А на сцене тем временем появился новый герой.
Глава 4. Новаторство М.М. Хераскова и других
Истинная роль Михаила Матвеевича Хераскова, поэта, драматурга, прозаика, в развитии русской литературы вот уже два века является предметом споров исследователей; она явно недооценена (причины этого рассмотрены Н.А. Гранцевой ([Гранцева], [Гранцева 2015], [Гранцева 2012], [Гранцева 2016]). Попробуем определить, что нового внес этот классик в авторскую и читательскую «оптику». И опираться мы будем на представление о затексте как вместилище бессознательного.
§ 1. Абсолютный баланс
Гармония есть дщерь любви небесной.
М. Херасков «Кадм и Гармония»
Для Хераскова характерно виртуозное балансирование группами А и Р звуков и звукосочетаний. Абсолютный баланс (попадание звуков группы А или Р, либо и тех и других одновременно в точку симметрии в промежуточных семантических полях или же равенство их интенсивности во втором поле) помогает читателю максимально настроиться на восприятие сообщаемого автором, быть, не напрягаясь, внимательным (для Михаила Матвеевича это необходимое условие художественной коммуникации: забота о качестве и комфорте восприятия текста читателем). Сам автор сбалансирован эстетически уравновешен: в его поэме «Россиада» обращает на себя внимание «равновесие логически-организованной поэтической фразы» [Гуковский].
(Мы проанализировали сначала 150 отрывков из трех крупных произведений М.М. Хераскова: эпических поэм «Россиада» и «Владимир возрожденный» и стихотворной повести «Бахариана»; кроме того, внутри группы «Поэзия XVIII века», были рассмотрены три стихотворения классика: «Иные строят лиру», «Птичка» и «Песенка» в сравнении (применялся корреляционный анализ) с 284 отрывками и полными текстами других жанров и авторов см. таблицу 5.)
Михаил Матвеевич лидер сбалансированности, обладатель наитончайшего внутреннего слуха среди авторов XVIII века и предыдущих веков (собственно, благодаря ему мы и смогли обнаружить этот интересный параметр). Херасков задал направление ускорению: в следующем веке его немного опередит А.С. Пушкин (самое сбалансированное произведение XIX века нашей выборки поэма «Руслан и Людмила»), в XX веке появится новый рекорд (чемпион баланса поэма «Василий Теркин» А. Твардовского), в XXI веке баланс еще больше увеличился в новом жанре двустиший. (Тут для анализа мы взяли уже 3159 произведений или их отрывков как художественной литературы, так и документальной.)
Вероятно, абсолютная сбалансированность того или иного отрывка текста является своеобразным способом подчеркнуть то, что важно автору, на что он неосознанно хочет обратить внимание читателя. Это ключевые, опорные моменты сюжета и, иногда, финал произведения.
Вот, абсолютный баланс показывает важное и установки, жизненные цели героя, и зашифрованные три заветные карты: тройку, семерку, туз: «Расчёт, умеренность и трудолюбие: вот мои три верные карты, вот что утроит, усемерит мой капитал и доставит мне покой и независимость!» (Код карт как азартной игры: 3+4,2).
Анаграмматический слой затекста в этом пушкинском отрывке содержит и диагноз-прогноз «ум умер», и карточные термины: «тус» (туз), «масть», и секрет высокого искусства, внутри привычного для автора ландшафта: «ими мирит ритм Мойка»: оно «аставит непакой и низ».
Но, увы: «Две неподвижные идеи не могут вместе существовать в нравственной природе, так же, как два тела не могут в физическом мире занимать одно и то же место. Тройка, семёрка, туз скоро заслонили в воображении Германна образ мёртвой старухи» (Код 4,2).
Про роковой проигрыш и помещение Германна в обуховскую больницу будет рассказано уже в «обычных» отрывках: про игрока Пушкин-игрок выговорился.
А мы углядели (с помощью анаграммы) еще одну тему «Пиковой дамы»: искусство как альтернатива роковой игре. Они оба живут в 3 семантическом поле: конкуренты?
«Но дружбы нет и той меж нами. / Все предрассудки истребя, / Мы почитаем всех нулями, / А единицами себя. / Мы все глядим в Наполеоны; / Двуногих тварей миллионы / Для нас орудие одно; / Нам чувство дико и смешно» (А. Пушкин «Евгений Онегин»).
Код тут 1+4,2 функция поля в среднем регистре («отбор из наличного») оказывается извращена: отбор-то давно совершен Я, как единица пред нулями, больше всех. Всегда.
И текст проваливается в нижний регистр.
* * *Рассмотрим, как представлен концепт рассказа «Сон смешного человека» Ф. Достоевского (что там захотел подчеркнуть автор). О ком он больше будет говорить о герое, или, тайно, о себе?
