Не знал этого старый историк. И никто не знал. Догадок высказывали множество, теорий строили не меньше, но верного ответа не было ни у кого. Точно известно, что около десяти с небольшим лет назад первыми всполошились орнитологи, когда стали обнаруживать дохлых птиц незнакомых, а как позже выяснилось хорошо забытых старых, видов, потом рыбаки наткнулись на всплывших кверху брюхами рыб, доселе ими не виданных, но, как оказалось, описанных в старинных энциклопедиях и обитающих за границами нашего Предела. С этого и началась новая эра. Исследования показали, что Барьер можно пересечь, хотя дано это далеко не всем на такое был способен лишь один из десяти тысяч. К таким уникумам принадлежали и мы с Войцехом.
Над головой у меня появился силуэт Шмеля.
Доброго Барьера, Рома, голос поляка, хрипел и прерывался.
Добра по обе стороны, Войцех, привычно ответил я напарнику.
Напарник занял позицию для совместного Прокола. Чтобы Барьер счёл нас одним целым и выпустил из своего чрева так же вместе, от пилотов требовалось выполнить несколько непростых условий: синхронизировать скорость, вектор направления и плоскость полёта, к тому же расстояние между самолётами не должно превышать примерно двадцати метров. Тогда шансы выйти из Барьера на минимальном расстоянии друг от друга существенно возрастали. А малейшее отклонение грозило большим разбросом. Точку же выхода, не то, что просчитать, а угадать не удавалось даже при полной согласованности. Единственное, в чём можно не сомневаться: что окажемся именно в том Пределе, в который направлялись. Как далеко нас снесёт внутри Барьера одному Богу известно.
Каждый раз лотерея. Вот и сейчас, точка прокола находилась на векторе Дели, а точка выхода могла оказаться где угодно: в Сомалии, Пакистане или над Бенгальским заливом.
Благо конструкторы изобрели синхрометры учитывающие все необходимые параметры и позволяющие нам с Войцехом их согласовать.
Кто и что ни говорил бы, но привыкнуть к прохождению Барьера невозможно.
Найдутся, конечно, бравые Почтальоны, которые, не моргнув глазом, поведают, как они раз за разом пересекают эти стены неведомого излучения, попивая чай и поглаживая при этом филейную часть сидящей на колене куртизанки. Даже уверен, что отыщется немало тех, кто им поверит, поскольку людей, способных преодолеть Барьер и не впасть при этом в кому, очень немного.
Да, мы забарьерщики народ уникальный. Ибо далеко не каждому дано стать пилотом, а уж способность оставаться на ногах при перелете через Барьер проявляется вообще у одного на десять тысяч, если не реже.
Тем временем, серо-розовая стена неумолимо приближалась. Инстинкты вопили, орали благим матом, умоляли отвернуть в сторону. Вспомнились все приметы, страх снова сжал внутренности ледяными тисками. Но пальцы лишь крепче сжимали штурвал. И только глаза невольно отыскивали синхрометр и считывали показания.
Когда-то, по прихоти своего воображения, я представил «Беркута» со стороны: темно-серая щепка, бездумно стремящаяся уколоть бок гиганта, вонзиться в бескрайнюю, утопающую в небесах, неосязаемую, будто бы нереальную поверхность. Помню, как ощущение собственной ничтожности перед мощью необъяснимых исполинских сил повергло меня в ужас и шок. С тех пор, старался держать фантазию в узде, но не всегда удавалось. Барьер не имел четких границ. Его обманчивое свечение окутывало самолет задолго до проникновения, и лишь обрушившаяся на меня тугая, упругая, плотно забившая уши тишина возвестила о том, что я внутри.
Глухота всегда наступала неожиданно, как ни готовься к ней. Следом должны прийти тошнота и головокружение.
Ждать себя они не заставили.
Побороть их и не разукрасить приборную панель остатками завтрака стоило мне огромных усилий. Но тут уже на помощь пришли многолетний опыт и собственные небольшие хитрости, постепенно появившиеся после прохождения десятков, а может и сотен я не считал Барьеров. Смотреть в одну точку и повторять вслух таблицу умножения.
Как ни странно, но это срабатывало.
Дважды один, дважды два....
Где-то на "дважды семь" сознание скакнуло в уютную гавань обрывочных воспоминаний.... Второй курс академии, самоволка, побег от патруля, ночное купание с незнакомкой.
Когда закончил умножать на три, неощутимое давление Барьера вытолкнуло меня в реальность грубо и бесцеремонно. Словно какой-то гигант схватил меня за шкирку и хорошенько встряхнул. Да так, что зашвырнул прямиком в глубокий космос. Я выругался. Но даже этого не получилось: губы двигались, но звук отсутствовал. Отчего злость нахлынула волной.
