным дурнем, который двух слов связать не умеет.
Я показал, что являюсь истинным мастером этого дела. Ещё бы, ведь мне «ассистировал» Пояс Перуна, а в его памяти хранились чуть ли не все знания земной цивилизации, в том числе и подобные уловки базарных торговцев. Да и мне помогало чтение мыслей покупателя, что устроил гиссл. Мой оппонент был поваром местного старейшины квартала. Звали его Ирбсом. Поначалу он не очень и хотел покупать мою добычу, но его так расположило ко мне умение торговаться, что он устоять не смог. После какого-то часа споров, состязания в доводах, криках и шуток козлоподобный зверюга перешёл к повару за довольно высокую цену. Ирбс взвалил тушу на плечи по понёс к себе.
Я был доволен одержанной победой, хотя деньги мне не были нужны, но охотник без дичи мог вызвать подозрения. Да и попутно я изучил такую специфическую и колоритную сферу жизни города, как рынок. Спустя некоторое время, улучив удобный момент, я сунул мешочек с монетами полуслепой старушке, просившей подаяние у хода на базарную площадь.
В Кардагане я тоже установил «маячок» устройство, записывающее местные телепрограммы, их содержание передавалось на хранение в мой Пояс Перуна. А так как город оказался весьма крупным, то были выпущены разведчики в виде местных птичек, которые летали повсюду и фиксировали происходящее. Вся собранная информация поступала в «мачок», а затем в необъятную память Пояса Перуна.