Николай Александрович Лейкин
Купец пришел! Повествование о разорившемся дворянине и разбогатевших купцах
© «Центрполиграф», 2021
© Художественное оформление, «Центрполиграф», 2021
* * *IБыла ранняя весна. Деревья были еще голы, хотя уже с сильно надувшимися почками на тополях, на сирени и в особенности на бузине. Приветливое яркое солнце вызвало уже кое-где зелень на лугах, но низины были еще под водой, ручьи громко журчали, и кое-где в теневых местах и канавах лежал еще белый снег. То там, то сям пахали и боронили под ярицу, под овес и под картофель.
По грязной дороге к воротам большой барской усадьбы, стоящим в толстых каменных столбах, увенчанных чугунными львами с оскаленными зубами, катящими правой лапой большой шар, подъехал небольшой франтоватый тарантас без верха и остановился. Сытый, рыжий, выхоленный, слегка взмыленный конь в нарядной сбруе с густым медным набором и в расписной дуге позвякивал бубенчиком, мотая головой. В тарантасе сидели двое: широколицый с реденькой бородкой в проседь купец-лесопромышленник Мануил Прокофьевич Лифанов и его кучер, молодой парень Гордей, безбровый, с льняными волосами, с еле пробивающейся бородкой и с серебряной серьгой в ухе. Он был в нанковой поддевке со стеганым и проваченным задом, опоясанной красным кушаком, и в картузе.
Здесь сойдете, Мануил Прокофьич? спросил кучер, обертываясь к хозяину.
Зачем? С какой стати? Чего тут церемониться? Теперь уж тут все наше, отвечал Лифанов. И усадьба наша, и земли наши. Слезай, отворяй ворота настежь и подъезжай к главному подъезду.
Скрипнули давно не крашенные тяжелые железные ворота на ржавых петлях, и тарантас покатился к большому господскому дому по широкому въезду, обсаженному по сторонам шпалерой не стриженным в прошлом году кратегусом. Въезд был грязен, на нем лежали еще прошлогодний лист, хворост, сбитый с деревьев ветром осенью. То там, то сям валялись старый башмак, прилипшая к земле бумага, обглоданные собаками кости, битые горшки, битые бутылки, и было насорено гниющей соломой, щепками, древесной корой. Не подстрижены были с осени и два тополя, стоявшие против главного подъезда. Среди большой круглой клумбы валялись разбитый зеркальный садовый шар, ржавые железные обручи от кадки, а вокруг всего этого вылезли уже из земли пригретые весенним солнцем и зацветшие уже голубенькие сциллы, желтые крокусы и красовался цветок белого нарцисса с желто-красным кружочком внутри.
Тарантас, однако, проехал мимо широкого крыльца барского дома, составляющего портик с толстыми сильно облупившимися белыми колоннами, и, по приказанию Лифанова, остановился около пристройки, составляющей кухню. Здесь из-за разбитых оконных стекол, местами заклеенных бумагой, показалась бабья голова в красном платке, из-за угла выскочил красивый сеттер и слегка залаял. Около кухни было еще грязнее, стояла лужа помоев.
Лифанов вылез из тарантаса. Это был приземистый полный человек в высоких сапогах и резиновых калошах, в забрызганном грязью коричневом пальто и в картузе с белым чехлом. На дворе никого не было. Он посмотрел по направлению к целому ряду помещавшихся вдали хозяйственных построек и там было безлюдье. В хлеву мычала корова. Экипажный сарай был отперт, из него торчало дышло какого-то экипажа, и на нем сушилась красная кумачовая рубаха.
Словно вымерло все проговорил Лифанов. И Гурьяна-кровельщика, должно быть, здесь еще нет, а я послал его осмотреть крышу у дома до моего приезда.
Пусто. Хоть шаром покати, отвечал кучер. Да ведь и то сказать: у них и людей-то нет. Все разбежались. Прошлый раз мы были на Пасхе, так один кучер да две бабы. А какой он кучер? Он и кучер, он и дворник, он господам и на стол подает. Говорят, жалованья не платили.
Лошадь Лифанова заржала, и на это ржанье из экипажного сарая выглянул рыжебородый человек в сером армяке, опоясанном кушаком, увидал Лифанова и побежал к нему.
Вон он, Гурьян-то, сказал Лифанов. Должно быть, дрыхнул в сарае, что ли? Поезжай, Гордей, туда к сараю и стой там, обратился он к кучеру. Да лошадь-то можно привязать и дать ей сенца. Раздобудь нам охапочку. Ведь и сено теперь наше. Все наше.
Кучер направился шагом к сараю. Перед Лифановым стоял рыжебородый кровельщик Гурьян с картузом в руке и кланялся.
Лифанов в ответ приподнял свой картуз и спросил:
Дома ли господа-то? Людишек-то никого не видать. Не у кого спросить.