Четырежды три. Мать его, долбанный ублюдок Обрулин, с его задиристым нравом драка в таверне разбирательство и трибунал вместо очередного звания каталажка и пинок под зад.
Такое случалось. При пересечении Барьера в памяти словно миксер работал. Перемешивал все подряд: хорошее, плохое, доброе, злое очень злое, невероятно злое! Пальцы стиснули штурвал с такой силой, что тот затрещал наверное затрещал. Поганая тишина! Ненавижу!
Пятью восемь. Прекрасная Мари Маша. Моя первая любовь и, вероятно, последняя привязанности были, но такого как с Мари нет Нет-нет-нет! Об этом не хочу вспоминать! Только не об этом! Треклятый Барьер! От безумных всплесков эмоций меня бросало то в жар, то в холод. Теперь, помимо всего прочего, приходилось бороться с собственным рассудком. И способ справиться с этим имелся лишь один отрешиться от всего. Полностью. От мира, от чувств, от всего, что дорого или ненавистно, от друзей и врагов от себя самого.
Семью три.
Пустота навалилась на грудь и вдавила в кресло. Я стал никем и ничем. Ни плотью, ни духом. Но при этом меня разрывало изнутри. Время остановилось. Все, что оставалось считать.
Семью шесть. Цифры только цифры Семью семь.
А что если я завязну в этом розово-сером ничто? Что если не выберусь, и безмолвная агония продлится вечно?!
Семью восемь.
Ужас. Дикий, безудержный Невыносимо.
Семью девять.
Не слышно даже биения собственного сердца и дыхания. Будто умер, но при этом жив. Жуткое чувство. И если кто-то скажет, что привык к такому нагло соврет.
Восемью один.
Розовое свечение Барьера, придавало кабине мрачный, потусторонний вид. Казалось, что тени шевелятся, трепещут, пытаются оторваться от породивших их предметов.
Восемью четыре.
Тишина тишина тишина!
Я перестал быть человеком и превратился в стремление. Стремление поскорее вырваться из страшного состояния. Мысленно пытался заставить время ускориться, сдвинуться с мертвой точки. Скорее! Ну же! Шевелись! Будь ты неладно. Восемью семь!
Но мерзкие ощущения стали отступать лишь после «девятью пять»
Причем так быстро, будто волна схлынула с берега, откатившись обратно в море бесконечности.
К завершению счета я снова стал таким, каким ощущал себя на входе в Барьер. Даже чуть более спокойным, расслабленным. Взирал на все с интересом и легким восторгом.
Отсутствие звуков придавало полету нечто мистическое. «Беркут» продолжал движение в абсолютной тишине.
Потом самолет тряхнуло. Первый признак скорого выхода из Барьера.
Выкуси призрачный пилот!
Начали возвращаться звуки. Раздававшиеся снаружи, они рвались, искажались до неузнаваемости и резко гасли. Зато внутри самолета скрежет корпуса и треск обшивки доносились пугающее ясно и четко. Казалось, «Беркут» вот-вот развалится на части. Снаружи бесновался ветер, угрожающими завываниями внося свою лепту во всю эту устрашающую какофонию. Но вот чего я не слышал, так это гула моторов. Каждый раз преодолевая Барьер, я втайне надеялся, что этого не случится, что двигатели не заглохнут. Чихнут, кашлянут, на какой-то миг подавятся излишками топлива, но все же справятся, исторгнут из себя всполох пламени, зайдутся клубами дыма и продолжат работать.
Чуда не произошло. Дизеля молчали, а лопасти все медленнее рубили воздух.
Что ж, ладно! Нет так нет! Буду действовать как обычно! На стандартную процедуру запуска двигатели не отозвались.
Щелкнул тумблером вспомогательной силовой установки. Никакой реакции.
Чтоб тебя!
И сразу погасил эмоции.
Спокойно! Я в сознании уже радует. Самолёт только после ремонта и профилактики. Всё получится. После Барьера ничего не работает. По ощущениям даже собственному сердцу приходится запускаться заново, что уж говорить о технике.
Секунда ушла на то, чтобы взять себя в руки. Еще щелчок тумблером. Ничего.
Если физических повреждений не было, то обычно двух переключений хватало, чтобы аппаратура начала работать. Похоже этот раз особенный. Слава богу не настолько особенный, как прошлый. Но расслабляться не стоило.
Словно в подтверждение моих догадок, «Беркут» вдруг начал задирать нос. Отлично! Только срыва потока мне сейчас не хватало.
Странное дело: я постоянно собирался завязать с полетами, вернуться в родной край, восстановить дом, оставленный мне матерью, благо денег накопил достаточно, может быть завести семью, детей Но не проходило и пары недель, как снова садился за штурвал, взлетал и рвался через Барьер.