И текст проваливается в нижний регистр.
* * *Рассмотрим, как представлен концепт рассказа «Сон смешного человека» Ф. Достоевского (что там захотел подчеркнуть автор). О ком он больше будет говорить о герое, или, тайно, о себе?
Отмечено, подчеркиванием, не то, что над героем смеялись (или ему казалось, что смеялись), а впадением им в депрессию: «Мало-помалу я убедился, что и никогда ничего не будет. Тогда я вдруг перестал сердиться на людей и почти стал не примечать их» (код 1+4,2). Кризис у героя; куда он его заведет?
«Но ведь если я убью себя, например, через два часа, то что мне девочка и какое мне тогда дело и до стыда, и до всего на свете? Я обращаюсь в нуль, в нуль абсолютный» (код 1+4,2). Вот он, настоящий самоуничтожитель, «выбраковщик» себя и заодно, по ходу, Вселенной. Попав в идеальный мир, на счастливую планету, герой знакомится с другим опытом человеческого сосуществования не травмирующим.
Впрочем, для нашего героя он как раз травмирующий, острый: «Порою я спрашивал себя в удивлении: как могли они, все время, не оскорбить такого как я и ни разу не возбудить в таком как я чувство ревности и зависти?».
И разрушает идиллию: не может он в ней существовать непривычно, странно как-то, почти подозрительно. Неустойчиво, хрупко, непредсказуемо: в любой момент рванет. Страшно же! Лучше сделать это самому Тогда предсказуемо, управляемо, привычно: старый развращенный мир. Соблазны в душе, мнимые потери, зависть и одиночество.
Это и вылилось в очередную новую идею растление: эксперимент. «В образе "смешного человека" эта амбивалентность в соответствии с духом мениппеи обнажена и подчеркнута. <> Это характерное для жанра мениппеи моральное экспериментирование, не менее характерное и для творчества Достоевского» [Бахтин Проблемы].
Жители Рая сами решают жить во зле? Про Стокгольмский синдром Достоевский не слышал, но предугадал. (Но из испоганенного Рая несутся благословения не ото всех: кому-то оскверненный мир не мил?)
Кольцевой рассказ: чтобы найти ответ, надо перечитать. Но есть ли у автора ответ? Не верит ли он порой сам, что герой в конце исправился? Я, человек XXI века, уже не очень верю. Проделал эксперимент и, на первый взгляд, удачно подтвердил свою точку зрения на бытие: морали нет, мира нет. Отомстил не тем.
Но потом, после сна, уверовал, что норма нравственность, а не ее искажения; и пошел проповедовать: ставить на место и чужие мозги. Искреннее движение высшего Я? Есть же высший мир, он там побывал!
Два вида бреда, идее-фикс последовательно: а) что ничего не было и не будет поэтому люди и не важны; б) что он пророк идеального мира.
И то, что он этот идеальный мир осквернил и уничтожил (в статусе идеального) как-то прошло мимо его сознания провал (в бездну?). Бред провал новый бред.
А код 14,2 средне-высшего регистра: сам тут верит!
И читателю автор дает шанс поверить герою: Достоевский писал о герое, который искренне уверовал в Добро. Недаром его слова: «Потому что я видел истину, я видел и знаю, что люди могут быть прекрасны и счастливы, не потеряв способности жить на земле. Я не хочу и не могу верить, чтобы зло было нормальным состоянием людей» часто цитируют как кредо самого Федора Михайловича.
А вот удержится ли герой-проповедник на этой благородной позиции?
«В "Сне смешного человека" нас прежде всего поражает предельный универсализм этого произведения и одновременно его предельная же сжатость, изумительный художественно-философский лаконизм. <> По своей тематике "Сон смешного человека" почти полная энциклопедия ведущих тем Достоевского, и в то же время все эти темы и самый способ их художественной разработки очень характерны для карнавализованного жанра мениппеи» [Бахтин Проблемы]. Более того: там дан «полный и глубокий синтез универсализма мениппеи, как жанра последних вопросов мировоззрения, с универсализмом средневековой мистерии, изображавшей судьбу рода человеческого: земной рай, грехопадение, искупление» [там же].
Искупил или не искупил? «Тексты Достоевского, которые М.М. Бахтин описывает как карнавальные, по большей части скорее, юродские» [Померанц]; ведь, «когда разум принимает сторону рабства, свобода становится юродством. Когда разум не принимает откровения духа, дух юродствует» (там же). Видение Достоевского направлено на самосознание героя и «безысходную незавершимость, дурную бесконечность этого самосознания» [Бахтин Проблемы]; писатель «всегда изображает человека на пороге последнего решения, в момент кризиса и незавершённого и непредопределимого поворота его души» [там же].