Кого осматривать? после паузы, заполненной долгим укоризненным взглядом в сторону Бабенко, спросил Павел.
А вон того, на кушетке.
Павел еще раз окинул взглядом картину происходящего.
Бабенко по-озорному вглядывался в окуляр тубуса, торчащего из женской уретры. Он максимально приблизил лицо к наружным половым губам и левой щекой задевал их по рыжеватым курчавым волосам. Медсестра, ненатуральная блондинка, привлекательная, но слишком крупная, с широкими плечами, широким задом, толстыми ногам, наблюдала за процедурой сверху, немного отстранившись назад, лениво переводя свой взгляд с женского живота на лысеющую макушку доктора. Пациентка, сжавшая кисти в кулаки, будто готовила удар своему истязателю, не ритмично подергивалась всем телом, жмурилась и покусывала губы.
Павел еще раз устало вздохнул и вышел из-за ширмы.
Больной по-прежнему лежал неподвижно. Павел взял один из стульев, стоящих у стола, донес его до кушетки и сел. Нет, он не пошевелился. У Павла мелькнула мысль, уж не в коме ли пациент? Вроде, нет, выражение глаз осмысленное.
Что беспокоит? начал Павел без предисловия не выяснив ни имени, ни фамилии, ни возраста, не представившись сам. Больной и в самом деле показался ему тяжелым лишние формальности были ни к чему.
Болит. Живот. Справа.
Неожиданно мужчина заговорил ровным спокойным басом, и Павел подумал, что этот голос в данный момент не сочетается ни с истощенным телом, принадлежавшем, скорее, подростку, ни с безразличным поведением, свидетельствующим о том, что человек болен и силы его на исходе. Болен! Павел уже успел обратить внимание на патологическую асимметрию живота справа, в подреберной области, через переднюю брюшную стенку выбухала опухоль. Ему, опытному доктору, это сразу бросилось в глаза. Павел прикоснулся к коже. Она была горячей. Пощупал живот. Очень мягко потрогал саму опухоль, не причиняя боли. Большая. Сантиметров двадцать, определил он, впрочем, возможно еще больше. Проверил пространство подмышечных и надключичных областей и не обнаружил в этих зонах данных за метастазирования в лимфатические узлы. Впрочем, диагноз рака или какой-то иной формы злокачественной опухоли почки сомнений не вызывал. И огромные размеры опухоли, и общее тяжелое состояние больного, которое, как понял Павел, быстро ухудшалось в последнее время позволяли безапелляционно выставить этот страшный диагноз. И прогрессирующая потеря в весе, и интоксикация, и гипертермический синдром, и анемия, и боль достаточно?
Сколько вам лет? спросил Павел по врачебной привычке.
Случай казался ясным: симптоматика! Другими словами, лечение по симптомам. Болит прием обезболивающего. Температура средств для ее понижения. Кровотечение из распадающихся тканей опухоли гемостатические препараты. Оперировать поздно! Слишком большая опухоль, слишком плохое самочувствие.
Но ответ удивил: Тридцать восемь.
Только что Павел не сомневался, пациент, безучастно лежавший перед ним, по крайней мере, на десять, пятнадцать лет старше.
Возраст менял ситуацию. Как бы плохо больной не выглядел сейчас, у него наверняка сохранились жизненные резервы человек, вообще-то, создание живучее.
Павел задал еще один вопрос: Болеете давно?
Неделю, после раздумий медленно ответил пациент и, наконец-то, вопросительно посмотрел на Павла.
Павел знал, в психологии человека заложено свойство отождествлять время начала болезни со временем, когда он сам, наконец-то, обращал на нее свое внимание. И ничего поделать здесь нельзя! Подавляющее большинство больных искренне удивлялись, когда им объясняли и доказывали тот факт, что рак, эта страшная болезнь, не возникает в один день. Что процесс роста опухоли довольно медленный и постепенный. Что при выполнении элементарных приемов самоосмотра и простом анализе своего самочувствия, определить болезнь в ранних стадиях несложно, еще до того, как она станет необратимой и смертельной.
Павел откровенно заскучал. Сейчас придется разговаривать. Длительно и, конечно же, безуспешно убеждать больного в том, что болеет он, скажем, год об этом наглядно свидетельствовали размеры опухоли. Терять время ему не хотелось.
Нет, беседовать, пожалуй, не будем. В другой раз. Парень молодой, надо положить, вдруг потянет, решил он и, вставая, произнес. Будем вас оперировать. Готовьтесь.
Хорошо. Ладно, ответил мужчина, не повернув головы, но пожав плечами, как бы договаривая: конечно, какой разговор.
Нет, беседовать, пожалуй, не будем. В другой раз. Парень молодой, надо положить, вдруг потянет, решил он и, вставая, произнес. Будем вас оперировать. Готовьтесь.
Хорошо. Ладно, ответил мужчина, не повернув головы, но пожав плечами, как бы договаривая: конечно, какой разговор.
Сергей, кладите, обратился Павел к Бабенко. По-срочному.
