На том и порешили, мужик попросил задаток, треть суммы вперед, сказал, что оно ему будет сподручнее, потому как есть расход немалый по части глины и дров. Титов с понимаем кивнул и крикнул Максима, который все время почтительно наблюдал за разговором мастеров со стороны.
Слышь, Максимушко, надобно тебе до Черепановых идти и денег на клейма попросить на первый ряд пятнадцать рублев. Пусть дадут и готовят еще полста на следующий ряд, он и размером побольше и в работе сложнее, а уж как изладим его, окна выложим, так и начнем вершить церковь, там и до крыши недолго. До морозов бы закрыть ее не мешало, хотя бы временно, а уж потом, благословясь, шею станем выкладывать и купол.
Схожу, откликнулся Максим, Матрена Ивановна меня чаем напоить обещала, может вспомнит.
Обычный кирпич еще надобен? спросил Кузьма Петров.
Вези конечно, ответил Титов старший. Максим, где там у нас мешки с деньгами? Подай мастеру все, что осталось.
На следующий день сын Федора Титова отправился к Черепановым в большой недавно срубленный дом, настоящие палаты, стоявшие на берегу Сухоны.
Куда? спросил привратник, мордатый и наглый дворовый парень по имени Мирон.
К Матрене Ивановне.
Без спросу пущать никого не велено.
А ты спроси, скажи Максим Титов пришел по делу.
Привратник исчез, закрыв перед носом Максима калитку. Тот остался ждать у ворот.
На улице было свежо. Ветер дул с западной стороны, и вдоль по течению Сухоны катились одна за другой волны. Наперерез им двигались суда, одни под парусами, другие на ручной тяге. Река, без которой не было бы ни Тотьмы, ни Устюга, ни других важных городов Архангелогородской губернии, давала жизнь и работу многим тысячам проживавших на ее берегах жителей. Они умели управляться с парусами, и когда началось освоение Восточной Сибири и побережья Тихого океана, кормчих и гребцов стали приглашать ходить на дальние моря.
Он вспомнил рассказы отца как покойный Степан Яковлевич Черепанов в свое время в 1759 году так же покинул Тотьму, чтобы через четыре года вернуться сюда богатым купцом. С этого путешествия и стал знаменит род Черепановых.
«Вот бы и мне в дальние страны уехать, подумал Максим, только отец не отпустит, ему помощник нужен тут, видать, не судьба поглядеть на море-окиян. Да ладно, надобно кому-то и эти дела делать».
Проходи, парень, барыня тебя ждет! вернувшийся Мирон был полон достоинства.
Я у вас ни разу не бывал, куда идти, покажи.
А вот она покажет, махнул рукой привратник в сторону чернявой девушки, спешащей куда-то по двору.
Агдика, крикнул он ей, проводи до барыни.
Девушка остановилась, взглянула на Максима, а тот на нее. Она была, как и все, одета в сарафан и очелье девичью повязку, однако с первого взгляда бросалась в глаза ее нездешняя внешность: раскосые глаза, темные, почти черные косы.
Агдика? спросил Максим. Откуда такое имя, татарка, что ли, будешь?
Тулума![11] произнесла девушка, смело взглянув на Максима.
Хватит тебе притворяться, Гашка, снова закричал привратник, сказано веди к барыне, иначе она прогневается и накажет тебя.
Что она сказала? спросил Максим у Мирона.
Поздоровалась по-своему.
По-татарски?
Ну что ты, бери дальше.
Дальше я никаких народов не знаю.
Она алеутка с островов. Покойный Степан Яковлевич привез ее из второй поездки.
Полонянка?
Да я и не знаю толком. При Степане Яковлевиче была у него заместо дочки, а теперь сенная девка при Матрене Ивановне, прислуга.
Пошли к барыне, вдруг по-русски сказала Агдика и, махнув головой так, что косы разметались по сторонам, пошла в дом. Максим проследовал за ней.
Черепанова ждала гостя в горнице за большим столом.
«Сколько ей? подумал Максим. Лет, наверное, тридцать или чуть больше, а мужу ее, Василию за пятьдесят. Может, женат Черепанов не первым браком?» На Матрене Ивановне опять было платье нерусского покроя с открытой шеей и широким вырезом на груди. В таких платьях только в Петербурхе при дворе государевом ходят. Максим, когда грамоте учился, наслушался от одного отставного, как это оно, при дворе жить, ходить во всем иноземном и на голове вместо природных волос парик носить.
Матрена Ивановна принимала Максима, без парика. Ее волосы были уложены в прическу, начесаны и припудрены. Увидев парня, она улыбнулась и глазами показала, что можно присесть.
Матрена Ивановна принимала Максима, без парика. Ее волосы были уложены в прическу, начесаны и припудрены. Увидев парня, она улыбнулась и глазами показала, что можно присесть.
Титов смутился, сказал, что постоит.
