Видел, так что такого, и я снимаю, мало ли ночью может случиться, неловко повернешься, порвешь вервь, крест-то и затеряется, а это к худу.
Оберег она снимает Христов и без него отдается во власть нечистого!
Свят-свят!
Мое тебе материнское слово: хочешь жену свою спасти, надо нечисть как-то изводить. Не хочешь завтра же отвезем ее домой, скажем, не люба, и подарки пусть назад возвращают, нечего: подсунули блудливую овцу и рады.
Федор посмотрел на мать.
Как же ж можно с нечистым воевать, с ним и Господь сколько лет справиться не может.
Господь все может, нечистый нужен ему, чтобы видеть, кто из людишек до греха падок, а кто нет. Но если как следует помолиться и призвать в помощь крестную силу, то одолеть его можно. Монахи-праведники одолевали не единожды.
Так то монахи, у них все силы на молитву идут, а что я, мужик простой, деревенский, грамоту не разумею, дальше Тотьмы не бывал, больше рубля денег не видывал. Я так думаю: неволить Аленку не буду, захочет домой отвезем, не захочет, будем думать, как сотону отвадить, советов у знающих людей спросим.
Верно, сынок, говоришь, только домой ей взад никак нельзя, позор это, и нам тоже позор. Так что и выбора у нас у всех нет. Надо что-то делать.
На том и порешили, спросить саму грешницу, как делу быть.
В тот же вечер Аленка Шихова, обливаясь слезами, умоляла мужа не возвращать ее матери и делать с ней, что пожелает.
Федор поверил и, как настала ночь, лег вместе с женой в постель. Только уснули, как вдруг кто-то толкнул его, да так, что тот кубарем с постели на пол. Вскочил Федор, не понимает что к чему, глаза таращит, темно же. Взял светец, зажег лучину, поднес к кровати, глядь, а жена румяней румян лежит себе, раскинулась и руками, стыд-то какой, гладит себе причинное место и улыбается.
Чур меня! закричал Федор.
Что стряслось? приподнялась с постели Аленка.
Охульница[8]! Опять с нечистым блудила?
Да нет, кажется, просто сон был дивный: луг, цветы, стрекозы и бабочки, и кашкой пахнет, это цветок такой, знаешь?
Видел я твой сон, ишь, руки распустила!
Правда? Я это не сама, это он против воли мною водил, надсмехался! Что же делать-то?
А вот что! Федор приосанился, будем изгонять из тебя беса.
Как?
По-всякому, прежде всего молитвой, не поможет, сделаем так, чтобы ему в твоем теле стало неповадно.
Да разве ж он там?
Знамо дело, где же еще?
Я крест теперь не снимаю, нечистый креста боится.
Видел я, как он боится, мало креста, надо слово Божие против него
Страшно мне!
Зато потом, когда беса прогоним, будет хорошо, а то, смотри, не согласна, так посажу в сани и к матери, на позор.
Я согласна, прошептала Аленка, только бы душу не погубить.
Бог даст справимся.
* * *Cкучно зимой в деревне. Летом хоть и работы невпроворот, а все радостнее, солнышко светит, лес полон грибов и ягод, речка Царева журчит на перекатах. Она хоть не велика, не как Сухона, но все-таки лучше, чем одни лесные чащобы.
Замуж Аленку отдали хоть и в соседнюю волость, недалече, но все равно чужбина. Она выросла в большом селе Устье-Печенгском, привыкла, когда много народу, особенно летом. По Сухоне идут струги и барки. Кого только не повидаешь в этих местах: купцов русских и иноземных с товарами, стрельцов государевых, кои посланы на Сухону искать разбойных людей.
Сама Аленка разбойников не видала, но соседские парни говаривали, будто стан у них был на том, на диком берегу, в устье малой речки. Там жили и хоронились под ветлами, а как завидят стружок купеческий на весла и давай грабить. Атаман у них был из войска самого пана Лисовского, а помощник у него местный одноглазый Семка по прозвищу Кривой. Когда шайку окружили, атаман обернулся соколом и улетел, Семка бросился в воду, превратился в налима. Стрельцы его ловить, а он скользкий, извернулся и ушел на глубину. Остальных разбойников повязали и увели в острог. Больше о речных татях в округе не слыхивали. Весело было в родной деревне, не то, что на новом месте. Аленка сильно скучала в Павлецове. Девичество давно позади, она мужняя жена, и место ее в доме мужа.
Если по правде, никакого дома у них нет, большая изба с зимовкой принадлежит свекру Дружине Шихову. Федины хоромы остались в деревне Криволаповской. Летом там еще ничего, жить можно, но на зиму надо перебираться ближе к теплу. Федя ремеслу не обучен, все время с землей и скотиной. Старый дом, долгие годы не видевший плотницких умелых рук, на зиму превращался в холодный сарай. В прошлом году поздней осенью перебрались они к родителям в Павлецово. Федор обещал летом избу поправить и утеплить. Где там, как началось лето, даже не вспомнил, а тут еще этот «нечистый» со своими снами.