Как раз в этот момент Бабенко закончил выполнение процедуры и выглянул из-за ширмы. Павел услышал, как постанывая и учащенно дыша, с кресла спускается женщина, и поскорее вышел из кабинета.
На следующий день Родионов еще раз осмотрел больного Дмитриева. Он по-прежнему не сомневался в первоначальном диагнозе. Уж больно тот был истощен. Доброкачественные опухоли достигают временами огромных, невероятных размеров, но даже в таких случаях не вызывают столь стремительную потерю в весе. Диагноз подтверждали и другие симптомы анемия, вечерние подъемы температуры до тридцати девяти, рост количества остаточного азота и мочевины в крови. Эти показатели указывали на функциональные возможности здоровой почки, левой. У Дмитриева они задержались на отметке верхней границы физиологической нормы. Еще немного и процесс приобретет необратимый характер. Наступит декомпенсация она могла наступить в любой момент, и тогда думать об операции уже не придется.
Его начали лечить. В течение трех первых дней его пребывания в стационаре Дмитриеву ввели внутривенно пятнадцать литров различных лекарственных растворов. В целом, с одной-единственной целью вывести из его организма побольше токсинов.
Пока об улучшении говорить не приходилось. Впрочем, и времени прошло мало.
На четвертый день в процесс излечения Дмитриева вмешались непредвиденные обстоятельства им заинтересовался главный врач.
Павел получил распоряжение перевести Дмитриева в лучшую люксовую палату. Целевым назначением для него стали поступать медикаменты.
Необоснованная забота казалась странной, она настораживала. Но мало ли какие рычаги включились и на каком уровне? Павел был не против. Он искренне хотел спасти своего пациента. Каким образом, с чьей помощью какая разница?
И вот, через две недели в результате целенаправленной интенсивной терапии состояние больного улучшилось настолько, что позволяло, не оглядываясь на недавнее прошлое, его оперировать.
Дмитриев оставался малоразговорчивым и замкнутым.
На повторно заданный вопрос, согласен ли он на операцию, он также, как и в первый раз, коротко ответил: Хорошо, ладно.
И опять пожал своими узкими плечами. Он пожимал плечами каждый раз, когда раздавался его монотонный бас, и такая синхронизация голоса и телодвижения напоминала нервный тик. Но когда Павел напрямую спросил у него о причинах навязчивой заботы со стороны больничной администрации, он промолчал и ни единым жестом не подтвердил, что услышал вопрос. И Павел к этому больше не возвращался.
С момента операции прошло дней десять.
Произошло маленькое чудо.
Раскрыв брюшную полость, Павел даже поморщился под маской как плохо!
Опухоль размером с волейбольный мяч выбухала из раны, отодвигала все органы влево и не оставляла хирургу пространства для работы. Её ткань просвечивала через истонченную паранефральную клетчатку и отливала багрово-красным. Своим верхним полюсом она уходила глубоко под печень, по левой поверхности плотно предлежала к очень крупной вене, нижней полой, а восходящая часть двенадцатиперстной кишки была распластана на ней, как чулок на яйце для штопки. Окружающие почку сосуды, в норме почти не заметные, у Дмитриева, вследствие нарушения оттока крови по ним, вызванного огромным объемом самой опухоли, выглядели как толстые-претолстые червяки темно-синюшного цвета в кинематографическом кошмарном сплетении они окутали своими извитыми пульсирующими телами голову ребенка, выедая ему глаза, забивая рот и ноздри.
Саркома, выпалил ассистирующий Павлу врач-интерн, демонстрируя свою эрудицию в области патоанатомии.
Пожалуй, ты прав, Павел был склонен согласиться с мнением молодого доктора. Саркома, протянул он раздумывая. Откуда ты знаешь, как она выглядит?
Обижаете, Павел Андреевич, совсем не обидевшись, а напротив, гордясь, что угадал, весело улыбнулся интерн.
А Павел размышлял, стоит ли продолжать вмешательство. Или закончить вот на этом этапе диагностическом? Шансов, что удастся удалить опухоль радикально, без нарушения ее целостности, отойдя от всех жизненно важных анатомических структур, было не много. Но он бы не сказал, что их нет совсем. Были! В случае, если опухоль окажется саркомой, а вероятность этого он оценивал процентов в девяносто пять, сколько проживет пациент в дальнейшем? По статистике десять месяцев. Сначала, два три месяца будет восстанавливаться после операции, а потом, последние два месяца медленно умирать, с каждым днем теряя силы, сожалея и коря себя за то, что в свое время не отказался от тяжелой и мучительной операции. И все-таки стоит попытаться выполнить радикальную операцию? На это уйдет часа четыре, как минимум. Он зверски устанет, но это, конечно, ерунда, пустяки. А вот в послеоперационном периоде придется волноваться по-настоящему. Приезжать вечерами и по выходным, бегать по десять раз в день в реанимацию, осматривать, перевязывать, ругаться с медсестрами, чтобы спешили, помогали, выполняли, что назначено, что необходимо. А без их содействия больного не выходить. Одним словом, на некоторое время он создаст себе неприятную беспокойную жизнь. Тоже ерунда лишь бы выжил больной