Гашка, подай господину Титову стул, крикнула сенной девушке.
Та метнулась к стене, взяла большой стул с массивной спинкой и подставила его Максиму, сказала негромко:
Садись, в ногах правды нет.
Ступай вон, прикрикнула на нее Черепанова, много воли опять взяла язык распускать. Смотри у меня!
Девушка, махнув головой, быстро выскочила из горницы.
Ну, с чем пожаловали, Максим Федорович, или просто так, чаю испить?
По делу, Матрена Ивановна. Оказия у нас приключилась, нашли мастера, который берется изготовить немедленно подпятный кирпич. Без него стены класть далее никак не мочно.
Что за кирпич такой?
С выступами для клейм, чтобы красота вся была видна. Мало, кто может делать такой кирпич.
Ну так пусть делает, заплатим.
Вперед деньги просит, надо, говорит, глину искать особую и обжиг делать не как для обычного кирпича.
Ишь какой, вперед, что я Василию Яковлевичу скажу? Он страсть, как не любит вперед платить за что-либо.
Уж мы это знаем, но тут дело такое, не купим подпятный кирпич, дело встанет и тогда контрахту будет неуправка и до зимы стены не поднимем.
Вот даже как? И сколько денег просишь?
Шестьдесят пять рублев к тем, что даете на стеновое строение.
Не много ли, не лукавишь? Смотри, я проверю.
Бог с тобой, Матрена Ивановна, разве ж мы можем тебя обмануть, не по-божески это на таком-то деле.
И то правда.
Черепанова достала сундук-подголовник, порылась среди бумаг и достала оттуда три ассигнации по двадцать пять рублей.
Вот тебе на все с гаком под отчет.
Нельзя ли получить настоящими деньгами? осторожно спросил Максим.
Это что, не деньги?
Деньги, но крестьянишки народ темный. Им медь подавай, а еще лучше серебро.
Серебро? Ишь чего захотели! Ассигнат те же деньги, в Петербурхе давно уже никто с медью дел не имеет, платят ассигнациями.
Так у нас тут деревня, откуда чему новому взяться, по старинке люди живут.
Это так, вздохнула Черепанова, но, может, оно и к лучшему.
Максим сунул ассигнации за пазуху, расписался на листе бумажном, что и когда получил, Василий Черепанов, хоть и болел, но за расходом всегда следил, и хотел было идти восвояси.
Обожди, парень! Матрена Ивановна как обычно вильнула глазами. Не спеши, будем чай пить, с самого Китаю привезен.
Гашка! снова крикнула сенную девушку. Тащи чай с пирогами, будем гостя потчевать!
Та прибежала, принесла снедь и металлический чайник с выгнутым носиком.
Ступай, нечего здесь шею вытягивать, нахмурилась Черепанова, я гостю сама налью.
Максиму было неудобно от такого внимания, он даже покраснел от волнения.
Скажи, друг мой, неожиданно фамильярно начала Матрена Ивановна, ты где это грамоте научился?
В Сольвычегодске у отставного капрала. Он с пруссаками воевал, в битвах был ранен.
С какими такими пруссаками, тараканами, что ли? удивленно спросила Черепанова.
Да нет, с прусским королем Фридрихом. Мы, говорит, бивали пруссаков при Кунерсдорфе, так бивали, что те без памяти бежали. Он и в Берлине был. В отставку вышел по болезни в 1762 годе в аккурат, когда я родился. Он у нас писарем был в Сольвычегодске.
Так вам восемнадцать? выразительно глянув на Максима, спросила Матрена Ивановна.
Скоро девятнадцать будет, отвечал тот, так вот этот капрал меня грамоте-то и обучил, спасибо родителю, не пожалел денег на сына.
А чем еще обучил вас геройский капрал? Преподал ли он вам науку побеждать женщин? Матрена Ивановна смотрела на парня и чуть-чуть улыбалась лукавыми глазами. Максим смутился, покраснел и опустил ресницы.
Я не знаю, мне не до того, отцу помогаю.
Напрасно, Черепанова встала из-за стола, эту науку надобно пройти каждому юноше. Особливо такому как ты, который собой хорош и грамоте обучен. Как знать, что будет. Господь сам решит, кому какое счастье иметь.
Не пойму я вас, Матрена Ивановна! пробормотал Максим.
Иди уже, махнула рукой купчиха, непонятливый, тятьке своему расскажи, может объяснит тебе, непутевому, что к чему.
Максим Титов вышел из Черепановского дома в смятении духа. Конечно, он прекрасно понимал все намеки скучающей при больном пожилом муже купчихи. Она была красива: белые руки, шея, локон, как у императрицы, богата, такая возьмет все, что захочет. «А если она действительно захочет его, Максима, и это при живом-то муже? Грех и злодейство! Отказать немедленно, но как, от Черепановой зависит их работа и благополучие семьи!»