Да вот барышня уж звонят для самовара. Стало быть, барин проснулись. Идите смело в подъезд. Если заперто звонитесь. Иван Лукич отворит.
А ты все-таки доложь. Так неловко Я политичность понимаю, просил Лифанов.
Женщина отправилась в покои. Лифанов подошел к подъезду.
Маляр приехал, сказал ему кровельщик. Маляр Евстигней Алексеев.
Ну, вот и ладно. Стало быть, тебе есть попутчик обратно. Это я его насчет внутренней отделки проговорил Лифанов.
То-то уж крышу-то позвольте мне красить. Не лишайте меня Кровельщик всегда лучше
Ты и будешь красить крышу, а Евстигней что внутри потребуется: шпалеры, потолки, двери
Подбежал маляр, очень юркий человек в пальто, в сапогах бураками и в фуражке с глянцевым козырем.
Полдороги пешком шел, нет лошадей, хоть ты плачь. В посаде-то я не запасся возницей, думал, к попутному подсяду. Ан не вышло. Уж на половине дороги попутный мужичок согласился подвезти, рассказывал он, сморкнулся в руку и отер нос красным бумажным платком, который вынул из кармана пальто. Фасадик-то тоже придется окрасить. Очень уж запущен, прибавил маляр.
Помолчи немного и уходи. Потом позову, махнул ему рукой Лифанов.
В это время отворилась стеклянная дверь в подъезде. На пороге стоял небольшого роста старичок, худой и жилистый, в нафабренных подстриженных усах, с короткой седой щетиной на голове. Он был в кожаной куртке, в брюках с красным кантом и в туфлях.
Это-то и был тот самый капитан, который, по словам прислуги, при генерале «существует». Его звали Иваном Лукичом Тасканьевым. Жил он на пенсию и состоял не то в качестве компаньона, не то в качестве приживалки при бывшем владельце усадьбы Льве Никитиче Пятищеве, когда-то предводителе дворянства, которого Лифанов, как новый владелец имения, приехал понудить выселиться из усадьбы.
Лифанов приподнял картуз и сказал:
Здравствуйте. Комнатки бы посмотреть любопытно насчет ремонта, так как я с маляром Да и самого генерала очень нужно повидать.
Капитан сморщился и с презрением посмотрел на Лифанова.
Подождите. Сейчас я спрошу у Льва Никитича, проговорил он.
Подождем. Время терпит.
Капитан на минуту удалился, вернулся и произнес:
Идите. Только ноги обтереть!
Да я в калошах. Господи! Чистоту-то мы любим больше вашего, отвечал Лифанов, входя в прихожую, раскрашенную когда-то в красный цвет в помпейском стиле, но сильно облупившуюся, и стал снимать калоши. Вон как хорошую-то горницу запустили, кивнул он на стены и потолок.
Прошу без замечаний! строго огрызнулся на него капитан.
О?! Уж будто и говорить нельзя? Я затем приехал. Я говорю у себя в доме Да и говорю маляру. Ну, вот что, Евстигней Алексеев: все эти букетцы и колонки подправить надо. Сможешь ли? спросил маляра Лифанов, сняв калоши.
Снял калоши и маляр и дал ответ:
Освежить? В лучшем виде освежим и подправим. Алебастрецом пройдемся, где требуется. Смотри-ка, рисунок-то какой занятный!
Ну, теперь пойдем по порядку в другие горницы.
Но тут капитан загородил Лифанову дорогу и злобно процедил сквозь зубы:
В порядочный дом в пальто не входят. Надо раздеться.
Экий сердитый! вскинул на него глаза Лифанов и прибавил: Ну что же, снимем.
Он снял пальто, а маляр только распахнулся и сказал:
А мне, барин, если снять пальто, то хуже будет, потому я без спиньжака, в одной жилетке.
Капитан пропустил их молча. Они вошли в гостиную со старинной мебелью Жакобс, красного дерева, с бронзовыми полосками, обитою желтым штофом, местами протертым так, что торчал волос. Стены гостиной были тоже стильные, с позолотой, засиженной мухами, но так же, как и в прихожей, облупившиеся. С потолка висела тоже старинная бронзовая люстра в несколько свечей на стрелах, с гранеными хрусталиками, которые звенели при шагах по местами выбитому узорчатому паркету, лежащему, по всем вероятиям, на изрядно подгнивших балках. Со стен торчали бронзовые бра, тоже с подсвечниками на стрелах и с хрустальными украшениями.
Плохи стены-то Смотри-ка, как под подоконником-то Сырость облупилось обвалилось указывал маляру Лифанов. Да и в углах Подновишь, что ли?
Да чтоб уж вам оклеить их обоями заново? предложил маляр. Светленький узорец, по четвертаку кусок, с веселеньким бордюрчиком покраснее загляденье будет.
Ты думаешь?
Да конечно же. А ежели перетирать, да потом красить и подгонять под старинное возни много, да и куда дороже. Теперь ведь уж и фасона такого нет для стен.
