А Павел размышлял, стоит ли продолжать вмешательство. Или закончить вот на этом этапе диагностическом? Шансов, что удастся удалить опухоль радикально, без нарушения ее целостности, отойдя от всех жизненно важных анатомических структур, было не много. Но он бы не сказал, что их нет совсем. Были! В случае, если опухоль окажется саркомой, а вероятность этого он оценивал процентов в девяносто пять, сколько проживет пациент в дальнейшем? По статистике десять месяцев. Сначала, два три месяца будет восстанавливаться после операции, а потом, последние два месяца медленно умирать, с каждым днем теряя силы, сожалея и коря себя за то, что в свое время не отказался от тяжелой и мучительной операции. И все-таки стоит попытаться выполнить радикальную операцию? На это уйдет часа четыре, как минимум. Он зверски устанет, но это, конечно, ерунда, пустяки. А вот в послеоперационном периоде придется волноваться по-настоящему. Приезжать вечерами и по выходным, бегать по десять раз в день в реанимацию, осматривать, перевязывать, ругаться с медсестрами, чтобы спешили, помогали, выполняли, что назначено, что необходимо. А без их содействия больного не выходить. Одним словом, на некоторое время он создаст себе неприятную беспокойную жизнь. Тоже ерунда лишь бы выжил больной
Похожие мысли проносились в сознании Павла, но, скорее, это был особый своеобразный внутренний контроль. Еще ни разу он не отказался от выполнения операции, принимая во внимание подобные доводы, и дал себе слово, что когда такие аргументы будут иметь для него хоть какое-то значение, он уйдет из хирургии.
Значит попытаться? Конечно! А если не получится? Впрочем, пока путь назад еще не был отрезан. Стоит попробывать отделить опухоль от нижней полой вены. В случае, если такая попытка не увенчается успехом, его совесть будет абсолютно чиста поздно. Да и главному легче будет все объяснить. Он поначалу и забыл, что оперирует отнюдь не рядового больного. Эта деталь только сейчас всплыла в его памяти.
Что, пробная? ехидно спросил Шапкин, врач-анестезиолог.
Из-за спины Павла он заглянул в рану и оценил увиденное по-своему.
Кто сказал? раздраженно отозвался Павел, даже не посмотрев в его сторону.
Ну, ну, дерзайте, в этот раз почти не слышно пробормотал Шапкин и вернулся к изголовью операционного стола, на свое рабочее место.
Начали. Все готовы? Павел обращался к операционной сестре и своему ассистенту. Без тени сомнения.
Остальные кивнули.
На шестой день после успешно проведенной операции, в результате которой опухоль у Дмитриева была удалена, Павел получил результат гистологического исследования. В графе данные исследования аккуратным детским почерком, принадлежавшим санитарке патологоанатомического отделения, было выведено одно слово гемангиома, но означало оно многое.
Гемангиома доброкачественная опухоль, состоящая из сосудистой ткани. При опухолевой патологии почек они встречаются редко, не чаще, чем в полупроценте случаев, и, обычно, достигая больших размеров, как у того же Дмитриева, превращаются в гемангиосаркому, то есть злокачественную опухоль из тех же анатомических структур. Визуально они выглядят одинаково. Учитывая общее тяжелое состояние больного Дмитриева, все хирурги, осматривающие его ранее, однозначно предполагали злокачественный характер процесса и ошиблись! К счастью!
Теперь, ретроспективно анализируя статус Дмитриева до операции, Павел, конечно, легко нашел объяснение всем симптомам: и интоксикации и, как следствие последней, анемии. Опухоль, хотя и оставалась доброкачественной, но достигла таких размеров, что ее кровоснабжение оказалось серьезно нарушенным. В ее толще стали появляться множественные очаги некрозов омертвения, которые приводили к интенсивному распаду ткани и нагноению. Мертвые ткани продуцировали токсины и те, всосавшись в кровь, действовали практически на все органы и системы, провоцируя и анемию, и подъем температуры, и рост показателей остаточного азота и мочевины. Вот так. Все просто и укладывается в клиническую картину.
Сразу же после операции, практически на следующий день, состояние Дмитриева стало улучшаться, а все симптомы постепенно исчезать. И этот факт, поначалу также удививший, сейчас нашел свое объяснение.
Прочитав ответ гистологов, Павел направился к Дмитриеву в палату.
Как дела, получше?
Нормально, вяло отозвался пациент.