Да ведь у них только кухарка да кучер теперь. Есть экономка, но она, говорят, больше для утешения барина.
Кровельщик ухмыльнулся.
Смотрел крышу на доме? задал ему вопрос Лифанов.
Смотрел и на доме, и на бане, Мануил Прокофьич. Крыша на доме, будем так говорить, один срам. Лет шесть не крашена, право слово. Железо было хорошее, тринадцатифунтовое, но везде проржавело. А в разжелобках, так что твое решето. Придется много нового вставить.
Так вот ты и сообрази, сколько листов купить надо. Где новое вставить, где подмажешь суриком. На Пасхе я осматривал комнаты, так в верхнем этаже на всех потолках протеки.
Штукатурка сыплется, карнизы обвалились, так чего еще. Тут, Мануил Прокофьич, с суриком ничего не поделаешь. Тут сплошь листы вставлять придется. Железа много понадобится.
Так сколько же, говори. Надо уж приступать к работе. Послезавтра я переезжать хочу в усадьбу. Не знаю, чего этот Пятищев прохлаждается и не выезжает. Я его честь честью просил уехать, назначил ему последний срок, а он все живет да живет. Когда уж срок-то был!
Прогорели хоть и важные господа, а вконец прогорели. Некуда им деться, отвечал кровельщик.
Прогар прогаром, а, должно быть, чести-то не понимают. Хотят, чтобы их силой выселяли, проговорил Лифанов и прибавил: Так вот ты и запиши, сколько листов железа надо, сколько сурику на подмазку, сколько масла и сколько краски. В зеленый цвет красить буду. Дороже это, много дороже ну, да уж чтоб все было на отличку.
Железа листов полтораста потребуется, Мануил Прокофьич, а то и больше.
Да что ты! Куда ж такая уйма? ужаснулся Лифанов.
Крыша тут одно разорение, вот как запущена. Старые листы снимем, выкроим, что получше, баню позаплатим. Там все запущено так, что и сказать невозможно! Посмотрите-ка вы у служеб-то Затворы с петель свалились затвориться невозможно. Кучер говорит: ведра допроситься не могу, чтоб купили лошадь поить. А старое ведро что сито.
Ну, трафь сказал Лифанов. Вот железа куплю и пришлю, так и ведер нам понаделаешь. В большом хозяйстве нельзя без ведер.
Это сколько угодно. Ведер-то мы из старого железа понаделаем, что с крыши снимем. Вот тут суриком позамазать да выкрасить, так в лучшем виде отслужат. Ведра в хозяйстве дело нужное.
Еще бы! И скотину поить, и в огороде для поливки. Садовник-то здешний сбежал или тут еще?
Никакого садовника тут нет. Все сбежали. Говорю вам, одна баба-стряпуха да кучер.
Лифанов вздохнул.
Удивительно, как это люди верхним концом да вниз! произнес он. А ведь когда-то, я помню, здесь у него были и садовник-немец с цигаркой в зубу, и камардин, и буфетчик толстопузый во фраке и повар, и арабчонок в красном колпаке на подъезде. А конюхов-то что было! А всякой челяди что! Егерь, псарня Лошади какие!..
А теперь всего пара, да и те убогие На них и воду, и дрова возят, они же и господам на выезд
Опустились, совсем опустились, покачал головой Лифанов.
Произошли, вконец произошли, прибавил кровельщик. Лошади-то на одном сене стоят, без овса. Своего овса нет, зимой продали, а с воли не покупает. Уж мне кучер-то много про их житье-бытье рассказывал, пока я вас дожидался. Только одно слово, что господа, а выходит совсем напротив.
Надо, однако, самого повидать да поговорить с ним насчет выезда поосновательнее. Ведь затем я и приехал.
Лифанов подошел к окну кухни и стал стучать в стекло.
IIВ окне опять показалась женская голова в красном платке, и на этот раз отворилась форточка.
Генерала вашего можно повидать? спросил Лифанов.
Да почивает он, батюшка. Похлебал и почивает, был ответ.
Когда же они проснутся?
Да теперь уж скоро. Вот барышня княжна прикажет самовар ставить сейчас они и встанут, говорила женщина, стоя около форточки. Вам, может статься, Ивана Лукича надо, так этот проснулся уже и с трубкой давно ходит.
Это шершавый-то такой? задал вопрос Лифанов.
Да, старичок, капитан, который при них существует.
Нет, этого-то мне не надо. Ты вот что Ты, гладкая, спроси у старой барышни, можно ли мне комнаты в доме посмотреть. Покои любопытно бы мне видеть. Пока генерал проснутся, я покои бы осмотрел.
В это время в кухне раздался дребезжащий электрический звонок, и женщина в красном платке сказала:
Да вот барышня уж звонят для самовара. Стало быть, барин проснулись. Идите смело в подъезд. Если заперто звонитесь. Иван Лукич отворит.