Мужчина отступает и выуживает из ящика стола пачку сигарет; острая игла западает меж зубов и пускает кольцеобразный дым. Выжидаю. Выжидаю, но совладать с характером не могу, и потому выпаливаю гневно:
Блефуешь, папочка.
Он забавляется ответу.
Наглая мерзавка, причитает мужчина. Язвит и кому? На первый раз я тебя прощаю! Но не вздумай впредь обращаться ко мне с такой интонацией. Накажу. Да-да, и за это тоже.
Блефуешь.
Поясняй.
Он затягивается вновь.
Ты будешь оберегать меня, пока не прибудет первый покупатель. В этом смысл.
Умница, зудит властный голос. Но сказанное тобой сейчас останется сказанным тобой потом. На данный момент повторюсь, наглая мерзавка ты и вправду цивильный лист. Но не думай, что я забываю слова, не думай, что я отпущу их После. Я мечтаю наказать тебя за твою наглость. Мечтаю. Понимаешь, радость?
Хочу процедить очередное «поняла, папочка», но, глянув в перспективу скорого, решаю смолчать.
Мужской голос повторяет «умница» и следом вопрошает:
Ты поняла, почему я пригрозил тебе наказанием в первый раз?
Понятней быть не может.
Тогда отвечай честно.
Девятнадцать.
Именно, радость! Так зачем ты соврала?
А ты зачем спросил?
Не понял, теряется мужчина.
Если знал, объясняю я. Ты знал, но всё равно спросил. По той же причине я соврала.
Мужчина поправляет ворот сцепляющей горло рубахи и причитает незнакомыми сплетениями букв.
Возвращаясь к теме возраста, вскоре лепечет Хозяин Монастыря. Ты чудесное вино, напитывается энтузиазмом и упомянутым; из наполняемого мгновение спустя бокала, твой возраст, Луна, впитал самое вкусное и сладкое, теперь хоть росинки с тебя собирай. Так бы и пробежался по спине языком.
И он показывает соответствующие движения: губы припаиваются к незримому телу. Моему.
Вновь багровеешь, радость. Лучше ответь, как удалось вину настояться?
И Хозяин Монастыря рассказывает, что к землям его прибывают конвои с совершенно юными цветами, отходившими под солнцем и луной по четырнадцать лет. Треть вдобавок поражает и радует.
Не стесняйся того, заверяет мужчина, недоступность нынче высока в цене.
На скромный взмах головой Хозяин Монастыря скрипит зубами. Повторяет:
Ты не ответила. Как вину удалось настояться?
А как наставилось вино, которое он пил? Пролёживало себе в погребе и света не видело; просто однажды мужские руки обхватили, откупорили и вылакали.
Мысли не озвучиваю молчу.
Молчишь, подытоживает Хозяин Монастыря почти нервно, почти отстранённо. А я приказываю: отвечай.
Роняю бессмысленное:
Мне это неинтересно.
Вот как. А полюбить придётся: ныне-то профессия.
Люди всегда работают на нелюбимых работах, мне говорили.
Я люблю свою работу, не без ехидства добавляет мужчина. Красивые женщины, большие деньги, богатые гости. Как такое не любить?
Что ты сделал, чтобы прийти к этому?
К Монастырю? Он задумывается: лисье лицо дрожит. Ты первая, кто поинтересовался. А сделал многоДавай отложим подобный разговор со дня знакомства, договорились?
Обещай, что расскажешь, требую я.
Вот как повторяет он. Обещаний тоже никто не просил и такую интонацию вообще избегал. Ты отличительна, моя девочка. А что это значит?
Голос его звучит так нежно и трепетно, и я вопрошающе выпаливаю:
Что ты не продашь меня?
Что я продам тебя подороже, грохочет мужчина.
И наполняет стаканы; я вижу блестящее дно бутылки.
Никогда не перебарщивай с выпивкой.
Но ты сам угощаешь.
В этом смысл, улыбается мужчина и докуривает сигарету. Я проверяю. Другие, бывает, тоже.
Что тут можно было проверять?
Тебя зовут Луна, правильно?
Луна, эхом подхватываю я.
Прекрасно, Луна. Мужчина качает головой.
Прикладываюсь губами к стакану и в этот же миг внимаю следующему вопросу:
Что ты умеешь?
От прозрачной пепельницы вздымается клуб дыма; целуется с настольной лампой и выбирается сквозь приоткрытое окно.
Готовить, ошеломляюще для Хозяина Монастыря швыряю я. Стирать, прибирать. Детей воспитывать благо сёстры есть: разные игры знаю, песни, сказы.
Мужчина косится и, едва открыв рот, отвечает:
Я имел в виду
Знаю, что ты имел в виду, перебиваю его. Ничего я не умею, ясно? Из необходимого тебе. А то, что умею, перечислила. Ни больше, ни меньше.