Скорее бы снова тепло, отъехать назад в Криволаповскую, может, тогда и нечистый отвяжется, думала молодая жена. За лето Федя расстарается, починит избу, и заживут они по-людски.
Она боялась, что недовольный муж вернет ее домой, это же вечный позор на весь род. Но как же перетерпеть эту напасть с нечистым?
Аленке было страшно от одной мысли, что сам князь тьмы позарился на ее грешное тело. Но, с другой стороны, она внутренне противилась тому, что говорила родня. Ничего плохого ночной пришелец ей не делал, наоборот, столько приятных грез, неги и ласки.
От Федора она ничего подобного не видала. С мужем все было буднично. Он задирал ей исподку, недолго кряхтел, раскачивая кровать, быстро утолив похоть, поворачивался спиной и усыпал. Ей хотелось еще ласки, но муж понятия не имел, как это хорошо просто погладить перси любимой жены, ощутить как кровушка вскипает в каждой частичке тела, а сердце учащенно бьется.
Ночной гость, напротив, хорошо понимал ее тайные чаяния и всегда потакал им, как бы лаская тонкими пальцами кожу в тайных удах ее молодого тела.
Конечно, она грешница, и Федор прав, когда перестал спать с ней на одном ложе, но разве ж она виновата в своих снах? Теперь муж еще что-то задумал. Матери своей, Маринке, зачем-то все рассказал. Свекровь никогда невестку не поймет, тем более, в таком деле. Что же будет?
В горницу вошла Маринка Шихова, скомандовала:
Пошли!
Куда, матушка? спросила Аленка.
В чулан, куда же еще.
Зачем?
Каяться!
Они спустились по лестнице, и в подклете дома, где хранились разные припасы, свекровь отворила дверь небольшой комнатушки.
Заходи!
Аленка зашла, перекрестилась, увидев в углу справа икону на поставце и лампадку.
Становись на колени, будешь поклоны бить перед образом, не вздумай отлынивать, Бог, он все видит, и молитву читай беспрестанно: «Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй мя!»
Аленка не помнила, сколько времени провела в чулане, молясь темневшему в углу образу, огонь в лампадке потух, а она все продолжала шептать слова молитвы. Ей казалось, что теперь, когда ее просьбы так искренни, молитва непременно дойдет до Бога, и тот волею своей отгонит от нее нечистого. Недаром же Господа называют Всевышним.
Уже затемно свекровь отворила дверь и приказала невестке идти к себе в горенку. Там уже ждал Федор.
Разоблачайся, приказал он ей, и ложись голой на лавку.
Аленка безропотно выполнила приказ мужа. Он достал пеньковую веревку, привязал ее руки и ноги к лавке и с силой начал пороть жену конской плетью. Аленка от ужаса потеряла было голос, какие-то мгновенья молча терпела боль, но потом из нее вырвался жуткий крик отчаяния.
Федор аж вздрогнул от неожиданности. Так страшно могла кричать раненая медведица, самка рыси, угодившая в капкан, или волчица, на глазах которой убили ее потомство. В этом крике было отчаяние и злость, но не было покорности.
Исполосовав жену плетью, Федор развязал ее, приказал встать на колени и благодарить за урок. Она повиновалась.
Чтобы я тебя больше на перине не видывал, строго сказал муж, твое место в углу на лавке, руку под голову положишь, дерюжкой прикроешься. Никакой на тебя нечистый не позарится.
Воля твоя, покорно произнесла Аленка, жена да убоится мужа своя.
* * *Маринка Шихова никак не могла успокоиться. «Слыхано ли дело, что сноха учинила! Ладно бы с мужиком каким спуталась, дело понятное, с кем не бывает, а тут такое!»
Ей и в голову не могло прийти, что можно видеть плотские сны. Она вообще снов не помнила, летом чуть свет, как петух голос подаст, надо вскакивать и бежать по хозяйству. Зимой, конечно, дело другое, можно и поваляться, только вот никакие сны все равно на память не шли.
Глава семейства Дружина Шихов сначала ничего знал о сновидениях снохи. По-своему, по-отцовски он любил свою невестку и был бы против того, чтобы ее наказывать за какие-то сны. Но жена Маринка желала, чтобы сын выпорол молодуху так, чтобы из той дурь вся вышла. Федор волю матери исполнил. Сначала страшился жонку бить, а потом даже понравилось, как она связанная кричит от боли.
Той же ночью пришел к ней на лавку и с большим удовольствием, какого никогда раньше не испытывал, овладел покорной женой.
«То-то же, думал Федор, плеть, она завсегда против бабьей дури первейшее средство».
С утра Маринка наряжала для невестки работу: стирать, еду варить, одежду чинить, мало ли что по хозяйству делать придется, хоть на дворе и зима, а дел всегда найдется, главное, чтобы в голову дурь не лезла. К тому же на дворе Рождественский пост, надо в церковь съездить и родню проведать.