Да конечно же. А ежели перетирать, да потом красить и подгонять под старинное возни много, да и куда дороже. Теперь ведь уж и фасона такого нет для стен.
Ну, трафь обоями. Эх! Обойщика надо! крякнул Лифанов, трогая продранную обивку на кресле. Материя-то шелковая, аховая, но вот на некоторых изъянцы.
Теперь такой материи не найдете для поправки. А вот пожертвовать одним креслицем, снять с него обивку да и велеть обойщику на дырки заплатки наложить, посоветовал маляр. Простоит лет пять в лучшем виде.
И то ладно, согласился Лифанов.
Они осмотрели гостиную, диванную, залу, и в каждой комнате Лифанов давал маляру свои приказания об обновлении. Капитан не отставал от них. Он запасся трубкой на коротком черешневом чубуке и дымил немилосердно, все время косясь на Лифанова. В зале Лифанов долго рассматривал две гигантские изразцовые печи в углах с громадными изразцами посредине с выпуклыми изображениями Минервы во весь рост и сказал:
И что эти печи дров зимой жрать будут! Тут в топку по доброй четвертке сажени упрятать можно. Конечно, это зало для нашего обихода не подходит, и в него заглядывать будем редко
А не подходит, так зачем усадьбу покупал, зачем озорничал? Кулак! Паук сосущий, ростовщик! сквозь зубы злобно процедил капитан.
Лифанов вспыхнул, посмотрел на него через плечо и сказал:
Потише, барин И ругательную эту словесность брось Не люблю Если мы с вами учтиво, то обязаны и вы учтиво Да-с Очень просто прибавил он.
В ответ на это капитан только отвернулся и пустил изо рта огромную струю дыма.
IIIКомнат в доме было много. Осмотр их продолжался. К залу примыкали женские комнаты.
Двери были заперты. Лифанов с маляром хотели проникнуть в них, но капитан загородил им дорогу.
Нельзя сюда! Куда лезете, неучи! Здесь женская половина. Эти комнаты свояченицы Льва Никитича и его дочери.
Капитан размахивал трубкой. Лифанов попятился.
Однако же, господин, должен я их посмотреть для ремонта, сказал он. Ведь нарочно десять верст ехал для этого.
Приедешь и в другой раз, когда Лев Никитич и вся его семья уедут из усадьбы.
Нет, уж это ах оставьте! Довольно я ездил. Дня через три я совсем переезжать сюда хочу.
Начался спор. За дверьми хрипло залаяла собачонка. Дверь отворилась, и выскочил мопс, бросившийся под ноги Лифанова. В дверях показалась свояченица Пятищева, княжна Правашова-Сокольская. Это была старая дева лет шестидесяти, худая, высокая, седая, с широким пробором в волосах, но с напудренным лицом, с подкрашенными щеками. Поверх платья на ней была кунья накидка шерстью вверх. В косе высилась большая черепаховая гребенка с жемчужными бусами.
Боби! Боби! Чего ты? крикнула она на собачонку и удивленно спросила капитана: Что здесь такое? Что вы шумите?
Ничего, ваше сиятельство. Вот только комнаты пришел осмотреть для ремонта отвечал Лифанов. Маляра привел вот и все А господин капитан скандалят.
Не сметь мне говорить, что я скандалю! Не сметь! Замажь свой рот! закричал на него капитан во все горло. Я в доме друга моего Льва Никитича Пятищева и что хочу могу делать! Я защищаю женщин от нахала.
Да никто их не тронет. Никто говорил Лифанов. Дозволите, матушка ваше сиятельство, осмотреть покойчики. А то приехал для этого нарочно и вдруг
Но тут показался сам Пятищев. Это был высокий, полный, осанистый старик в охотничьем верблюжьего цвета пиджаке с поясом и в шитых гарусом туфлях. Большие седые бакенбарды при усах, расчесанные по сторонам, покоились у него на плечах. Лысую голову прикрывала красная турецкая феска с черной кистью. Он остановился в недоумении.
Вашему превосходительству! раскланялся перед ним Лифанов. Утишите, бога ради, господина капитана, ваше превосходительство. Мы тихо, смирно, политично, а они прямо лезут, неизвестно какие слова и всякие прения, так что даже стыдно.
Что такое здесь? Что такое? спрашивал капитана Пятищев мягким приятным баритоном и протянул Лифанову два пальца правой руки.
Нахально лезет в женские комнаты, сказал капитан.
Позвольте Какое же нахальство, ежели я самым политичным манером! Я, ваше превосходительство, с маляром Я насчет ремонта, чтоб, значит, освежить комнатки к нашему приезду.
Пустите, пустите господина Лифанова, заговорил Пятищев. Пусть смотрит, пусть все смотрит. Я уж и так много виноват перед ним, что его так долго задерживаю. Осматривайте, Лифанов, вы хозяин, вы вправе