Павел внезапно разозлился. Он, Павел Андреевич Родионов, спас жизнь этому человеку! Ни один другой хирург, работающий в городе и области, не сделал бы этого! Не потому что он гениальный, самый лучший или искусный, нет! Просто потому, что только Павел, в силу сложившихся обстоятельств, обладал необходимым для этого опытом. И огромным! И здесь есть его заслуга, есть! Он осознавал это. Он гордился собой и своим умением. А тот, кто, казалось бы, должен быть неимоверно ему благодарен, разговаривал с ним с демонстративным пренебрежением.
Наплевать, в конце концов скажу и уйду, зло подумал Павел.
Эй, больной посмотрите на меня. И послушайте, другим тоном, стерев с лица улыбку, продолжил говорить Павел. Запоминайте, повторять не буду. Получили результат гистологического исследования «вашей» опухоли. Опухоль доброкачественная. То есть, другими словами, у вас рака нет! И саркомы нет, пояснил Павел. Понятно?
Нет! неожиданно встрепенулся Дмитриев. Как нет? Что значит, я не умру? в его голосе звучало недоумение.
А кто вам говорил, что умрете? удивился Павел.
Говорили.
Я повторяю, не умрете! Рады? Павел глубоко вздохнул, подчеркнув, как он устал от их беседы.
Если Дмитриев и радовался, то внешне его радость никак не проявилась. Его лицо вытянулось. И без того запавшие светлые глаза, казалось, совсем побелели и провалились куда-то вглубь черепа, обтянутого пожелтевшей высохшей кожей. Он отвел их в сторону, плечи его затряслись. Он был готов разрыдаться. Такая разительная перемена, такая неадекватная реакция на добрую новость заставили Павла передумать и он решил не уходить.
Может не поверил? По принципу все наоборот. Думает, раз говорят все хорошо, значит все очень плохо. Есть такая категория больных. Впрочем, на аналитика он не похож.
Павел стоял перед ним и внимательно наблюдал. Он заметил, что Дмитриев вспотел. Не притворяется. Мелкие капельки пота уже катились по лбу, вискам, щекам, собираясь на ходу в коротенькие ручейки, смывающие с лица многодневную грязь, оставляя след. Казалось, что сейчас он находится в трансе. Его взгляд, только что встревоженный, беспокойно-мечащийся, вдруг застыл, словно зрачок замерз в прозрачном озере стекловидного тела.
Что с тобой? Павел тряхнул Дмитриева за плечо. Не веришь? Показать заключение? Давай, пойдем со мной. Я при тебе открою историю и ты сам во всем убедишься.
Дмитриев очнулся.
Спасибо, я вам верю, спасибо, произнес он отрешенно.
С тобой все в порядке? Павел и сам начал нервничать и поэтому обращался к пациенту на ты.
Да, все в порядке, произнес Дмитриев поспокойнее, почти не разжимая зубов. Идите. У вас, наверное, дела.
Ну, что же Павел еще раз тревожно посмотрел на больного.
Да, Дмитриеву стало лучше.
Успокаивается, с облегчением подумал Павел, но мне и в самом деле пора.
Через полчаса Павел позвонил главному врачу и проинформировал того о результате гистологического исследования. Но главный повел себя странно. Павлу почудилось, он тоже расстроился.
Возможно, однако, все было совсем не так. По телефону судить трудно.
А Дмитриев с каждым днем все глубже и глубже проваливался в холодную бездну депрессии. Это стало очевидно уже на следующий день после их разговора о результатах гистологического исследования. Вместо того, чтобы воспрянуть и оценить насколько ему повезло, он замкнулся окончательно, перестал говорить вовсе, почти перестал есть.
Но несмотря ни на что, процесс выздоровления протекал нормально, хотя и замедлился.
Что происходит Павел не понимал. Несколько раз он видел, как Дмитриева навещал главный врач, но настроение больного не менялось.
Другие посетители к нему не приходили. Никто о нем не спрашивал.
Он просто ненормальный! Показать его психиатру? Те и нормального признают дураком. Организовывать подобную консультацию сложно и муторно. Не буду, рассуждал Павел, оставляя все, как есть.
А в тот день, когда Павел наметил для Дмитриева дату выписки, события приобрели непредсказуемый и трагический характер.
Глава VII
7 июня, понедельник, 20.00.
Все, Катя, спасибо. Мы закончили, Катя смотрит на меня вопросительно и уходить не собирается, а я смотрю на часы. 20.02. Ничего срочного. Я благополучно завершил обход и теперь, если не произойдет что-то экстренное, пару часов практически свободен. В десять мне предстоит еще раз по быстрому пробежаться по всем этажам, а потом можно отдохнуть. И Отпустить девочку, а самому посмотреть телевизор и почитать? Катя меня опередила.