Я имел в виду
Знаю, что ты имел в виду, перебиваю его. Ничего я не умею, ясно? Из необходимого тебе. А то, что умею, перечислила. Ни больше, ни меньше.
Откуда ты, святая, и в Монастырь попала? Тревожно такую красоту губить. Вот тут коробит. И он кулаком ударяет по своей груди.
Ничего, пройдёт.
Пройдёт, ты права, энергично улыбается мужчина и выуживает из ящика стола кипу бумаг. Подпись поставишь?
Я еще не дала согласия.
О..! Восторгается голос. А затем протягивает задумчиво и не без внутреннего пытливого ехидства: О-о-о-о Вот ты какая. Хорошо Согласна ли ты, о Луна, вступить в Монастырь? Повторяю: заходишь добровольно, выйти возможности нет.
И я по своей глупости тревожной, нарастающей, предопределённой страхом и верой в возможное спасение медлю. Медлю, на что мужчина добавляет:
Если не согласна, можешь вернуться домой. Ты мне понравилась, а потому я доставлю тебя в твою деревню без платы, на том же транспорте, на котором тебя привезли. Не бойся, по пустыням одной плутать не придётся. Но учти, плату с твоих родителей я изыму соответствующую и не без процентов.
Из обыкновенного любопытства спрашиваю о процентах. Что это и для чего.
Твои родители умеют читать?
На старом наречии простолюдины не говорят, а все бумаги составлены на нём, я видела.
Значит, понимаешь, что мать и отец твои подписали бумаги не глядя?
Более чем.
Значит, понимаешь, что я, предпочитая безопасность со всех сторон, договор оформляю на выгодных для себя условиях? Если сделка срывается, я забираю данное и сверх того за потраченное время и средства. Так окупается любая девочка.
Разумно.
Почему ты спросила? ссадит мужчина. Грезишь побегом?
Желания послушницы в Монастыре не учитываются, забавляюсь я.
Наглая ты мерзавка, вновь смеётся мой собеседник и пальцем отбивает по краю стола.
Решаю признаться:
Это простой интерес. Я отвечу согласием, но пока не ответила, желаю правды.
Давай объясню. Думаю, про единственную возможность и великую честь оказаться в Монастыре тебе уже напели родные сёстры. Неродные сёстры ещё напоют о сладкой жизни: в провинции подобное не встречается. За пределами Монастыря люди мрут и изживают друг друга, здесь же лакомятся и довольствуются божественной щедростью. Если откажешься сейчас до дома своё превосходство вряд ли доставишь, а, смею заметить, продать его ты можешь мне и продать за хорошие «деньги». Я обязуюсь обеспечивать тебя, ухаживать за тобой и предоставлять тебе работу. Ты будешь знатной женщиной в божественных кругах, но не выше меня я стану твоим, назовем это, духовным наставником. Можешь отдаться по пути домой первому встречному и познать горечь жизни за пустошью, а можешь продать свою невинность знатному господину и отныне не думать об удручающей жизни за пределами Монастыря. И твой ответ?
Я согласна, выпаливаю быстро и громко.
Взваливаю груз решения с плеч: помыслами о родительском доме и невозможности подвести их. Это решение моей семьи: они избрали для меня добрый путь, они спрогнозировали лучшую из возможных дорог. Они дали хорошую жизнь мне и хорошей жизнью обеспечили себя.
Прекрасно, кивает мужчина. Во взгляде его теряется немой вопрос: почему я дала согласие без внутреннего согласия (о! то видно, знаю). Подпись здесь, здесь и здесь.
Я пододвигаю к себе перо и чернильницу и, макнув кончик белого лебедя в смольную грязь, вырисовываю своё имя. Трижды.
Зачитаешь договор?
Я рассказал о нём вкратце. Хочешь прочитать сама выучись старому наречию.
Очень смешно, процеживаю сквозь зубы и повторяю процедуру с другим экземпляром.
Что ты сказала? без улыбки улыбается мужчина. Повторишь?
Откладываю перо и протягиваю бумаги. Молча.
Хозяин проверяет договор и опосля прячет в ящик. Ящик, в свою очередь, запирает на ключ, который скармливает пустому кубку на книжной полке. Лязг пляшущего металла на фоне душистой тишины напоминает заключение в клетку.
Луна, обращается мужчина, не испытывай моё терпение. Это тебе на будущее.
Учтиво роняю взгляд (не без вызова), и хохот собеседника отбивает о красивые стены кабинета.
За что ты свалилась мне на голову? смеётся мужчина. ЛадноРасскажи о своих родителях. Значит, они верующие?
И верующие тоже, отвечаю я.
Прекрасно, хмыкает мужчина. А ещё, радость?